– Бедная Дон, – выдавила я.

– Мэгги считала, что он порвал с Дон, – пояснил Маркус. – Так он ей сказал.

– Почему нам нужно говорить о жалкой любовной жизни Мэгги? – вмешался Кит.

– Вот почему, – сказал Маркус. – У Бена были трудные времена на работе, потому что, стоило ему надеть снаряжение пожарного, у него начиналась клаустрофобия. Другие парни над ним издевались. Мэгги захотела ему помочь. Он поговаривал, что уедет, если ситуация не улучшится.

– Какое отношение это имеет к слушаниям Энди? – спросила я. – К чему разговор о любовной жизни Мэгги?

– Слушаний не будет.

Маркус переступил с ноги на ногу:

– Видите ли, Бен считал, что смог, наконец, победить клаустрофобию, но нуждается в пожаре, чтобы показать себя. Вот и…

Я ахнула, неожиданно сообразив, в чем дело, хотя в такое верилось с трудом.

– Хочешь сказать, это Мэгги устроила пожар?

Маркус кивнул. Его глаза неожиданно заблестели:

– Мэгги призналась. Но говорит, будто не думала, что там будут дети. Вспомнила, но было уже поздно.

Это какой-то бред.

– Не верю! – воскликнула я. – Я знаю Мэгги с рождения, и она – самая добросердечная девушка на свете. Должно быть, она пыталась защитить Энди.

Но даже это не имело смысла. Потому что Энди был еще добросердечнее.

– Она защищает Бена! – догадалась я. – Может, это он все устроил, а она берет на себя вину?!

Маркус покачал головой:

– Она была просто помешана на нем. И не могла думать связно!

Я схватилась за боковой поручень кровати Кита. Казалось, я сейчас потеряю сознание, или закричу, или швырну в стену тарелку с супом. Но вместо этого я тупо уставилась на Маркуса.

– Она разлила бензин вокруг церкви. Отпечатки Энди были на канистре, потому что он ей помогал. Но не знал, что она задумала. Считал, что она разливает жидкость от насекомых.

Он провел рукой по волосам и шумно выдохнул:

– Это длинная история.

– Маленькая… мисс… Совершенство, – выговорила я. Медленно наступала реальность. Я знала маленькую девочку так же хорошо, как собственное имя. Но разве я знала семнадцатилетнюю Мэгги? Я знала только те стороны, которые она потрудилась показать мне. Всему миру. Милая, щедрая. Умная и трудолюбивая. Но за кулисами происходило что-то нехорошее. Жестокое и безумное. Как я любила эту девушку!

– Вряд ли она хотела причинить кому-то зло, – вступился Маркус.

– Как ты можешь говорить такое! – почти закричала я, изнемогая от ярости. Я почувствовала, как она взорвалась в моей груди и выплеснулась на руки. – Взгляни на Кита! На моего сына! Она не просто покалечила людей, Маркус. Она их убила!

– Она клянется, что ничего не поджигала. Как только она увидела, что в церковь входят дети, она отказалась от своего плана.

– О, верно! – рявкнула я. – Самовозгорание!

– Знаю…

Маркус провел по лицу трясущейся рукой.

– Я знаю, все это не имеет смысла.

Кит неожиданно шмыгнул носом, и я увидела, как по его неповрежденной щеке текут слезы.

– О, милый!

Я схватила салфетку и стала вытирать его лицо. Он выглядел таким беспомощным! Руки лежали по бокам бесполезными бревнами. Каково ему слушать все это?!

– Я думал, что виноват я, – неожиданно сказал он. – Думал, что это я сделал.

– О чем ты? – спросила я. – Каким образом это могло быть твоей виной?

Он глотнул воздуха, и по его искаженному лицу было видно, какую боль причиняет ему каждый вздох.

Как я хотела взять его боль на себя!

Кит рассказал, как вышел на заднее крыльцо церкви, чтобы покурить. Зажег сигарету, а когда бросил спичку, она упала на разлитый по устилавшим землю сосновым иглам бензин.

– Огромное пламя, – пробормотал он. – Огромное! Преградило дорогу. Я думал, что виноват я.

Мое сердце разрывалось за него, и я обняла Кита.

– Мое бедное дитя, – твердила я, почти не сознавая, что Маркус все еще в палате. – Это не твоя вина, милый. Совсем не твоя.

