Тимми взглянул еще раз в окно, потом в коридор и решился.

Отойдя к стене для разбега, он внезапно стремглав бросился к двери и изо всей силы распахнул ее наружу. Крик боли в темноте коридора показал, что удар не пропал даром. На женщину, опрокинутую его стремительным натиском, Тимми не оглянулся и бурей помчался вперед.

Сзади раздались вопли, щелкнул выстрел, пуля отбила штукатурку у самой головы. В одно мгновение Тимми оказался у выходной двери и толкнул ее ногой. Он не ошибся, — перед ним была лестница.

Не оглядываясь назад, прыгая через несколько ступеней, он летел вниз.

Вслед ему неслись озлобленные крики и топот ног.

На нижних ступеньках он со всего маху налетел на поднимавшегося вверх человека. Только на секунду мелькнуло перед ним плоское лицо Роберта. Не останавливаясь, Тимми опустил сжатый кулак между широко расставленных глаз и перепрыгнул через свалившееся под ноги тело. Вот и конец лестницы. Маленькая площадка, еще дверь, — он задержался на полсекунды открывая ее, — дальше улица, вернее узкий, глухой переулок.

Тимми перескочил две ступеньки подъезда и повернул направо по мокрому от дождя асфальту.

Тяжелые шаги преследователей нагоняли его. Он выглянул вперед, — в просвет улицы над крышами домов, на фоне туч стояла пестрой аркой яркая радуга и в последний момент Тимми успел заметить, что она занимала на небе гораздо более широкую полосу, чем обыкновенно, что внутри многоцветного свода переливались еще и еще какие-то странные краски, похожие на те, которыми пестрел для него мир с момента его странной болезни. Эта картина осталась у него в мозгу, как последнее яркое впечатление. В следующий момент он споткнулся в своем сумасшедшем беге на уличную тумбу и со всего маху грохнулся на асфальт, чувствуя, как настигают его преследователи. Страшный удар по голове оглушил его, и он потерял сознание.

Очнулся Тимми не очень скоро, это он и сам чувствовал.

И когда пришел в себя, новая странная история, приключившаяся с ним, которую он не без труда вспомнил, казалась далёкой, отдаленной чуть не годами.

Тимми думал сначала, что он видел сон. Но он шевельнулся и, сам не зная, почему, застонал; тогда теплая рука легла ему на лоб и знакомый голос сказал.

— Что, голубчик?

У Тимми вдруг к горлу подкатил сладкий ком, и он сжал руку отца.

— Папа, папа, я вижу тебя настоящим, ты уже не зеленый и не фиолетовый, и комната синяя, — ведь правда синяя?

— Да, милый, синяя!..

— И потолок белый!..

— И потолок белый.

И Тимми заплакал радостными, тихими слезами.

С этого дня его выздоровление пошло быстрыми шагами и отец, не боясь взволновать его воспоминаниями о пережитом, рассказал то, что знал. Два месяца тому назад Тимми был найден случайными прохожими в одном из глухих переулков Берлина, около Люстгартена, с разбитой каким-то тупым предметом, головой. Его считали мертвым, но в больнице, куда свезли Тимми, он обнаружил признаки жизни. На другой день вызвали отца по адресу, найденному в бумажнике. У Тимми открылось воспаление мозга, как следствие сотрясения, полученного при ударах. Два месяца он не приходил в себя, если не считать мимолетных проблесков сознания. Наконец, крепкий организм взял свое и вот теперь вместе с выздоровлением мозга исчезла и таинственная болезнь, повергавшая Тимми в такое уныние. Мир приобрел прежний вид, и синее небо снова улыбалось зеленым садам под золотыми лучами горячего солнца.

— А Роберт и Магда? — спросил Тимми, вспоминая последний день, оставшийся у него в памяти.

— Это кто же такие?

И Тимми рассказал о своем приключении, кончившемся таким неожиданным финалом.

Отец ничего не знал. Вспомнил только одно: что как раз около этого времени весь Берлин был взволнован необычайно смелым нападением на автомобиль, перевозивший крупную сумму денег одного из банков на окраину города. Были убитые и раненые. Бандиты похитили около миллиона марок и исчезли бесследно. Розыски их до сих пор не увенчались успехом.

