Бесчисленные гейзеры, выбрасывающие целые облака пара и воды, горячие ключи, клокочущие там и здесь, по ноздреватой пемзе, всевозможные фумаролы, обдающие путника тяжелыми испарениями; и над всем — кратеры дымящихся вулканов — все это говорило о неустанной деятельности подземных сил, но все это было таким же, как год, как десять, как сто лет назад. Нигде не было и следа грандиозного процесса, в поисках которого мы пересекли земной шар и теперь блуждали по этим живописным местам.

Алексей Юлианович с каждым днем становился мрачнее. Он таскал с собою большие металлические баллоны, в которые набирал пробы воздуха в разных местах наших скитаний; затем, вернувшись в Роторуа, где устроена была небольшая походная лаборатория, возился с анализами, отыскивая решение загадки.

Однако, дело, видимо, не двигалось вперед, и он упорно отмалчивался на мои вопросы. Наконец, в исходе третьей недели он заявил, что решил обследовать местность к востоку от Роторуа, вплоть до моря.

Я в душе начинал подсмеиваться над нашей нелепой затеей, но не высказал своих сомнений, тем более, что экспедиция к восточному берегу давала мне возможность сделать обещанный визит к Охакуна.

Мы тронулись в путь на следующий же день, и пока Туровский возился со своими баллонами, я, воспользовавшись близостью поселка, где жил Охакуна, направился к нему. Встретили меня с радушием, которое могло бы показаться тягостным, если бы не было таким искренним. Отец, старик с благообразным морщинистым лицом, сохранившим еще следы татуировки, говорил довольно сносно по-английски и с необыкновенной любезностью, но и с достоинством потомка вождей предоставил свой дом в мое распоряжение.

Убогий это был дом, в сущности, скорее хижина, под плотной крышей из маисовой соломы с незатейливой резьбой по деревянному фронтону, с наивными архаическими фигурами идолов на коньке кровли и у концов стропил.

Над домом, обнесенным палисадом, качались густолиственные «тава», а сзади был разбит фруктовый сад, где с утра до вечера возились подростки, младшие члены семьи. Оттуда доносился смешанный аромат цветущих яблонь, персиков, померанцев и еще какие-то незнакомые запахи, от которых слегка кружилась голова.

В Охинемуту я пробыл всего сутки; а затем мы со студентом присоединились к Алексею Юлиановичу. Путешествие наше мы объяснили геологическими изысканиями, и маори этим удовлетворился, с удовольствием взял на себя роль проводника по всей округе от Тауранга до Восточного мыса, откуда открывался безбрежный горизонт Тихого океана.

Мы бродили по берегам тихих озер, среди холмов, поросших буйным кустарником и странными, невиданными мною деревьями, среди гейзеров и горячих ключей, где нередко видели семью маори, сморщенных старух и курчавых ребят, занятых варевом прямо в земле, в естественных очагах, выбивающихся кипятком из-под горячей пемзы. Дальше к морю мы попали в буковые рощи, леса кипарисов, эвкалиптов, высокоствольных каури, похожих на бесчисленные колонны неведомого храма, перемежающиеся с великолепными зарослями папоротника, среди которых вилась узкая шоссированная дорога с прячущимися в густой поросли телеграфными столбами.

И над всем этим благодатное весеннее солнце мягкой теплой ладонью гладило набухающую тучными соками землю.

Неподалеку от Восточного мыса я обратил внимание на странное сооружение. Два небольших островка, километрах в десяти от берега, и в таком же, примерно, расстоянии друг от друга соединялись с землей длинными эстакадами, на которых темносерые стенки поблескивали на солнце миллионами подвижных искр, будто стекали по ним и растекались брызгами потоки воды.

К берегу эстакады сходились, и между их началами раскинут был обширный городок, и дымили трубы заводских корпусов.

— Что это такое? — спросил я нашего спутника.

Студент пожал плечами.

— Содовый завод, во главе которого стоит ваш соотечественник с какой-то странной фамилией.

