— Назад!

Он срывает с меня плащ и накидывает его нам на плечи. Дождь все усиливается: минута-две — и он хлынет нам на головы со страшной силой. В воздухе пахнет ливнем и грозой. Начавшись с нескольких колючих капель, он хлещет нас по лицам, и я чувствую, что начинаю замерзать. Дрожь пробирает меня до костей. Малкольм, оценив ситуацию, разворачивается и тащит меня обратно — к большому валуну в нескольких десятках локтей от нас. Просто удивительно, каким проворным он становится, когда на горизонте появляется опасность. Не мешает ни костыль, ни боль, ни темнота вокруг. Мне только и остается, что подчиниться ему.

Довериться ему.

Мы садимся под валуном и закрываемся моим плащом, но пользы от этого мало. Я нащупываю факел и спички: просто чудо, что они не пострадали. Прижимаюсь к Малкольму и вздрагиваю от раскатов грома. Сверкают молнии, дождь пронизывает почти насквозь. Зубы стучат от холода. Мне страшно.

— Не бойся, — шепчет Мэл, укрывая меня и факел. Его рубашка мокрая и липнет к телу, а пряди волос спадают на лоб. — Ты не испугалась Королеву, а теперь пугаешься дождя. Я здесь. Все хорошо…

Его руки гладят меня по волосам.

Я цепенею от этих прикосновений.

И внезапно — понимаю, что нужно делать.

— Мэл, прикрой меня!

Я вскакиваю на ноги, держа плащ над головой, словно навес. Дрожащими пальцами открываю коробку спичек — они сухие. Факел тоже. Зажав его в зубах, я чиркаю спичкой и поджигаю факел. Он вспыхивает, словно молния над нашими головами. У меня есть всего несколько секунд до того, как дождь зальет его, и он погаснет.

Но мое сияние не погасить никакой водой…

— Что ты делаешь? — спрашивает Мэл.

— Сигнальный огонь.

Прикрывшись плащом, я поспешно взбираюсь на верх валуна и вглядываюсь в наступающую темноту. Я — против нее. Одна. С тем светом, что пытаюсь донести. Мой факел не гаснет. Ветер дует мне в спину, и дождь пробирает до позвоночника, но я больше не боюсь. Я сберегаю свет. Я — странствующий свет. Лечу сквозь время и пространство в темноту, держа в руках огонь.

Только ответь, только ответь…

И пламя загорается.

Оно не похоже на факел. Он большое, словно уличный фонарь, и дождь ему не страшен. Значит, кто-то разглядел нас в этой тьме. Подхватил мое сияние. Порыв дождя бьет мне в лицо, и факел затухает. Но теперь это уже не страшно. Я спускаюсь и протягиваю руку Малкольму:

— Пойдем. Прости, что заставила мокнуть.

Огонь горит на возвышенности, не на земле. Но никаких скал там не видно. Мы из последних сил бредем туда, спотыкаясь, дрожа от дождя. Я прикладываю руку ко лбу, пытаясь разглядеть. Вижу черный силуэт, похожий на камень или очертания рухнувшей машины. Я знаю: это эшри. Эшри — и их пустынные корабли. Те, кто зажигают сигнальные огни. И мне плевать, почему их не было видно раньше. Там — спасение. И мы стремимся к нему.

— Доброй дороги идущим! — доносится сверху.

Я поднимаю голову и вижу человека в черном. Он стоит, освещенный своим сияющим жезлом, который держит в руках. Это оттуда доносился свет. Сияние отражено на его лице. Лицо у него строгое, суровое, но странно притягательное. Длинные мокрые волосы развеваются от ветра. Дождь ему нипочем. Видно, он не раз спасал таких же, как и мы, не раз зажигал сигнальные огни. Он спускается по трапу корабля и подходит к нам. Я вижу грустные, но добрые зеленые глаза.

— Я знал, мы скоро встретимся, брат мой.

Серебряные звезды на поясе сверкают в свете пламени.

Малкольм поднимает голову:

— Деверро.

С меня ручьями льется вода, а я стою и все еще сжимаю в руках погасший факел. Голос Деверро все еще звучит в моей голове. Нет в этом голосе ни радости, ни осуждения — только ясная насмешка. Похоже, эти двое не слишком-то рады друг друга видеть. Мною снова овладевает холод. Кажется, что мы стоим тут бесконечно долго. На самом же деле вряд ли прошло больше минуты.

— Входите, — говорит Деверро и гасит жезл.

