– Держись, Кит, – посоветовал Флип. – Нам нужно еще раз обыскать дом.

– То есть трейлер? Груду ржавчины, которую она оставила мне, прежде чем сбежать…

– Как по-твоему, зачем ей такая большая квартира? – оборвал меня Маркус. – Для нее одной? Сомневаюсь. Полагаю, в ее планы входил и ты.

– Почему же тогда она не посвятила меня в свои планы?

У меня отказывались работать мозги, чтобы осознать все, что сейчас произошло.

Я хотел все рассказать Джен. Хотел забраться к ней в постель и выложить все как есть. Она не засыплет меня вопросами. Просто выслушает и будет обнимать меня, как может только она. Словно я неиспорченный товар. Мы могли бы заняться сексом. Но сейчас меня это не волновало, что о чем-то говорило.

Я просто хотел что-то для кого-то значить.

В тот день, когда умерла Мэдисон, я оставалась в больнице допоздна. Не хотела ехать домой. Хотела остаться в педиатрическом отделении с людьми, которые понимали, что я чувствовала. Даже когда началась новая смена и Тэффи ушла, я осталась. Думаю, Тэффи чувствовала свою вину за то, что оставила меня с Мэдисон, когда та умирала, и я пыталась дать всем понять, что со мной все в порядке. Настолько в порядке, чтобы беспокоиться за Джоанну. Она полностью расклеилась, поняв, что оставила дочь всего на пятнадцать минут за последние сутки и совершила непоправимую ошибку. Не я должна была остаться с ней, а ее мама. И все же никто не виноват.

После ухода Тэффи на дежурство заступил Тони, один из медбратьев. И узнав, что случилось, вызвал социального работника, чтобы поговорить со мной и убедиться, что со мной все нормально. Она была хорошенькой женщиной лет тридцати с лишним, которая уже уходила, когда Тони ее вызвал. Она пришла в игровую с сумочкой и свитером, и я ужасно расстроилась, потому что из-за меня ей пришлось остаться.

– Я в полной норме, – заверила я, садясь по ее просьбе в качалку.

Она устроилась за столом игровой и положила рядом сумочку и свитер.

– Тони сказал, что вы должны были уйти в пять, – сказала она. – А сейчас начало седьмого. Почему вы не вернулись домой?

– Просто хотела остаться. Родители некоторых детей не смогли прийти сегодня вечером. Я могу им почитать, показать кино или…

– Кто дома?

– Что?

Я не поняла, говорит она о моей семье или о семьях маленьких пациентов.

– Если сейчас вы отправитесь домой, кто вас встретит?

– Мать и брат. Возможно, дядя.

– Они вас понимают? Вы можете поговорить с ними по душам?

– Разумеется.

– Тогда что, по-вашему, держит вас здесь?

– Я уже говорила. Я смогу помочь, если останусь.

Она слегка улыбнулась:

– Какими бы добрыми и любящими ни были ваши домашние, они не знали Мэдисон. Зато ее знали все, кто работает здесь. Верно?

Я поколебалась. Не то чтобы все в педиатрическом отделении говорили о Мэдисон, просто я чувствовала, что если выйду из двери, то потеряю момент единения с ними.

– Верно, – призналась я.

– Вы сегодня плакали?

Я покачала головой.

– А если пойдете домой, как по-вашему, будете плакать?

– Да. Я в этом уверена, хоть и не хочется.

Она кивнула, и я подумала, что эта женщина точно понимает, что я испытываю.

Она сунула руку в сумочку и вытащила визитку. Написала на ней номер телефона и протянула визитку мне.

– Я ухожу до завтра, но это номер моего сотового. Если посчитаете, что вам нужно с кем-то поговорить, позвоните. А сейчас вам нужно ехать домой.

Я покачала головой. Но, судя по выражению ее лица, спор выиграет она.

– Да, – твердо сказала она, вставая. – Вам нужно домой, Мэгги.

Я не шевельнулась, пока она надевала свитер.

– Я слышала о вас много хорошего. Думаю, это здорово, что вы проводите здесь много часов, и вы действительно заслужили уважение здешних работников. Но часть умения быть хорошим, ответственным социальным работником – это способность заботиться о себе в подобной обстановке, которая может истощить вас физически и нравственно. Конечно, можно заснуть прямо здесь, в этом кресле, но утром это только усилит скорбь. Вам нужно найти другие способы справляться с ней. Понятно?