— Русский… В Новой Зеландии. Господи, куда только не раскидало людей в это буйное время. Ну, и что же? Стал теперь настоящим businessman’ом и делает соду, а, вместе с нею, и деньги?

— Да, соду, хлор и еще какие-то химические продукты. За последние два-три года он сильно пошел в гору и начинает прибирать к рукам нашу химическую промышленность.

— Один?

— Да как сказать… Это акционерное общество, но в нем он, да еще англичанин один всем верховодят.

— Так… Ну, а что же это за странные стенки, которые тянутся в море?

— Ничего не знаю. Работа на заводе окружена строжайшей тайной, но, по-видимому, они добывают свои фабрикаты из морской воды и воздуха.

— Из воздуха?

— Ну, да. Кажется, этим путем они получают углекислоту, как составную часть соды.

Смутная мысль мелькнула у меня в голове. Я взглянул на Туровского, — он весь превратился в слух, и мне показалось, что рука его, опирающаяся на палку, слегка вздрагивает.

— Скажите, — вмешался он в разговор деланно равнодушным тоном — давно работает этот завод?

— Не помню, право. Но я думаю, года четыре-пять.

— И велика его производительность?

— Я вам говорю, что он забивает весь здешний рынок. Да одни эти эстакады показывают, что масштаб тут не маленький.

Мы с Алексеем Юлиановичем переглянулись, — он сделал мне предостерегающий знак, а затем задал маори еще несколько вопросов, но тот больше ничего не знал.

Вспомнил только фамилию воротилы предприятия — Булыгин.

Товарищ мой покачал головой.

— Я знал одного Булыгина — очень талантливого инженера — химика и необыкновенно странного и озлобленного человека, — сказал он задумчиво.

Мы долго стояли молча, рассматривая картину, открывающуюся под нашими ногами с поворота дороги, огибающей высокий холм.

Когда мы с Туровским остались одни, он сказал мне срывающимся голосом:

— Ну, Николай Яковлевич, или это очень странное совпадение, или мы бродим у цели.

— Мне тоже пришла в голову эта мысль… Но трудно себе представить, чтобы явление чуть не космического масштаба было делом рук человека.

— Как знать! Мы на пороге эпохи, когда человечество становится именно космической силой. Во всяком случае, оставить это открытие без исследования нельзя.

— Что же делать? Отправиться на завод?

Туровский пожал плечами.

— Мы не знаем ни целей, ни значения всего происходящего. Надо быть очень осторожными. Особенно если это тот Булыгин, которого я знал когда-то. Прежде всего, надо поискать союзников.

— Охакуна?

Туровский кивнул головою.

— Пока больше не к кому обратиться. А он, кажется, человек, которому можно довериться, и который может оказать помощь, как местный житель.

Я взял на себя роль парламентера.

Маори долго не мог взять в толк сути моего рассказа, когда я передал ему о событиях, послуживших причиной нашей экспедиции, и о возникших у нас подозрениях. Он не мог отделаться от мысли о какой-то нелепой мистификации, — до того невероятной казалась связь событий на противоположных точках земного шара.

— Послушайте, — спросил я, — а разве у вас тут не заметно никакой перемены в климате?

Охакуна задумался.

— Да, да, — ответил он, наконец: — ну нас за эти годы солнце будто греет не так ласково… Нынешней зимой бывали морозы и выпал несколько раз снег… Ну, если только это исходит оттуда… — и маори погрозил кулаком на восток.

Это последнее обстоятельство больше всего, по-видимому, способствовало тому, что Охакуна решил принять посильное участие в нашем предприятии.

Помощь его оказалась ценной с первых же шагов. У него на заводе нашлось трое знакомых земляков, из которых один, работавший техником на силовой станции, был женат на сестре моего приятеля.

— Это славный парень, — сказал он, — которому вы вполне можете довериться, и который сделает все, что может, в особенности, если дело идет о судьбе нашей родины. Но только…

Маори не кончил и в сомнении покачал головою.