Я держала его осторожно из-за повязок и металлического поручня, и проводов, и трубок, и всех приборов, окружавших его. Мне плевать, плевать на необходимость защищать Лорел и ее семью! Я хотела ранить их так же сильно, как они ранили меня!

В этот момент я бы отдала правую руку, чтобы Мэгги горела в аду. И хотела быть той, кто зажжет спичку…

После разговора с Энди я отправился на сеанс физиотерапии и, клянусь, даже не заметил боли, когда Гуннар подвергал меня обычным пыткам. Мысли были в тысяче миль отсюда, в каком-то чертовом месте. Что, спрашивается, происходит? Моя мать. Джен. Я просто хотел, чтобы хоть одна часть моей жизни была нормальной и предсказуемой. Мать утаивала от меня какие-то идиотские секреты. А другая женщина, которой, как я считал, можно доверять, Джен… скажем, так: Энди, скорее всего, как всегда, порет чушь, но ему удалось посеять в моем мозгу какое-то докучливое семя сомнений, и я не знал, что с этим делать. Я бы не поверил ему, не обратил бы внимания на сказанное им, если бы не эта фраза о белых волосах. Я все еще помнил тончайшую белую полоску в то утро в моей постели. Обманывает ли меня Джен?

Я не мог понять. Все, что я чувствовал, – страшную злобу, пока Гуннар выламывал мою руку, и по-прежнему злился, когда ехал в тот вечер к дому Джен.

Я не стал пить после физиотерапии лишнюю таблетку перкосета, хотя был готов выть от боли. Я хотел, чтобы ум был ясным, когда буду говорить с Джен. Хотел оставаться самим собой. Сосредоточенным. А не быть под кайфом.

Однако когда я вошел в дом, она буквально прыгнула на меня. Даже не поздоровалась. Как обезьянка. Обвила меня ногами и стала целовать. Держать ее на весу я из-за боли почти не мог. Но сейчас мне было плевать. Все вопросы вмиг вылетели из головы. Пропади все пропадом. Хотя бы хорошенько оттрахаю ее напоследок.

Мы побежали наверх, в ее спальню, и не знаю, кто кого швырнул на постель. Я понимал только одно: мой гнев улетучился. А секс был куда грубее, чем обычно. Но Джен вроде бы не возражала. И даже рассмеялась.

– Тебе здорово это было нужно, так, бэби? – прошептала она, когда я оседлал ее. Я выбросил из головы ее вопрос. Ее голос. И ее саму. Потом будет время для вопросов.

Когда все кончилось, она свернулась клубочком рядом со мной, как любила, и положила голову мне на грудь. Но я не обнял ее. И не потому, что плечо дергало как черт знает что. Просто сейчас не хотел дотрагиваться до нее.

– Кто ты на самом деле? – спросил я, когда отдышался.

Должно быть, прошло секунд тридцать, прежде чем она ответила:

– Я – Дженнифер Энн Паркер. А ты кто?

– Какого цвета у тебя волосы? По-настоящему?

Джен втянула в себя воздух.

– Знаешь, женщине подобных вопросов не задают. – Она приподнялась на локте. – Что происходит? Мы прекрасно проводили время. С чего ты вдруг так странно себя повел?

Я решил сквитаться с ней.

– Сегодня я встретил Энди Локвуда. Он сказал, что видел тебя раньше. Давно или… не знаю, когда точно, но он сказал, что тогда у тебя были белые волосы. Он узнал тебя по этому.

Я коснулся сердечка под ее ухом.

Она рассмеялась и плюхнулась на подушку.

– Ты сам говорил, что Энди не в себе. Вот тебе доказательство.

– Я видел… сам однажды видел корни твоих волос. Думал, что они седые, но, может, они просто…

Она шлепнула меня ладонью по груди. Сильно. До боли.

– Решил поверить слову этого мальчишки, а не мне? Что я сделала тебе, кроме того, что любила? Мне казалось, ты обращаешься со мной лучше, чем другие парни. Думала, знаешь, что это такое – пережить несчастье.

Она неожиданно вскочила, включила свет на тумбочке и показала на кустик темных волос внизу живота.

– Это похоже на белые волосы? Сукин сын!

Она схватила груду одежды со стула в углу и выбежала из комнаты.

Дерьмо! Я прикрыл глаза рукой, морщась от боли в плече. Будь оно все проклято! Я нашел что-то хорошее и сам все профукал! История моей жизни!