На душе было так паршиво, что я вытащил кассету, которую записала моя мать, пока я лежал в больнице. Психотерапевт помог ей ее записать, и она должна была помочь мне расслабиться. На записи мать сначала говорила о том, как сильно любит меня, что я должен быть сильным и тому подобное. Дальше шло насчет того, как я чувствую, что расслабляются сначала мои ступни, потом ноги и так далее. Сначала я действительно вытащил кассету, чтобы расслабиться. Но потом понял, что в действительности хотел услышать мамин голос. Большая ошибка. Невыносимо было слышать мамино «я люблю тебя» и все такое. Я не говорил ей этих слов век-другой. Иногда я бываю таким кретином…

Вот так я и провел весь день, лежа в консервной банке под барабанный стук дождя по крыше, жалея себя, тоскуя по матери. Часов в семь, когда стемнело, я услышал, как хлопнула дверца машины. Вскочил с кровати и выглянул в окно. Из-за дождя и темноты было почти невозможно что-то разглядеть. Но кто-то открыл дверцу машины, и в свете, исходившем изнутри, я увидел три… ТРИ патрульных автомобиля. В глубине души я знал, что это не связано с матерью. Они приехали, чтобы потащить меня туда, где я не хотел быть.

Какой-то момент я не мог пошевелиться. Потом услышал шаги на крыльце, поэтому удрал в комнату матери, где был второй выход. Эта дверь всегда была закрыта, по той причине, что снаружи ничего не имелось. Ни крыльца. Ни ступенек. Только провал в восемь футов до земли.

Я дрожащей рукой отпер дверь и, не задумываясь, прыгнул. И приземлился на левую ногу. Жестко. Может, свернул ее, но мне было плевать. Я побежал сквозь тьму и дождь, услышал крики и увидел вспышки фонариков. Но продолжал бежать.

Промчался три мили до башни Маркуса, босой, в одной толстовке, дрожа от холода. Мимо рядов запертых безлюдных домов, на случай если копы меня ищут.

Я был единственным отчаявшимся настолько, чтобы выскочить из дому в такую погоду.

В башне было темно, и чертова дверь была заперта. Я обошел ее, чтобы проверить раздвигающиеся стеклянные двери, но они тоже были заперты. Я сел на ступеньки крыльца. Я промок насквозь, замерз, и левая щиколотка распухла вдвое. Я сидел много часов, думая, что могу умереть здесь от холода. Но сейчас мне было плевать. Я слышал голос матери.

«Теперь твои икры теплые и расслабленные».

Чертова фраза вертелась и вертелась в мозгу. И я знал, что вот-вот сойду с ума.

Поэтому, когда на башне вдруг зажегся свет, я почти окоченел и все тело затекло. Но мне удалось подняться. Я прохромал по крыльцу и постучал в раздвигающуюся стеклянную дверь. Через секунду на крыльце тоже стало светло, и дверь отодвинулась.

– Кит! – ахнул Маркус, который был явно потрясен моим видом.

Я не мог пошевелиться. Зубы стучали, и руки словно были отлиты из бетона.

Маркус схватил меня и затащил внутрь. Обнял, словно таким образом мог согреть, и я, хотя был, пожалуй, на дюйм выше его, положил голову ему на плечо, словно был маленьким ребенком. Слишком уставшим, чтобы бороться дальше.

– Все в порядке.

Маркус осторожно растер мне руки, прямо через мокрую толстовку.

– Все будет хорошо. Кит! Не волнуйся, приятель. Мы все уладим.

Из окна гостиной я увидела, как Джен выруливает на нашу дорожку в своей потрепанной черной машине. В двери со стороны пассажирского сиденья была вмятина, краска слетела со стольких мест, что машина казалась серой.

Я схватила сумочку и выскочила наружу. Мы собирались в «Сирз Лэндинг Грилл» на обед. Джен уговорила. Мое первое публичное появление на острове после возвращения домой, и я очень нервничала. «Сирз Лэндинг» – то место, где все друг друга знают. Узнают и меня. Я надеялась, что это не совсем глупая мысль. Ма настаивала, чтобы я вела светскую жизнь.

– Я так рада, что ты, наконец, выйдешь в люди, – сказала она. Но я видела, что даже она волнуется из-за моего дебюта.

– Привет, – сказала я, садясь в машину Джен.

