— Адмирал…

— Я покажу тебе, — Взяв меня за руку, он настежь открывает дверь. — Где будешь ты? Пора решать, Данайя.

И мы, закрыв хранилище, идем по коридору. На поясе Аделара покачивается длинный тонкий меч. Я вспоминаю Ангу и ее Гончих. Я не боюсь, что они отомстят мне или найдут меня. Я никогда к ним не вернусь, и это — доказательство моей свободы. То, что я выборола для себя сама.

Коридор заканчивается, и мы снова спускаемся. Я знаю, что внизу есть как жилые комнаты, так и более защищенные хранилища. Но в конце лестницы нас ожидает ни то, ни другое — там тяжелая, массивная дверь, похожая на бункер. Даже колесо на ней наталкивает на такие мысли.

— Это что? — спрашиваю я.

— Здесь хранятся наши разработки, — отвечает Аделар. — Будь осторожна и не удивляйся ничему, что ты увидишь.

Прижав ладонь к центру колеса, он ждет несколько секунд и открывает дверь. Комната, в которую я попадаю, похожа на музейный зал Праотцовских времен. На бордовых стенах — непонятные рычаги, а под потолком висит большой бордовый флаг с золотым солнцем посередине. Все заставлено приборами и машинами — они выглядят, как диковинные звери. Комната довольно длинная, и от нее веет той самой музейной старостью. Во всем этом нет жизни. Я заинтересованно кручу головой во все стороны. А в воздухе стоит тот самый аромат смолы и мяты.

— Ты слышала о так называемом сиянии, — Деверро неспешно прохаживается по залу и почти не смотрит на меня. — Думаешь, это — красивая метафора? Мы называем это Солнечным штормом. Энергия безжалостного солнца, которую мы научились использовать во благо. Пока нас не разбили и не разогнали по земле, народ Лиддеи процветал благодаря нам.

Изображение на флаге гаснет, и я вижу, что это — всего лишь кусок полотна. Но в следующую секунду на нем начинают проступать очертания большого города. Я подхожу и поднимаю голову. Я узнаю — это Энгеда. Моя потерянная родина, мой Город городов. Но то, что на экране — не моя Энгеда. Не потерянная в веках древность, где из транспорта — лишь колесницы и повозки, а дома проседают под тяжестью лет. Нет, это какой-то другой город. Над его зиккуратами пролетают диковинные птицы, а окна даже самых простых домов сияют сотнями огней. Я вижу машины и самолеты. Корабли, рассекающие песчаные дюны. Цветы на улицах — там, где сейчас есть только камень и песок. Зажигающиеся уличные фонари. На глаза тут же наворачиваются слезы.

Неужели за это вы пали, народ сияющего света?

— Это… до войны? — осмеливаюсь наконец спросить.

— Да, еще до Первых смут, — отвечает Аделар. — Еще до Стерегущих. И — до Азардана.

Мы молча смотрим вверх, пока изображения не пропадают. Я думаю о том, что мы потеряли и что больше никогда не обретем. Все мы — и аутенты, и сефарды. Все из-за разделения, раскола в наших землях. И из-за того, что кто-то не хотел войны, но был бессилен это остановить.

— А за этой дверью, — Адмирал показывает в конец зала, — находится Исток. Реактор. Свет зарождается именно там.

— Туда нельзя? — догадываюсь я.

— Можно только посвященным эшри, — говорит он. — Тем, кто уже принял на себя частицу Солнечного шторма. Эта энергия настолько сильна, что она может убить того, кто сталкивается с ней впервые. Мы очень осторожны с этим.

— А вас? — Я подхожу к нему. — Вы ведь повелитель эшри. Вас этот Солнечный шторм убить ведь не может?

— Может, Данайя, — отвечает он. — Зависит от мощности потока. Он может сжечь меня, если вырвется из-под контроля. Мы все здесь играем с огнем, — Он горько усмехается. — В прямом смысле.

— Я хочу это увидеть, — выдыхаю я.

— Только издалека.

Открыв дверь, Аделар пропускает меня вперед, и я останавливаюсь на пороге. Исток отсюда дальше, чем я думала — наверно, это нужно в целях безопасности. Я вижу только узкий коридор, в конце которого горит, разбрасывая искры, свет. Несмотря на расстояние, он настолько ярок, что мне хочется закрыть глаза ладонью.

— Адмирал, и как вы все тут до сих пор не слепне…

Закончить фразу я не успеваю.

Что-то черное бросается на меня из темноты, и тишину пронзает яростный и резкий птичий крик.

— Назад!

