— Мечом и светом, Гончая Третьих смут, — приветствует она меня. Переводит взгляд на выход. — Эй, вы! Миретта!

Миретта, вторая неназванная девушка и еще несколько женщин подходят и кланяются своей Королеве. Я стою и чувствую, как дрожь заполняет мое тело. Что я сделала сейчас? Не будет ли мне горько от такого выбора? Я снова ничего не знаю. Но ради Малкольма и Вика я готова принять на себя пламя. Я и так горю внутри. Это — всего лишь след на коже. Как напоминание о том, что я — костер. Руина. Погребальный плач эпохи.

— Пошлите за лучшими лекарями Гончих, — приказывает Анга, не глядя на меня. — Пусть приходят сюда из своих селений.

— Вас много? — спрашиваю я одними губами.

— Больше, чем ты думаешь, — отзывается она. Женщины уходят — так же молча. — Наши селения — там, среди скал. Нас невозможно найти. Мы сами приходим и берем то, что мы хотим.

— Почему Третьи смуты? — снова спрашиваю я. — Ведь я теперь одна из вас. Ты мне расскажешь, Анга Гарсия.

— Не только расскажу. Пойдем со мной.

Она ведет меня в одну из ниш, которая заперта тяжелой дверью. На двери висит массивный замок, и Королева открывает его маленьким, почти незаметным ключом. Она входит первая, я — за ней. Внутри просторно и пусто, взгляд цепляется только за низкий широкий пьедестал из камня, вырубленный прямо в скале.

— Здесь никого нет, — озвучиваю я.

— Они придут, — отзывается Анга спокойно. — Ты только подожди. Они приходят ровно в полдень.

— Кто приходит, Королева? — Я поворачиваюсь к ней.

— Люди Белого воинства.

Мы сидим в тишине: я и Анга. Не знаю, о чем думает она. Я вспоминаю всю историю Лиддеи. Почему же Третьи смуты? Почему не Первые, когда сепаранты спустились с гор и стали зазывать народ подняться с ними, стать свободными, взобраться на вершины скал? И почему не Вторые — начало строительства Зиккурата, который должен был стать знаком нашего единства, а стал раздором в наших землях? Уж не связаны ли эти люди с Азарданом? Почему-то подозрений слишком много. Они знакомы с Малкольмом — а это уже повод для волнений. Хотя не шибко-то они похожи на азарданцев. Азарданцы смуглые, с особенным разрезом глаз, а эти выглядят как наши. Малкольм и тут — сплошное исключение из правил.

— Твой ненаглядный Росс — слабак, — вдруг начинает Анга. — Его земля не принимает, вот он и полез на небо. А знаешь, для чего? — Она смотрит на меня в упор. — Да для того, чтобы погибнуть как герой. Он попросту самоубийца. Повеситься или пулю в висок пустить-то духу не хватает. А так — знамена, ордена, медали и награды…

— Но зачем ему умирать? — отзываюсь я непонимающе.

— После того, что он сотворил, только это и остается, — Анга нетерпеливо прохаживается по пещере взад-вперед. — И мне его не жаль. Он гонится за искуплением, а искупление лишь в смерти. Да и негоже сожалеть о ранах, выставленных напоказ.

— Анга, что-то ты перегибаешь, — говорю я тихо. — Он — боец. Он — воин. Хотел бы умереть — остался бы на месте катастрофы и спокойно умер. А он встал. Цеплялся за спасение. Ты не права.

— Да все они такие, — бросает она равнодушно и снова обходит меня кругом. — Сначала ищут способа погибнуть по-геройски, а чуть порохом запахнет — сразу бьют по тормозам… Смотри, смотри! — Она резко оборачивается. — Они вступают!

Я чувствую порыв неизвестно откуда взявшегося ветра. Анга закрывает лицо ладонью и почтительно склоняет голову. Я смотрю на нее удивленно и повторяю жест. Не может быть такого. Неужели есть еще люди, перед которыми кланяется сама Королева-Гончая?

Или… не люди?

Воздух начинает трескаться, как будто на затертой кинопленке. Раздается звук, похожий на противный белый шум. Он заполняет всю пещеру, и Анга отводит меня на пару шагов назад. Внезапно сквозь трещины и шум проступает белый силуэт. За ним еще один. И еще. Чуть дрогнув, словно из-за плохой съемки, силуэты застывают. Они стоят к нам спинами. Их лиц не видно. Их уже пять… пятнадцать… несколько десятков. Стройные ряды, сомкнувшиеся на наших глазах.

