За себя.

Малкольм засыпает. Вокруг царит глухая ночь. Я не хочу быть здесь одной. Кого он нашел во мне? Ребенка? Но отеческую теплоту он проявлял лишь к Вику, не ко мне. Спасителя? Что ж, это тоже вряд ли. Напоминание? Напоминание — о ком? Я не хочу быть лишь напоминанием. Я пока не решила, чего я хочу. Кем я хочу быть с ним. Но я хочу быть с ним.

Быть — с - ним…

Я прорастаю, как цветок среди песка. Сквозь все эти темные века, сквозь всю историю цивилизаций, прорастаю от самого основания мира. Жгу свои силы, взращиваю и закаляю сталь. Контролирую свой страх. Свожу, сплетаю линии дорог. Они уже неразделимы. Что бы я сделала, если бы он исчез? Я повторяю это снова и снова. Даже если бы тьма опустилась и накрыла все наши земли, я бы впитала в себя весь свет земли и отыскала бы его. Я стану этим светом и для Вика. Я буду светить ему в каждой звезде, в каждой сигнальной башне, в каждом городском огне. Только бы он светил вместе со мной. Мой брат, моя отрада, мой удел, мое сияние.

Только сияй…

Я высвобождаюсь из рук Малкольма. Сквозь щели в пещеру струится спокойный, мягкий лунный свет. Он так не похож на пламя внутри меня. Я думаю о звездах, раскинувшихся над пустыней. Когда-то отец говорил мне, что звезды, посылающие свет, уже давно мертвы. Мы все летим сквозь время и пространство навстречу свету, одновременно удаляясь от него. Я никогда этого не понимала, и сейчас не понимаю. Но сейчас по моим ребрам ледяным толчком проходит холод. Что, если Вик уже давно погиб, а все, что мне останется — его сияние? И что, если погибну я? Что, если я не донесу свой свет, рассыплюсь искрами и превращусь лишь в прах и ветер?

Тогда пусть ветер разнесет мое сияние.

Теперь я знаю, что расскажут обо мне.

Звезды блестят на темном небе, словно крохотные свечи. Я выхожу из пещеры и осторожно подбираюсь к самому краю расщелины. Вокруг — только пустота и небо. Больше ничего. Окраины так далеко, что разглядеть их невозможно. Тем более — Стеклянные скалы. Зиккурат и Энгеда — где-то там, за горизонтом, куда нам никогда не долететь. Мы одни. Здесь — только пустота. Вокруг нас и внутри нас. Пламя выжигает все. И мы здесь на века. Мы зависли в этой пустоте, в этих расщелинах и скалах, и только сердцем можно дотянуться до другого края.

Зажигайте огни, поднимайтесь, и засияем. Тогда я заберу то, что изначально принадлежало мне. То, что отобрано, то, что потеряно. То, что никогда меня не покидало. Мое обещание — петля на моей шее. Моя жизнь так далеко, что поздно сожалеть о ней. И пусть я пока не вижу и не знаю, кому и зачем было надо, чтоб так случилось, но я не оставлю все как есть. Взорву все звезды, переплавлю их и сделаю погонами на своих плечах. Пусть содрогнутся башни Праотцов…

А где-то вдалеке и вправду загорается огонь.

Это не погребальный костер — здесь люди просто не живут. Я сажусь на край и всматриваюсь в темноту. Огонь мерцает, словно светлячок, и медленно плывет по пустыне. Ветер приносит крики ночных птиц и вой шакалов. Я, словно завороженная, смотрю туда и оторваться не могу.

— Эшри? — долетает сзади голос Анги.

Я резко оборачиваюсь.

— Что?

— О, ты не знаешь, кто такие эшри, — произносит она с торжеством в голосе. — Что ж, тебе еще так много предстоит узнать.

— Спасибо, я сыта по горло, — отвечаю я. Анга незаметно подходит сзади. — Почему ты называешь Росса Стерегущим?

— Все-таки ты не так уж и сыта, — усмехается она.

— Я просто хочу задавать вопросы, — возражаю я сварливо. — И хочу, чтобы ты на них отвечала. А все, что больше — просто бред.

— Бред, говоришь? — Королева замолкает. Мы сидим вдвоем и смотрим на огонь. — О чем ты думаешь, Данайя?

Я? Я думаю о Вике. Но ей ведь это знать необязательно.

Поэтому я говорю:

— О Стерегущем.