Она протянула руку. Я встала и пожала ее.

– Хорошо, – кивнула я. Мне по-прежнему не хотелось уходить. Я не собиралась искать «другие способы справиться». Но я знала, что она права. Невозможно вечно скрываться в педиатрии.

Я брала свою куртку в раздевалке волонтеров, когда услышала какой-то шум на посту медсестер. Вышла и обнаружила Руди, отца Мэдисон, встрепанного, помятого и краснолицего. Он орал, размахивая руками.

– Это гребаный скандал! – нападал он на Тони и Констанс, дежуривших в этот час. – Я засужу! Засужу ваши жалкие задницы!

Я поколебалась на углу поста, который был как раз между мной и выходом, не знала, попытаться обойти Руди или спрятаться в раздевалке. Я видела, что Констанс, самая немолодая сестра в педиатрии, звонит по телефону. Вероятно, охране. Мне было жаль отца Мэдисон. Но он меня пугал.

– Мистер Уинстон, – уговаривал Тони, – пожалуйста, успокойтесь, чтобы мы смогли поговорить…

– Мать вашу! – завопил Руди. – Моя малышка мертва! Спокойными разговорами ее не вернуть, и во всем виноваты вы! Все вы!

Он ткнул в них пальцем. Его рука дрожала, когда он описал перед ними горизонтальную дугу. Я шагнула вперед и увидела, что другие сестры и родители стоят в дверях палат. Некоторые уже звонили по мобильным.

– У вас что, даже этого… скрининга не было? – продолжал вопить Руди.

Один из родителей, огромный, дюжий тип, вышел из палаты и шагнул к посту:

– Сэр, давайте выйдем. Вы пугаете детей.

Он потянулся к руке Руди. Но тот отскочил.

– Как насчет моего ребенка? – заныл он. – Моей девочки! Будь я на вашем месте, увез бы ребятенка из больницы, пока не стало слишком поздно! – Он оглядел родителей. – Все вы! Увозите детей отсюда. У них тут одни шарла…

И тут он увидел меня. Его взгляд прожигал меня насквозь, но я стояла как парализованная.

– Проклятая сука!

Он шагнул ко мне, но тут откуда ни возьмись появились охранники и вместе со здоровяком-отцом ухитрились удержать его на месте.

– Родители! – завизжал Руди, когда охранник заломил ему руки за спину. – Послушайте меня! Знаете, кто эта девчонка? – Он показал подбородком в мою сторону. – Мэгги Локвуд, вот кто это! Ее имя что-то значит для вас? Пожар, который она устроила в Серф-Сити! Люди погибли и сгорели заживо! Она только что вышла из тюрьмы, а эта захудалая больница нанимает ее ухаживать за детьми!

Он так сильно пнул стойку сестринского поста, что я подскочила.

– Где ваши мозги? – заорал он Тони и Констанс. – Мэгги Локвуд была с моей дочерью, когда она умирала! Джоанна сидела с ней много дней, и она была жива, а за пять минут, которые эта сука провела с ней…

Он снова показал на меня подбородком.

– Она почему-то умерла! Думаете, это совпадение? Ха!

Он опять пнул стойку. Раз. Другой. Я подпрыгивала от страха, потрясенная его намеками.

– Как вы смеете позволять таким работать с детьми! – кричал он на Тони. Словно именно он был виноват в том, что я здесь.

Я оперлась о стойку. Еще секунда – и в двери ворвались полицейские. Слава богу. Они, не теряя времени, заняли место охраны и здоровяка-отца. Руди даже не сопротивлялся, но продолжал вопить:

– Как вы посмели?!

Он снова пнул стойку.

– Уж поверьте, я оставлю вас без единого цента!

Коп нацепил на него наручники. Грубо. Слишком грубо.

– Пойдем, – сказал другой, подталкивая Руди к выходу.

– Вы позволили ей ухаживать за малышкой, – всхлипывал Руди, глотая слезы. – Вы позволили ей ухаживать за моей малышкой! Моей маленькой…

Дверь за ними закрылась, отсекая вопли. Тони повернулся ко мне, и только тогда я осознала, что прижимаю руки к лицу, как на картине «Крик». По моему лицу струились слезы.

– Это правда? – спросил Тони.