— Он предал нас, — говорит она, и я вижу, как бьется жилка на ее шее. — Меня и эшри. Да и черт бы с нами, в самом деле. Он землю… ради жизни своего дезире.

— Своего… кого? — Я подаюсь вперед.

— Дезире.

Сарцина делает шаг вперед и бесцеремонно вытаскивает листок у меня из-за воротника, так что я даже не успеваю оттолкнуть ее руку. Она торжествующе поднимает его на вытянутой руке и смотрит на меня сквозь него. Бумага такая тонкая, что все просвечивается. От дыхания этой женщины рисунок подрагивает, словно на ветру. Кажется, еще чуть-чуть — и я увижу ту самую надпись безо всякого света. Я пугаюсь. Я этого не хочу.

— Клятва под Львиными воротами, — Голос Сарцины, внезапно окрепший, эхом разносится по помещению. — Они говорили тебе об этом?

— Про воссоединение народов? Да, — вдруг вспоминаю я. — Но как все это связано?

— Дезире — люди, связанные клятвой, разрушить которую может только смерть или предательство. Люди, чьи судьбы… повторяются. Это среди эшри, — поясняет она. — Аделар был его дезире.

— Он и есть его дезире, — возражаю я.

— Больше нет.

Я замолкаю. Я не знаю, что известно Сарцине о трижды переплетенных линиях, о птицах Истока, о ранении Аделара и о примирении двух Стерегущих. Это слова, произносимые шепотом в темноте, в безлюдных коридорах и во внутренних комнатах — слова, сказанные для того, чтобы о них услышали и с крыш. Седая Госпожа — Госпожа тишины. И однажды, сдается мне, во всех жизнях, исполненных чьих-то вставок и исправлений, жизни нас троих будут отмечать особым знаком: мол, «совсем не могли молчать».

И тогда я снова говорю:

— Что тебе известно?

Вопросы в лоб — мое проклятие.

— Ни одна жизнь дезире не может встать выше долга перед землей, — Она встает и поднимает с земли горсть мелкого песка. Просеивает его сквозь пальцы. — Ни одна и никого. Дезире связаны землей. Родной землей. Один из них не может принадлежать чужой земле. Тем более — земле врагов.

— Земля — лишь прах от плоти нашей!

— Вот именно, Данайя, — Глаза Сарцины недобро блестят. — Земля есть мы. Мы есть земля. Поэтому… и началась война. Поэтому и были сепаранты. Мы разных земель, мы разной плоти. Лиддиец азарданцу не брат и не соратник.

— Но они вышли из нас! — напоминаю я.

— Они ушли, избрав чужую землю, — Она отряхивает руки от песка. Он сыплется на ее чистую одежду. — С тех пор прошло не одно десятилетие. В них не осталось нашей плоти. И Малкольм знал это. Выбрав жизнь своего дезире, он предал свою землю. Это разрывает связь. Связь плоти между ними.

Я срываю со своей одежды одну из булавок и с силой прокалываю большой палец у основания. Сарцина невольно отступает. Пара капель крови падает на землю, смешиваясь с песком.

— Связь плоти, говоришь?..

Мэл и Аделар. Их глаза. Их души. Их сердца. Их родственные судьбы. Ничего сильнее, никого и никогда. И ни одна земля не встанет между ними. Никто не заикнется о земле, когда над ними — небо.

— Связь плоти, — тихо повторяю я, протягивая руку. — Смотри, Сарцина. Кровь. Ты можешь ударить мечом азарданца — и из раны потечет такая же, как у меня. Такая же, как у тебя. У нас разная плоть. Ты белая, я темная. Ты — знатная женщина, я — трущобная нищенка, сефард. Но — кровь, Сарцина. Одинаковая кровь и одинаковая боль.

— Боль, — произносит она с насмешкой. — Что ты о ней знаешь, девочка?

— Поверь мне, знаю, — Я зажимаю руку. — Я знаю, как это — бежать в красном пепле на рассвете, видя, как сгорает дом, в котором был мой брат. Я знаю, как тащить на себе по каменной пустыне человека, уже поставившего крест на своей жизни. Я знаю, как смотреть в глаза двум братьям, ненавидящим друг друга, и знать, что их дороги переплетены. Я знаю, как сражаться с тем, чего больше всего боишься, и я знаю, как это страшно — видеть взгляд человека, у которого на глазах лежит при смерти лучший друг. Что у тебя есть против этого? Это закон о крови, Сарцина, — продолжаю, уже чуть переведя дыхание. — Пока по нашим венам льется одинаковая кровь и боль от ран у нас одна — земля бессильна. Мы стоим на ней ногами. Она не будет нами управлять. Не мной. Не моим братом. Не Малкольмом и Аделаром.

Она хватает мою руку и прислушивается. Я и сама это чувствую. Я чувствую это сильнее и отчетливее, чем она.

Земля дрожит.

— Сарцина?..

— Твой отец, — говорит она поспешно, озираясь по сторонам. — Ты говоришь, как он. В твоем обличье он пришел за нами. И вот — посмотри, где мы теперь!..

