— Что будешь делать дальше? — спрашивает Аделар, сев на одну из железных неработающих машин. — Собираешься в Энгеду?

— Для нас осталось кое-что еще, — Мэл обнимает меня одной рукой. — Мы должны вернуть ее брата. Ведь за этим мы и отправились в дорогу.

— А после?

— После… — Летчик смотрит прямо мне в глаза. — Встретимся в пути. Данайя аль-Гаддот принадлежит к народу эшри так же, как и ты, Сааба или кто-либо из них. Она не сможет быть вдали от вас.

— А ты — принадлежишь? — спрашиваю я его.

Малкольм какое-то время молчит.

— Он не хедор и не азарданец, — вдруг подает голос Сааба. — Он — Стерегущий горные пути. Он — твой брат, Аделар. Вы оба — части одного целого. И мы — один народ. Ведь так должно быть.

Малкольм снова смотрит на Аделара.

— Правда? — спрашивает он серьезно.

В глазах Деверро вспыхивает искра.

— Да.

— Тогда вернемся, — говорит он, улыбаясь.

— Вместе, — добавляю я.

Я сижу на краю кровати Аделара. Его нога перебинтована и лежит в приподнятом положении, а в руках — то самое письмо. Он перечитывает его уже в который раз. Сааба только что вышла отсюда — она делала перевязку и проверяла, есть ли все необходимые лекарства. А сейчас я сижу и смотрю на дверь. В кои-то веки тишина не оглушает, не изматывает и не заставляет выть от горя. Тишина успокаивает. Мне и вправду нужно многое осмыслить. Всем нам. Когда все осталось позади, мы наконец можем вздохнуть спокойно, обернуться и взглянуть на то, что мы оставили.

— Скоро вы будете знать его письмо наизусть, — говорю я после долгого молчания.

— Возможно, — отвечает он. — Я же теперь знаю, где настоящий он. И что он чувствует на самом деле. Поэтому я и закрыл его собой.

— Сначала вы, узнав, что Мэлу плохо, отправили его в регенератор, — припоминаю я. — Это раз. Затем оттуда вытащили, когда случилась поломка. Это два. И наконец — сейчас… Три раза, адмирал. История о линиях дорог. Вы слышали? Вы верите?

— Конечно, слышал, — улыбается он и откладывает письмо. — Да только линии дорог — всего полдела, если и не меньше. Дорога может быть одна, но вот идти по ней мы можем хоть навстречу друг другу, хоть прочь друг от друга… Да так, что разминемся и, возможно, даже не заметим. Ведь Мэл спасал меня гораздо больше, чем три раза. А понял я это только сейчас. Наверное, моя вина перед ним гораздо больше, чем его — передо мной.

— Не стоит вам теперь об этом думать, — Я переплетаю пальцы рук и снова чувствую тепло. — Вы — наш герой. И все, что кроме этого — уже неважно… Как нога? Сильно болит?

— Наступать на нее пока что не могу, но на мне все заживает весьма быстро… — Аделар приподнимается на локтях. — Рука уже почти не беспокоит. С шеи Зодчая тоже скоро снимет повязку. А там, возможно, построим новый регенератор… Жаль, что вы с Малкольмом будете уже далеко.

Я замолкаю и вздыхаю. Голос дороги снова пробуждается внутри. Я будто бы раскалываюсь надвое. Я знаю, что мой путь окончится в Энгеде, там, где Седая Госпожа и мой маленький брат. Что будут еще битвы и лишения, что ни одна победа не дастся нам легко и просто, как не давалось ничего до этого. Но в то же время мое сердце хочет быть здесь. Я нашла свой дом в этих подземельях, я нашла свой свет в сигнальных огнях, я нашла свою надежду в голограммах зала у Истока. Я так хочу увидеть этот мир. Хочу, чтобы Стерегущий и его народ пускали свои корабли по пескам всей Лиддеи, чтобы их таланты возродили нашу сожженную землю и сделали ее такой, какой она была до Первых смут. Они ведь хотели подарить такую надежду всем — эшри и сефардам, Гончим и аутентам, хедорам и сатрапам. Но никто не знает, что ждет всех нас в конце пути.

Дверь снова приоткрывается, и в комнату заглядывает Малкольм. Он выглядит ужасно уставшим, но все же что-то в нем переменилось. Исчез тот затравленный взгляд загнанного в угол зверя. Он устал и измотан, но он спокоен. Он открывает дверь и проходит к нам. В руке держит костыли, на которых пришел сюда. Я поспешно встаю, но он делает мне знак оставаться на месте.