— Что это? — спрашиваю я ошарашено.

— Смотри и слушай.

Смотреть там, правда, уже не на что. Люди в белом, совершенно не похожие на хедоров, замирают на своих местах, а белый шум не прекращается. Но вскоре сквозь него начинают ясно проступать слова. Они похожи на гул толпы, на шум прибоя, на шелест листвы. Едва заметные, еле различимые. Но Анга слушает с благоговением. И я внимаю. Глаз не отвести.

«Объединение на Зиккурате…»

«Анклав падет…»

«Из пепла мы восстанем, насаждая красоту…»

«Когда придет Солнечный шторм…»

Они говорят с нами. Говорят о мире, в котором не будет нашего анклава, не будет разделения на лиддийцев и азарданцев. Не будет сефардов, не будет обреченных на изгнание, а будет лишь страна, которая была вначале. До времен Первых смут, до строительства Зиккурата, до прихода сепарантов, до начала разрушительной войны. Говорят, что мы — одна и та же кровь, что мы друг другу предназначены, что наступает время перемен. Это весть о воссоединении, весть о мире, весть о возрождении. Она — как музыка. Такая весть может поднять сотни, а то и тысячи. Но откуда она здесь? Кто все эти люди? И как они здесь появились?

— Анга…

Белое воинство исчезает.

Королева смотрит прямо мне в глаза.

— Ты слышишь их, Данайя, дочь окраин?

— Слышу! — отвечаю я. — Мне это незнакомо, — признаюсь уже потише. — Кто они? Почему бестелесны? Ответь!

— Это хрономиражи, — поясняет Анга как бы между делом. — Это — весть из будущего. Нам, настоящим. Весть из времени, в котором сбудется все то, о чем они нам говорят. Их послал следующий альхедор. Альхедор нового порядка. Этот будет свергнут. Анклаву царствовать недолго.

Эти слова — как гром, разбивающий то, что осталось от молний в седых одеждах. Я стою, не зная, что сказать. Как реагировать. Мой мир переворачивается вновь и вновь. Но почему же я должна им верить? Смогу ли я поверить в это так же, как они? Вопросы возникают слишком поздно: я клялась. А значит, выбора мне не оставили. Я связана. Я связана и нитями дорог, и обещанием. Только бы оно не обратилось камнем на моей прожженной шее.

— Что такое Солнечный шторм?

— Пока об этом знает только время, — Анга берет меня за руку и решительно выводит из пещеры. — Да и тебе бы стоило молчать об этом. Сохрани эти слова в себе, Данайя, дочь окраин… Кто ты по отцу?

— Гаддот.

— Никак Самар Гаддот, сатрап из гильдии Энгеды? — Она останавливается, как громом пораженная. — И его дочь — сефард? Не может быть…

— Как видишь, может, — горько усмехаюсь я.

К нам направляются несколько женщин, которых Анга отправляла в поселения. Солнце уже не стоит в зените. Сколько же времени мы находились в той пещере? Оно как будто растянулось. Сложно поверить, что все это случилось с нами за один неполный день. Что мы — другие.

Я — другая.

— Что нового, Миретта?

— Госпожа, — Миретта кланяется ей почти что в ноги. — Мы сделали все так, как ты сказала. Все в порядке.

— А что с тем человеком? — Я прямо чувствую, как Анга специально не зовет Малкольма по имени. — Он там еще живой?

— Он будет в порядке, Королева, — вступает неназванная девушка. — Лекари хорошо потрудились над ним.

— Говори это не мне, Висаба, — бросает Королева, отвернувшись. — Скажи это Данайе аль-Гаддот.

И уходит прочь — к выходу из пещеры. Служанки-Гончие расступаются перед ней, словно волны — перед кораблем. Я же молча смотрю ей вслед.

— Хочешь увидеть его? — спрашивает Висаба неожиданно.

Я отвечаю, не задумываясь:

— Да.

Да, я хочу. Хочу, теряя всю энергию от этого желания. Больше, чем этого, я хочу разве что вернуть своего брата. Но мне уже все ясно: эти два желания не могут друг без друга. Я — не я, если не чувствую хотя бы одного. Как будто Вик может быть жив, только пока жив Малкольм. Глупости все это, разумеется. Но мне так легче. Мы все здесь связаны. И каждый важен. Анга лжет.