— Ты покойник, ублюдок! — кричит один из них, поднимая коня на дыбы и желая затоптать меня своим скакуном. Вовремя прилетевший в кавалериста огненный шар опрокидывает лошадь и так же сбивает с седла наездника. Катаясь по земле и пытаясь сбить с кожаной брони обжигающее пламя, тот роняет из рук меч, отбрасывает в сторону шлем, позволяя мне увидеть, как магия Бареля, сантиметр за сантиметром поднимаясь в верх по одежде, начинает пожирать кожу и волосы налётчика.

— Сука-а-а-а! — истошно вопит тот, понимая, что пламя только сильнее разгорается, после чего, подняв меч, словно облитый бензином, бежит прямо на меня, желая забрать в ад вместе с собой.

Дышать всё ещё тяжело, старое тело от падения ноет и болит, но инстинкты выживания по-прежнему не утрачены. Поднявшись сначала на одно колено, после другое, рукой тянусь за топором и… Его нет?! Моего топора нет, слетел с петли во время падения.

А между тем человек-факел уже наносит свой рубящий удар, вынуждая меня в кувырке уйти в сторону. Врагу больно, он кричит и уже плохо видит, но мне нечем его атаковать. Шаря руками по пышно усеянной мхом земле, подбираю какую-то палку, а затем дряхлым гнилым дрыном пытаюсь отразить удар меча, что напополам разрубает корягу и едва не делит мой нос по горизонтали. Замах врага — мимо, ещё один рубящий, а следом колющий удар, не позволяя мне подняться, вынуждают упасть на спину. И тут под руку попадается камень.

В панике использую алхимию и пытаюсь создать из того подобие щита, но времени, отведённого мне, не хватает. Следующий удар горящего громит моё творение, подобно керамике, после чего одна единственная, оставшаяся в моей руке каменная ручка в точном сильном броске летит нападавшему в голову.

Горящий всё так же верещит, пятится, а затем, в очередной раз подняв меч над головой, замирает, утихнув, глядя на меня провалами своих выгоревших глаз, падает на спину. Враг пал, убит, но его красное, обтянутое кожей и выгорающее заживо лицо стоит у меня перед глазами. Даже в прошлой жизни я никогда не видел, чтобы люди вот так вот горели заживо.

— Обернись! — кричит знакомый голос, и я на автомате, пригибаясь к земле, оборачиваюсь.

Острое копьё нового подоспевшего налётчика, вспарывая плечо, наконечником цепляет капюшон и вновь опрокидывает меня на землю. Рыча и крича, всадник, тыкая в извивающегося на земле меня своим копьём, заставляет уклоняться не только от смертоносного опасного оружия, но и от тяжёлых копыт своего скакуна.

— Ебаная лошадь! — Одной рукой схватившись за древко копья, другой касаюсь ноги скакуна, представляю, как у лошади в месте сустава под воздействием алхимии появляется металлическая колючка. Следующий шаг кобылы едва не ломает мне рёбра, после чего та, болезненно заржав, внезапно встаёт на дыбы и сбрасывает неготового к этому наездника. Перекувырнувшись с лошади, кряхтя, мужик падает прямо на спину, но благодаря всё той же мягкой почве и своей удаче вроде ничего не ломает. Однако подскочивший к тому я стремлюсь исправить досадное недоразумение.

Видя, что враг выронил копьё, ещё на подлёте к нему ногой отбиваю то подальше, а затем, с разбега коленями прыгнув тому прямо на живот, наношу мощный дробящий удар камнем прямо по лицу. Нос бойца Клермонда с хрустом выгибается влево, разбивается губа и щека. Второй удар ломает ему челюсть, отчего та вжимается в череп. Третий рвёт щёки. Четвёртый разбивает глазницу. А пятый вгоняет нос на уровень виднеющегося в кровавой жиже языка.

Устало перекидываю ногу через ещё дышащего будущего покойника. Отстегнув с ремня уродца меч и клинок, вытягиваю из-под тела ремень, после чего тот вместе со всем оружием располагается у меня на поясе. Взяв в руки копьё, проверяю, чтобы всё хорошо было закреплено. Больше так дебильно я своё оружие терять не хочу.