Наклонившись, Джен смотрела в лобовое стекло на мой дом.

– Тут живет твоя семья? – спросила она.

– Угу. Может, ты познакомишься с ними. Когда вернемся.

Ма и Энди были на встрече его команды пловцов и собирались привезти с собой Кимми. Почти как свидание, только дома. Поедят пиццу, посмотрят DVD. У меня было такое чувство, что таких свиданий будет много, поскольку ма охраняет добродетель Кимми. Дядя Маркус считал, что Энди и Кимми слишком сблизились и нуждаются в лучшем надзоре. Наверное, он говорил с Энди о сексе, потому что был очень серьезен, когда сказал о необходимости следить за парочкой. Ма даже позвонила матери Кимми, чтобы посоветовать ей не спускать с них глаз. Я не могла поверить, что Энди подумывает это сделать. Бен был у меня первым. Конечно, тогда мне только исполнилось семнадцать, и Энди через несколько месяцев тоже будет семнадцать, так что, может, не следовало так удивляться. Но Энди даже не подозревал, какой террариум открывает, едва сделав первый шаг.

Джен все еще смотрела на мой дом.

– Я бы хотела, чтобы ты мне его показала.

– Сейчас? Или когда мы вернемся, чтобы я могла познакомить тебя со всеми?

– Как насчет сейчас, пока еще светло?

– Конечно, – кивнула я, выходя из машины. – Пойдем.

Джен была поражена. Я видела, что она помешана на дизайне.

– У твоей ма потрясающий вкус, – твердила она, восхищаясь мебелью и цветами красок, шторами и всем тем, что я принимала как должное. Она прошлась по первому этажу, осматривая все так, словно собиралась покупать этот дом. Серьезно. Я ожидала, что она вот-вот начнет открывать кухонные шкафы. Ей понравилось крыльцо, где она долго стояла, глядя на залив и на наш причал.

– Почему у вас нет лодки? Будь у меня такой причал, я бы купила. Выходила бы с черного хода, прыгала бы в лодку и путешествовала бы по всему заливу.

– Моя мать не слишком любит лодки. Правда, сказала, что Энди можно купить каяк. У дяди Маркуса есть пара лодок. Так что, пожалуй, она начинает немного смягчаться.

– Он – пожарный. Верно?

– Да. Начальник пожарной команды. Они с ма очень дружат. Я имею в виду романтически.

Ее синие глаза широко распахнулись:

– Но он – твой дядя!

– Брат отца, – рассмеялась я. – Не матери. И это круто.

– Видно, у вас все налаживается, – кивнула она.

Что это должно означать?

– Но твой дядя не живет здесь, верно? Я хотела сказать, что, если у него есть лодки, он мог швартовать их здесь.

– Он практически жил здесь, но теперь Кит, сын пропавшей женщины…

– Сары Уэстон.

– Верно. Ее сын переезжает к моему дяде. Потому что ему только семнадцать, и его хотели определить к приемным родителям. Так что теперь дядя Маркус будет у нас бывать не так часто.

Как это мы все забыли о возрасте Кита? Ма чувствовала себя из-за этого просто ужасно, но тут была ошибка полиции, так что никто не занимался подсчетом.

Джен открыла дверь на крыльцо, словно хотела выйти во двор, но тут же закрыла ее снова.

– Окна твоей спальни тоже выходят на залив? – спросила она.

– Да. Пойди посмотри.

Я вернулась в дом. Джен пошла за мной и закрыла дверь.

– Хочешь, я запру? – спросила она.

– Нет. Они скоро приедут.

– Хорошо жить там, где можно не тревожиться о том, заперты ли двери, – вздохнула она.

– Ну, иногда мы их запираем. Поскольку меня в данный момент вряд ли можно назвать Мисс Популярностью.

Опять я! Болтаю только о себе и своей жизни. Как раз сегодня собиралась расспросить Джен о ней самой.

– А в Эшвилле об этом приходится волноваться? – спросила я.

– Там не так плохо, – буркнула она, поднимаясь за мной.

– Сначала я покажу тебе комнату ма. Потому что она единственная, которая тебе понравится, – рассмеялась я.

Комната ма была самим совершенством. С голубыми стенами и голубовато-коричневым покрывалом на кровати, а также с видом на залив за большими окнами.

– Мне нравится эта картина.

Джен показала на большую картину со стадом гусей над изголовьем кровати.