— Ты их там что, собственноручно из дерева выстругивал? — спрашивает Аделар серьезным тоном, но глаза его смеются. — А до этого еще, наверно, ждал, пока это дерево вырастет?

— А ты спешишь куда-то? — парирует Малкольм и ставит костыли, прислонив их к бортику кровати. — Ты обещал меня прибить, как только встанешь. Так вот, я бы хотел чуть-чуть отсрочить этот момент торжества вселенской справедливости.

— Если я и вправду захочу это сделать, никакая вселенская справедливость тебя не спасет… — Теперь адмирал уже по-настоящему улыбается. — Вообще-то у меня для этого было уже достаточно возможностей. И ты до сих пор цел и невредим. Какого ты обо мне мнения, черт возьми?

Мэл шутливо поднимает руки вверх. Я пытаюсь представить этих двоих в ранней юности, но оставляю все попытки — не слишком-то они и изменились, если уж на то пошло. Аделар садится на кровати, кладет обе ладони на раненое колено — похоже, двигаться ему все-таки больно. Потом берется за один костыль и осторожно поднимается. Малкольм тут же поддерживает его с другой стороны. Я тоже встаю: судя по всему, Стерегущие опять что-то задумали.

— Эй, ты уверен, что дойдешь? Туда и обратно? — спрашивает Мэл.

— Дойду, куда я денусь, — успокаивает его Аделар. — Ты вон со сломанной лодыжкой черт знает сколько добирался по пустыне из Стеклянных скал. И, как ни странно, не свалился замертво. Куда уж мне…

— Да, в самом деле, очень странно, — говорит Малкольм ворчливо. Потом смотрит на меня и улыбается, как сытый и довольный лев. — Сам подумай, если бы я там свалился замертво, встретил бы я эту женщину?

— «Эта женщина» очень хочет знать, куда вы собрались, — Я складываю руки на груди и, тряхнув головой, перебрасываю на спину несколько тонких кос: летчик все-таки сдержал слово и привел мою голову в приличный вид. — И ей страх как интересно, можно ли и ей туда же.

— Это даже не обсуждается, — Аделар поворачивается ко мне. — Мы пойдем в ту галерею. Зажигать мой факел.

— Вот как…

Я потираю ладони одна о другую и приподнимаю кисти.

— А если я зажгу его своими же руками?

— В самом деле… — говорит Мэл.

Он подходит ко мне и берет меня за руку. Аделар уже разобрался с костылями и стоит у входа, ожидая нас. Даже в таком положении его взгляд не теряет привычной адмиральской укоризны.

— Обжечься не боишься? — спрашивает он Малкольма.

— Руки благодаря ей я уже резал, — замечает тот. Смотрит на меня — глаза в глаза, улыбка в улыбку. — Да и зубы она мне уже показывала. Но, думаю, своим сиянием она меня не тронет… Не тронешь ведь, Данайя-эшри?

— С чего это ты так уверен? — Я поднимаю брови.

Его губы — у моего уха.

— Потому что ты любишь меня.

Я шутливо отталкиваю его и отскакиваю в сторону. Аделар покорно ждет, пока мы закончим объяснения в любви, а потом протягивает мне пару длинных перчаток:

— Наденешь, когда зажжешь. При всей твоей огромной любви к этому человеку, ты все еще не можешь полностью контролировать свою энергию. А мне не хочется, чтобы ты обожгла его или вообще сожгла тут что-нибудь.

— Ну, знаете ли…

Я хочу еще немного повозмущаться, но решаю все-таки оставить это на потом. Мэл проходит вперед и увлекает меня за собой. Слегка отставая, за нами направляется адмирал. С костылями он справляется явно лучше, чем Малкольм — до него. Мы идем молча — я и Мэл рука в руке, и вскоре Аделару удается нас догнать. Коридоры пусты и светлы. Я и не замечала, что здесь столько света. Где-то за прочными каменными стенами слышится звук, похожий на стук колес. Земля под нашими ногами чуть подрагивает. Я удивленно смотрю вниз.

— Деверро, что это?

— Наши поезда, — отвечает он. — Они ходят по скрытым тоннелям. Большинство из них грузовые, но есть и пассажирские. Например, как тот, на котором завтра утром вы отправитесь в Энгеду.