Перед нами открывается дверь корабля. Мне снова приходится помогать Малкольму подняться по трапу. Деверро молча ждет, пока мы зайдем, и только затем следует за нами. Он держится обособленно. По всему видно, что этот человек — сам себе на уме. Меня так и тянет обернуться, посмотреть на него еще раз, рассмотреть его лицо получше. Он из той породы, что увидишь раз — и не забудешь никогда. Высокий, сильный, строгий. И глаза такие: глянет — словно ток проходит. Особенные глаза, странные. Не такие, как у хедоров, не такие, как у Гончих. Нет в них той жесткости, власти, превосходства. Только светлая грусть. Кажется, что даже когда он будет улыбаться, эта грусть никуда не денется. И это так притягивает.

— Нога болит? Вижу, что болит, — Деверро закрывает двери и складывает руки на груди. Летчик только отмахивается от него. — Что случилось, Мэл? Небо предало тебя?

— Небо здесь ни при чем, — отвечает Малкольм, усаживаясь на длинную скамейку у стены. — Меня предали люди. Такие, как ты.

— Ошибаешься, — говорит тот спокойно. — Ты всегда ошибаешься, Мэл. Просто прими это.

Я разглядываю помещение. Рубка маленькая и тесная, на стенах — тусклые светильники и бордового цвета флаги с золотым солнцем посередине. Сам Деверро, сняв плащ, также оказывается в бордовой рубашке с позолоченным воротником и отворотами рукавов. Деверро… Именно эту фамилию называла Анга в ту ночь, когда мы впервые увидели сигнальные огни. Фамилию Второго Стерегущего, чья линия прервалась больше сотни лет назад. Им был Савитар Деверро, но он, очевидно, давно уже мертв. Прошло ведь столько лет. Значит, этот Деверро — потомок того, последнего?

Значит, линия не прерывалась?

Перед нами — Стерегущий?

«Двое. Их всегда было двое. Стерегущий песчаные дюны — и Стерегущий горные пути»

Вот и встретились, однако…

— Что это за женщина с тобой? — Весь вид Деверро показывает, что командует процессом здесь именно он, и Малкольм больше не имеет ни малейшей власти. — Из Гончих?

— Данайя аль-Гаддот, — говорю я, напирая на фамилию отца. — Сефард из Стеклянных скал.

— Я вижу, что сефард, — Он подходит совсем близко, почти вплотную. — Недобрым ветром занесло тебя сюда.

— У меня украли брата, — Я перевожу взгляд на Мэла, пытаясь не всматриваться слишком пристально в эти зеленые глаза. — После того, как он спас Малкольма. Там, при падении.

— Значит, ты все-таки потерпел крушение, — Деверро, обращаясь к летчику, все равно смотрит на меня. — Что ж, это было делом времени.

Немного помедлив, он подходит к Малкольму и, наклонившись, стягивает рукав с его больной руки. Рубашка мокрая насквозь, поэтому летчик избавляется от нее полностью. Деверро берет его за плечо, снимает повязку и недовольно хмурит брови.

— Будет болеть еще долго, — говорит он. — Я знаю, чем тебе помочь. Но вряд ли ты захочешь этого.

Малкольм не успевает ответить. Задняя дверь, узкая и неказистая, приоткрывается, и оттуда показывается чья-то светлая голова.

— Да будут долги дни твои, Деверро! — раздается с той стороны.

— Да будут вечны, — отзывается тот, и я понимаю, что это — нечто вроде ритуала приветствия у эшри. — Входи, Уэллс.

Тот, кого назвали Уэллсом, протискивается в дверь, отряхивает руки и кланяется перед нами. Это совсем молодой парень, с отросшими ниже ушей светлыми волосами, которые он машинально убирает со лба. У него голубые глаза и живой, чуть насмешливый взгляд. Увидев меня, он улыбается одним уголком губ.

— Кайтен Уэллс, мой первый советник, — представляет парня Деверро. — Зачем пришел?

— Да малышня опять ключ от хранилища куда-то потеряла, — докладывает Кайтен. — Мать, Ависара, в ноги кланялась, прощения просила. Сказала, у тебя есть запасной… — Его взгляд вновь упирается в нас с Мэлом. — Адмирал, ты все-таки зажег огни?

— Да, и, как видишь, не зря, — Деверро жестом фокусника достает ключ из-за пазухи, и я вижу у него на шее тяжелую связку таких же, только разных форм и размеров. — Возьми и ступай к себе. Мы подойдем потом.