Стены начинают свое движение. Все кружится и плывет перед моими глазами. Мы стоим, крепко держа друг друга за запястья. Это — мертвая хватка. Мертвая петля. Одна из нас останется, другая — падет. Снаружи слышится топот ног, гул толпы, шум, как от бушующего моря. Это сводит меня с ума. Мешает думать. Мешает концентрироваться.

— Госпожа!

Распахнув дверь и забыв про условности, к нам врывается Саллах. Его трясет, безумные глаза вращаются в разные стороны.

— Госпожа, — повторяет он, выдохнув. — Они пришли. Они вернулись. Все, как мы рассчитывали. Но Лард мертв.

— Кто — они? — Сарцина бросает мою руку.

— Люди песчаных дюн.

Мне становится дурно.

Эшри в столице.

Всем народом.

Вместе.

Мэл и Аделар.

Я не могу позволить им.

— Отпустите меня к ним! — требую я.

Земля подрагивает.

Сила Истока.

Кайтен и Талита?..

— Данайя, уходи, — Сарцина поворачивается ко мне. — Твой народ вернулся за тобой. Давай же. Докажи закон о крови.

Я не могу понять, о чем она. Саллах резко мотает головой — кажется, будто от такого движения она может отлететь прочь.

— Нет, Данайя. Это не тот народ. Это перебежчики из Азардана. Они хотят объединить их с собой. Тех, кто остался.

— Лиддийские эшри на такое не пойдут, Саллах! — пытаюсь возразить я.

— Это не их дело. Они пришли взять свое силой. Им нужна мощь Истоков. Азардану нужна.

— Саллах! — кричит Сарцина.

Мы оба смотрим на нее.

Глаза в глаза.

— Что ты будешь делать? — спрашивает она.

— То, что должен был совершить еще Самар Гаддот, — Его взгляд упирается в мое лицо. — И то, на что он не пошел.

— Мой отец?! — вскрикиваю я.

Сарцина бросает на меня прощальный взгляд — и резко толкает в сторону Саллаха.

— Забери ее. Отведи ее к брату. Она не будет в этом замешана. Она не повторит ошибок своего отца.

— Ошибок? — переспрашивает командующий. — Госпожа!

— Мы шли к этому долгие годы, — говорит она. — Закон о плоти взял свое. Но ни Данайя, ни ее брат не должны пострадать. И если Малкольм Росс и Аделар Деверро тоже там — не трогать их. Отдай приказ. Любой ценой.

Саллах крепко держит меня в захвате. Я и не сопротивляюсь. Я просто не могу. Нет сил. Земля уходит из-под ног.

Сарцина смотрит на нас двоих. Мы стоим по разные стороны порога. Каменное лицо, холодный взгляд.

— Я устала их убивать, — выдыхает она.

И захлопывает дверь.

— Сарцина, стой! Сарцина!..

Я кидаюсь на дверь и с силой рву ее на себя, бью по ней кулаками, но это бесполезно. Саллах снова хватает меня за обе руки, скручивает и оттаскивает на несколько шагов оттуда.

— Малкольм Росс и Аделар Деверро! — кричит он прямо мне в ухо, будто надеясь, что это отрезвит меня. — Они предатели, оба! И она это знает!

— Знает, — выдыхаю я, мотнув головой. Как могу, поворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза. — Саллах, этот приказ… Приказ твоей Госпожи, но не моей. Она сказала отвести меня к Вику. Но я не пойду. Я просто не могу.

— Однажды был другой приказ, — Он разворачивает меня и грубо толкает в спину. — Приказ альхедора. И твой отец не подчинился! Ты знаешь, что с ним стало? Хочешь повторить?

— Потом расскажешь, — отрезаю я. — Я не пойду к Вику. Не сейчас. Я не нужна ему так, как… им.

Именно это меня сейчас и волнует. Люди не знают разницы между азарданскими и лидийскими эшри. «Они предатели, оба…» — оба народа. Для них, для людей и для правительства. Герард и Аделар, отец и сын… Если войско одного пришло в столицу, чтобы разрушать — народ второго будет уничтожен при первой же возможности. Эшри будут стерты с лица земли, и их не спасут ни Истоки, ни их лидеры. Я понимаю: именно они — настоящая помеха для обеих вражеских держав. Азардан презирает лиддийских эшри, считая их трусливыми отщепенцами, решившими отсидеться в тылу. Лиддея ненавидит перебежчиков. Для любой стороны уничтожить этот народ будет прекрасным театральным зрелищем. А Стерегущий песчаные дюны и его люди не будут сражаться — на такое они не пойдут даже под страхом смерти. Они будут прятаться, скрываться, убегать, но никогда не занесут меча над человеком, даже защищаясь. Они… такая легкая добыча. Особенно учитывая то, что Аделар еще залечивает раны, а Мэл… Уверена, что если дело кончится открытым нападением, то Мэла убьют первым. А этого ни в коем случае нельзя допустить.