Всё, считавшееся в этом мире невозможным, творилось на глазах крестьян. Прекращались войны, расцветало производство, после зачистки лесов от преступников на новые непостижимые уровни выходила торговля. Золото стало наполнять карманы всех, кто только мог присягнуть к моему двору, а сам я в бесконечных, опасных, мучительных опытах наконец-то достиг необходимого в управлении Искрой.

Главным критерием для сохранения сознания (души) человека, коего я хотел подчинить, являлось его добровольное принятие моей Искры. Иными словами: любой, кто становился на колено, принося клятву верности, попадал под воздействие Божьего Пламени, разработанного мною, Гидеоном, а также первым кардиналом Этельвульфом, что, на себе испытав результат наших работ, помог вывести заклятия Искры на новый уровень. Во время клятвы, воздействуя на человека своей маной, я при помощи Искры проникал в источник клявшегося, замещал частичку его силы своей, а после, когда тот произносил последние слова о верности и служении мне до самой смерти, активировал свои силы. Таким образом, в голове присягавшего возникал некий тумблер: когда тот хотел предать меня, Искра активировалась, принося человеку дискомфорт физический в виде боли и духовный в виде угрызений совести за предательство. Но, если этого оказывалось недостаточно, а цель отказывалась слушать меня и своё новое эго, опускался второй внутренний рубильник. Он воздействовал не на сердце, как другие проклятия этого мира, а на нервную систему и головной мозг, уничтожая некоторые сосуды и прекращая подачу кислорода.

Даже при воздействии целительской магии человека, попавшего под вторую фазу, было практически невозможно спасти. Для этого магу требовалось не только усмирить бьющегося в адских муках пострадавшего, но и найти то, что в его организме вышло из строя, а после, регенерируя, воссоздать в таких же размерах и пропорциях. Трёх минут, за которые без кислорода умирает человек, для этого было ну никак недостаточно. К тому же те места, на которые я воздействовал своей силой, как для «святоши», так и для алхимика остались неизвестными.

Весь человеческий мир, опустив голову, смотрел за тем, как Людвиг поднимался на божественный пьедестал, когда я наконец-то обратил свой взор на просторы безграничного Востока. Перед «Святым походом» требовалось проведение множества Феодальных реформ. Ведь даже мне, сильнейшему магу, поработившему больше тысячи умов, не хватало сил для покрытия Божественной Искрой всего населения и тех мелких аристократов, служащих единой империи.

Объединив величайшие дома, я также обязан был позаботиться и о мелкой знати, что в своём разрозненном положении в сумме обладала армией ни чуть не меньше той, которая служила мне. Безвозмездно даруя войска, они были обязаны чувствовать защиту своих земель и семей, обеспечить которую во время отсутствия меня и армии никто не мог. Именно поэтому в очередной раз я прибегнул к старым добрым фишкам из моего мира, снова выставив церковь с её монополией на магию как щит для своего цепного пса.

Любому, посягнувшему на владения верного Императору слуги, отправившегося защищать людской народ в этакий «крестовый поход», грозило наказание, что для многих могло стать страшнее смерть. Отлучение от Церкви подобно заказу на убийство, поступившему лично от меня. Отлучение осуществлялось только за самые злостные грехи. Населению моей империи в головы вбивалась байка о том, что лишь демонопоклонник может отступиться от бога, после чего любого, кто ему поможет, ждёт лишь ад. Отлучённого, его семью, родичей и даже крестьян в землях империи могла ждать только смерть. Никто не придёт ему на помощь, не подаст еды, воды, не протянет руки. Маги, первые из авантюристов, наёмники, даже простые крестьяне — каждый будет охотиться за ними, рассчитывая на мою милость. Ведь щедрость моя к тем, кто служил мне, не знала границ, и об этом точно так же, как и о каре за отлучение, знали абсолютно все.

Человечество едино под правлением Бога Императора: все внутри империи — братья, враг — нелюди, и он за нашими границами.

Войско моё росло, земли цвели, а приграничная война всё дальше и дальше двигалась в нашем направлении, подминая под собой королевства, коих я специально не взял под крыло империи. На примере их сожжённых земель, обращённых в рабство жён и детей я желал показать всем оставшимся за моими границами людям, что прийти ко мне самостоятельно, добровольно опуститься на колено гораздо лучше и безопаснее, чем горделиво ждать, когда кто-то другой с мечом в руках придёт за их жалкими, малозначимыми для человеческого мира жизнями.

Двадцать пять лет спустя.

Безымянное сердце Империи — столица.

Двое юношей, преклонив колено у трона моего, с вызовом подняв головы, глядели прямо мне в глаза. Много лет прошло, и вот наконец-то настал тот долгожданный момент. Объединённая человеческая раса была готова отправиться сражаться за принадлежащий дворфам, эльфам и зверолюдям Восток.

Высшая боевая магия, имперская алхимия, стиль фехтования Бога меча — мои сыновья получили всё самое лучшее. Деньги, положение, мою заботу, любовь и самое главное — моё доверие. Никому, даже их матери Сайрис, я не верил. Только им, моим наследникам, я думал, что могу полностью доверять. Но они предали моё доверие.

Ещё до начала похода их междоусобный конфликт с целью выяснить, кто заслуживает права считаться следующим преемником, едва не сжёг имперский замок. Двое братьев, что должны были защитить мир людей, направили друг на друга, а после и скрестили между собой подаренные мною магические клинки. Кто-то ещё при живом мне смел делить всё, что так же принадлежало мне.

Ричард, первый, покинувший утробу Сайрис, по натуре своей являлся воином, отлично показывавшим себя в окружении и битве с превосходящим противником. Сила, скорость, находчивость и умение планировать битвы делало парня хорошим генералом, способным как командовать, так и сражаться на передке. Парню нравилось общество служивых, его влекла походная романтика, а также жизнь за пределами каменных стен. Именно эта его черта и сблизила нас, буквально превратив Ричарда в мою правую руку и верно следующего за мной слугу.

Корстант же, явившийся на свет вторым, хоть и являлся воином, что по силе не уступал Ричарду, но интересы в жизни имел совершенно иные. Укутанный излишней материнской опекой, мальчишка, получивший имя в честь прадеда Сайрис, стал отличным счетоводом, торгашом и превосходным логистом. Его умения находить деньги, без боя подавлять волю людей, а также строить заговоры должны были защитить человеческий народ, тогда когда Ричард сражался бы на Востоке. Двое братьев, отлично дополнявших слабости друг друга, обязаны были стать непобедимым оружием.

Вместо этого два великих воина, которым я лично пророчил светлое будущее, пали от всего одного не смертельного, но, как оказалось, самого смертоносного оружия — женского языка. Моя ошибка, допущенная в излишке пробудившихся чувств, разрушила жизнь моим же детям.

Я, император, знавший об амбициях силистинской принцессы, моей жены, должен был убрать её, как и всех других ненужных претендентов на человеческие земли, но вместо этого в очередной раз пожалел, позволив змее укусить одного из моих сыновей. Корстант, попавший под влияние Сайрис, неоднократно говорил о приморских землях, опасности варваров, что уже вот как пятнадцать лет, опасаясь меня, жили в мире. Корстант, понимая всю абсурдность своих же требований, стыдливо склонил голову, думая, что я не вижу, и продолжал накачивать Силистину деньгами и оружием, говоря о благе империи, которой уже фактически не служил. Именно это и стало причиной вспыхнувших во дворце беспорядков, в которых гвардейцы Ричарда не оставили и шанса силистинской аристократии.