Аделар отталкивает меня и сам отскакивает в сторону. Следом за одной набросившейся птицей вылетают еще несколько. Их черные крылья противно хлопают над моим ухом, а крики нагоняют жуть.

— Что это?!

— Птицы-сторожи, — Деверро, схватив меня за руку, тащит меня в сторону одной из больших машин. — Они не бросаются на своих. Никогда. Что за…

Вскрик — и две птицы пикируют почти мне на спину, но Аделар успевает толкнуть меня на землю.

— Бежать отсюда надо! — кричу я.

— Если мы выйдем, нас разорвут, — отвечает он, тяжело дыша. — Прячься. Не попадайся им на глаза. Они не тронут, если не смотреть на них. Сторожа так созданы. Они не могут…

Он вытаскивает меч из ножен.

— Но это вряд ли помешает.

Миг — и меч звонко падает на землю, а Аделар сгибается, прижимая к груди руку. Птица, противно крикнув, проносится прямо мимо меня.

— Что с вами? — Я бросаюсь к нему.

— Ранили, — Он пытается обмотать кисть тканью рубашки, чтоб остановить кровь. — Впилась когтями. Снова сбой… Смотри на меня, не поворачивайся к ним!

Кровь идет довольно сильно. Я пытаюсь взять его руку, чтобы взглянуть на рану, но не успеваю. Следующая птица, крупная и массивная, пикирует Аделару прямо на голову и сбивает его с ног. Он падает на спину, а на лбу от самого виска проступают две длинные красные полосы.

— Не выходи!..

Но поздно. Я хватаю его меч и выпрямляюсь. Встаю в полный рост и, перепрыгнув через мудреный прибор, за которым мы прячемся, вскидываю оружие.

— Назад, кому сказал! — кричит мне Аделар, приподнимаясь на локте.

Я быстро оборачиваюсь.

— За Малкольма. За вас.

И бросаюсь вперед.

Птицы кружат повсюду, и их крики сбивают с толку. Я не смотрю на них, пытаюсь рубить наотмашь. Они мечутся так быстро, что я не успеваю наносить удары. Пару раз их когти вцепляются в мою одежду и рвут ее. Я накидываю капюшон, защищая голову. Аделар пытается вскочить и броситься ко мне, но тут же падает опять, атакуемый птицами. Я вспоминаю жезл, которым разбивала то чертово стекло.

— Дайте мне быть храброй! Храброй!

Мой крик отражается от бордовых стен. Я оборачиваюсь, вскидывая меч — и птица, севшая на один из рычагов, стремительно бросается на меня. Я даже не успеваю среагировать. Она летит в меня, словно пуля — и с размаху врезается мне в живот. Больно так, как будто меня облили кипятком — но изнутри. Я пронзительно кричу, раскидываю руки, но не падаю. А птица просто исчезает — исчезает, распавшись на мелкие и острые искры.

Значит, они тоже — неживые?

Птицы-сторожи — еще одна причуда света?..

Боль разливается по всему телу. Жжет все царапины и шрамы. Я бросаю быстрый взгляд на свои руки — они светятся. Светятся так же, как и руки Мэла, когда он лежал в регенераторе. Мной овладевает липкий и горячий страх. Я бросаю взгляд на Аделара, растянувшегося на полу. Его голова запрокинута, а горло пересекают красные следы. Я снова оборачиваюсь — и сжимаю рукоять меча, которая тоже начинает издавать неяркий, слабый свет.

Вперед!

И я рублю — с плеча, наотмашь. Не боюсь ни боли, ни когтей, ни искр. Искры разлетаются в пропахшем мятой воздухе, и от этого голова трещит по швам. Дышать становится все больнее и больнее, но ярость и адреналин сильнее боли. Мэл, подволакивая сломанную ногу, бежал по Стеклянным скалам, потому что боялся за свою жизнь. Здесь — тот же принцип. Плюс еще и жизнь Аделара. Львица, загнанная в угол, бросается не глядя.

Одна, две, три… пять… все плывет перед глазами…

Вспышка — и последняя.

Последняя птица, издав противный вскрик, рассыпается на искры.

Я успеваю опереться спиной на бок какого-то прибора.

И сползаю на пол.

Прижимаю обе руки к животу. Режущая боль не утихает. Дрожащими пальцами приподнимаю рубашку, но ожога нет. Птица, сделанная из света, прошла сквозь меня, как пуля, пущенная навылет. Руки слабеют, я не могу держаться за железо, я чувствую, что сейчас рухну на пол. Из последних сил поворачиваю голову к Аделару. Лицо горит, горло противно жжет.