— Но как же меня они оставили все-таки в живых? — удивился Тимми.

— Вероятно, сочли мертвым. Ведь голова твоя была совершенно разбита. А может быть, помешали, трудно сказать.

— Теперь еще одно, — сказал Тимми задумчиво, — почему я видел такую странную радугу?

— Ну, это уж не важно, — отозвался Вязигин, — раз ты освободился от своей болезни.

— Нет, — покачал головой сын, — мне хочется разгадать эту загадку.

Когда он окончательно оправился и стал на ноги, первый его визит был к профессору, с которым он расстался так недружелюбно. Профессор и на этот раз встретил Вязигина чрезвычайно сухо.

— Что вам угодно, молодой человек? Как будто мы не собирались больше встречаться.

Посетитель примирительно протянул руку.

— Не сердитесь, профессор. Я сознаюсь, что был не прав. А сегодня я явился к вам уже не в качестве пациента. Я совсем здоров.

— Как здоровы? Вы вылечились?

— Да, и очень радикальным средством. И я уже больше не считаю пуговиц на вашем белье и денег в вашем кошельке. Я пришел к вам за решением загадки, которая не дает мне спать.

И Тимми рассказал вскользь о своем приключении. Профессор сидел несколько минут потирая рукой лоб, потом вскочил с места и оглушительно захохотал.

— Молодой человек, что же вы мне раньше этого не сказали. Теперь для меня все совершенно ясно.

— Да?

— Ну, конечно. Необычайная гипертрофия зрительного ощущения. Расширение диапазона лучей, воспринимаемых глазом, — вот в чем дело. Мы, нормальные люди, видим световые лучи определенной длины волны, в сравнительно узких пределах. От и до. Не больше и не меньше. К остальным лучам с более длинными и более короткими волнами наш глаз невосприимчив, хотя они, разумеется, существуют.

— Ага!

— Понимаете? Ваша болезнь заключалась в том, что сетчатка вашего глаза стала ощущать огромное количество лучей с более короткой волной.

— Почему именно с короткой?

— Да потому, что вы видели продолжение радуги не в наружную сторону красных лучей, а внутрь, в сторону фиолетовых именно с более короткой волной. Вот эти-то лучи, смешиваясь с лучами видимого спектра, создали для вас целый ряд новых цветов и, накладываясь на старые, спутали и их. Ведь вы знаете, что если смешать желтую краску с синей, то вы увидите зеленую. Таким же образом разные комбинации видимых нами лучей с невидимыми для обычного глаза, но ощутимыми для вас, создали пеструю картину, так огорчавшую вас.

— Ясно. Ну, а почему же я стал каким-то ясновидящим. Почему я стал видеть насквозь?

— И это вполне понятно. Повторяю, пространство вокруг нас наполнено всевозможными лучами. Мы видим из них лишь небольшую долю. При этом лучи с очень короткой длиной волны имеют свойство проникать через многие тела, особенно органического происхождения. Таковы, например, лучи Рентгена. Мы ловим их на фотографическую пластинку или на особый экран, а вы их видели собственными глазами. Эти-то лучи, отражаясь от более плотных предметов, от строчек, написанных чернилами, просвечивали сквозь различные оболочки и давали очертания, улавливаемые сетчаткой ваших глаз.

— Но откуда же они берутся, эти лучи с короткой волной?

— Я вам говорю: оттуда же, откуда и все остальные, от многих источников света.

А наиболее жесткие, как говорят, то-есть наиболее проницаемые, знаменитые лучи Милликена, идут откуда-то из космических пространств. Возможно, что именно их вы видели, когда читали письма в запечатанных конвертах.

Тимми почудился какой-то намек в последних словах, — он вспомнил ограбление банка, в котором он сыграл такую странную роль, и нахмурился.

Но радость его была слишком велика, чтобы надолго поддаваться мрачным настроениям.

— Почему же, однако, все это так внезапно прошло, профессор?

Доктор развел руками.

— Сильное сотрясение, самое воспаление мозга могли произвести изменения в мозговых центрах, отозвавшиеся на работе ваших глаз.