— Все-таки ты хочешь знать, — Анга подбирается поближе. Даже ночью она не снимает своей боевой одежды. — Данайя, это старая легенда. Старая, как время Третьих смут.

— Говори, когда я спрашиваю, Анга.

Она смотрит вдаль, туда, где мерцает сигнальный огонек. Шепот ветра повторяет брошенное ею слово: «эшри».

— Однажды, давным-давно, еще во времена войны, — Голос Анги крепнет, приобретая знакомые стальные интонации. — Альхедор дал приказ об отделении границ. Сначала, — Она горько вздыхает, — они хотели построить стену. Долгую-долгую каменную стену. Но для этого… нужны были те самые эшри. А их на тот момент уже давно разбили и разогнали по земле.

— Те самые? С сигнальными огнями? — спрашиваю я.

— Это сейчас они превратились в огни, — вздыхает Анга снова. — Тогда же… они были силой. Они строили в пустыне корабли. И эти корабли ходили по земле. Их называли «песчаными миражами». Они должны были стать военной силой против сепарантов. Но они… восстали. И погибли ради этого.

Я недоумеваю:

— Погибли лишь за то, что не хотели воевать?

— Они были разбиты очень быстро, — продолжает она тихо и жестко. — С ними было так легко расправиться. Их изобретения не годились для войны. Они не несли в себе угрозы. И за это их любили.

— Почему же их уничтожали? Это нелогично, — говорю я. — Лиддея, что ли, наносила удары по своим же?

— Да, они стреляли по своим, — Анга горько усмехается. — По тем, кто был не в силах защититься.

— А что народ? Ты говорила, их любили?

— О да, Лиддея здорово здесь просчиталась, — торжествует Анга, то ли радуясь моей сознательности, то ли ликуя оттого, что нашла дыру в непогрешимости державы. — Среди народа вспыхнул еще больший бунт. И вред от этого восстания был больше, чем от сепарантов. Вот тогда… и появились Стерегущие.

Я молчу. Огонек то приближается, то удаляется. Как я — то приближаюсь к пониманию, то удаляюсь от него. Свет исчезает и вспыхивает снова. Тлеет, словно уголек, и полыхает, словно факел.

— Стерегущие? Их было двое?

— Да, двое. Стерегущий песчаные дюны — и Стерегущий горные пути. Они командовали когортами хедоров: один на равнине, другой — в горах, — поясняет Анга. — Второй Стерегущий был из эшри. Он защищал границу от притязаний сепарантов и, позднее, азарданцев. А Первый находился среди наших скал.

— Они сделали это, чтобы усмирить народ и вернуть его расположение? — догадываюсь я. — Но где тогда эшри сейчас, вместе со Вторым Стерегущим? Вряд ли он был там один.

— Эта линия прервалась почти сотню лет назад, — Королева встает и отходит чуть назад. — Второй Стерегущий всегда был потомком изначального, из эшри. Но последние из их народа разбежались по земле. Другие погибли в пустыне, были перебиты или превратились в сефардов. Оставшиеся зажигают здесь сигнальные огни, — Она протягивает руку. — Как зов последней скорби. К ним стекаются пропащие и павшие. И там… следы их пропадают навсегда.

Она разворачивается и уходит, оставляя меня наедине с холодной ночью и слепыми звездами. Я даже не смотрю ей вслед.

— Как звали изначального? Из Вторых Стерегущих? — спрашиваю очень тихо.

— Савитар Деверро.

Это имя ни о чем мне не говорит. Да и что я ожидала услышать? Фамилию Росс? Анга же сказала: он — Стерегущий горные пути. Выходит, Малкольм — Первый? Что-то подсказывает, что об этом остается только думать. Вряд ли он расскажет мне об этом. Да и Анга что-то слишком разоткровенничалась со мной.

Сигнальный огонь гаснет. Видимо, никто не пришел и не зажег второй. Ничьи следы не потерялись этой ночью. Здесь просто мертвая равнина. Здесь нет никого. Никого, кто бы мог прийти.

Малкольм Росс из Азардана — Стерегущий горные пути.

Он — азарданец.

Он — не хедор.

Почему тогда?..

Утром Анга не вспоминает о нашей ночной беседе. Более того — она делает вид, будто бы ничего не было. Спала я мало — из-за холода и из-за всех переживаний. Малкольм выспался и уже встал. Еще бы — боли уже не такие сильные, первую помощь в кои-то веки оказали нормальным образом, да еще и я лежу под боком. Я что ему, снотворное, или как? Мне же настолько плохо, что даже язык заплетается.