К тому моменту, когда я покончил со вторым, Блюмонд так же разобрался с тройкой своих врагов. Четвёртый, ещё пытавшийся с ним сражаться на мечах, видя, что все, кроме него, уже мертвы и я вот-вот зайду к нему за спину, разворачивает лошадь и, резко кинувшись наутёк, пытается сбежать, попутно стараясь зацепить меня своим клинком.

Но что клинок, когда у тебя в руках кавалерийское копьё? Удар его проходит в полуметре от моей головы, а сам я, припугнув коня, заставляю того отшатнуться в сторону, где наездника и достаёт заклятие Бареля. Как и его коллега ранее, тот вспыхивает, кричит, бьётся в агонии, чем пугает свою лошадь, заставляя брыкаться и в ужасе пытаться скинуть наездника.

— Целы? — спрашивает Блюмонд, оглядываясь и пытаясь отыскать хоть одну не ускакавшую лошадь.

— Насколько это возможно, — отвечаю я, глядя на того лишь одним рабочим, не залитым кровью глазом.

Найдя лошадку и усадив меня на скакуна, алхимик обещает позаботиться о моей ране, как только мы отдалимся на достаточно безопасное расстояние от Искры, по направлению к которой уже во всю полыхают и тянутся к небу тёмные клубы дыма.

Эта деревня, место, о котором я собирался заботиться, которое планировал улучшать и защищать, не прожило под моим управлением даже месяца. Как же так получилось? Где я допустил ту самую роковую ошибку?

Поверил, что один дежурный стражник Мидчела не пропустит идущее по направлению к деревне войско? Не усомнился в их неподкупности и доверился их честности? Опять наступил на те же грабли?! Людвиг… Пора переставать верить людям. Хватит доверять ненадёжным, способным в любой момент сломаться людишкам. Ты должен стать сильнее, обязан научиться контролировать их умы, сделать так, что воля твоя и приказ твой станут для тех смыслом жизни.

Лишь только тогда, когда слово моё возвысится над словом любого из их богов, а приказ отдать свою жизнь станут воспринимать с улыбкой и счастьем на лице, лишь тогда я смогу вновь почувствовать себя защищённым.

Руки мои, прочно державшие поводья, окутал золотистый свет. Я был в ярости, желал отомстить за утерянное, отнятое у меня, и именно эта ярость, подпитывая тело, стала исцелять мои раны, а также вне моей воли подчинила нёсшую меня вперёд лошадь.

Впервые видя, как магия покидает моё тело, я не чувствовал усталости, голода или жажды. Лишь только ярость, только желание вернуть всё, что и так когда-то принадлежало мне по праву.

— В этом нет твоей вины, Людвиг Бесфамильный. Ты вместе с алхимиком и другими павшими в сражении за деревню воинами храбро сражался против превосходящего числом и коварством врага. Да и к тому же, даже несмотря на то посланное тобой письмо, наше войско всё равно не пришло бы раньше, чем ты того желал. Вернув часть моих солдат, ты лишь сократил число наших потерь, одно это уже достойно уважения, — глядя на меня со своего деревянного, укутанного шелками трона, снисходительно вещал дряхлый старик, окружённый придворной разношёрстной аристократической свитой.

— Полностью согласен со здравыми словами нашего великого короля, — чуть ли не облизывая тому пятки, взяв слово, дополнил Мидчел. — Людвиг, ты на посту старосты меньше месяца, к тому же на плечи твои выпало бремя управлять деревней, в которой почти одни бабы. Обидно, конечно, терять крепостных, но и хрен с ними. После того, как разобьём короля Клера Избу, он нам за всё сполна ответит! — подняв кулак и спровоцировав одобряющий мужицкий боевой клич, произнёс Тутлюс. Ему было совершенно плевать на оставшихся в деревне людей. А вот мне наоборот: я жалел именно их, простых и ни в чём не повинных, тех, кого я знал, а это стадо, мнящее себя выше других, лишь только всё больше вызывало у меня отвращение.

— Знали бы вы, господин Мидчел, как способно расцвести поселение в управлении господина Людвига. Представьте только: из ничего он за считанные дни сумел заработать ни много ни мало, а три золотых, к тому же с вычетом налогов! — Барель, сука, ну кто тебя за язык тянул трепаться о наших заработках, да и к тому же мы всё прохерили. — И мне таки удалось спасти сельскую казну от лап налётчиков Клермонда! К тому же вассал господина Людвига заранее сумел поднять тревогу и предупредить местных о подходящем враге, что дало нам немного лишнего времени на бегство.