"Что не говори, а все-таки память — есть память, — думал Георгий, ставя свой опустевший бокал на краешек стола, свободный от закусок. — Россия или Мазергала — люди и тут, и там, в принципе мыслят совершенно одинаково".

Но сегодня был радостный день, никто из собравшихся не собирался долго грустить, и потому, веселье, постепенно "набирая обороты", унесло прочь все остатки грусти.

К трону короля один за другим выходили люди, которые желали произнести свою собственную хвалебную речь. Никто из них не получил отказа.

Грозник, как и обещал, громогласно объявил всем собравшимся, что "пришелец Альберт, за здоровье которого и за его великий вклад в победу над пиратами уже было выпито немало вина, сегодня женится на Свободной Охотнице Нире". Это заявление вызвало такую бурю восторга, что Георгий даже засомневался в том, что ваахцы пришли сюда праздновать освобождение своего города, а не свадьбу Альберта.

Прошло немного времени, и слуги короля принесли на площадь расшитые затейливыми узорами, мешки и Аллоклий объявил о том, что сейчас он наградит всех людей, особо отличившихся в битве за Ваах, щедрыми подарками.

Таких людей оказалось очень много, и король вызывал их по списку, который он держал в руке, и каждый раз из-за его трона выходил слуга, брал мешок в котором, несомненно, побрякивали драгоценности, и на котором крупными буквами было вышито имя его будущего владельца, и отдавал этот мешок награждаемому.

Аллоклий не забывал предупредить каждого из награжденных, что во время пира можно и потерять подарок, так что люди с радостью отдавали свои мешки королевским слугам, которым можно было доверять так же, как и самому королю. В том случае, если награжденный, что называется "переберет лишнего" слуги были обязаны доставить его до дома вместе с подарком в целости и сохранности.

Весь день продолжалось веселье, и лишь к вечеру, когда большинство из празднующих уже было не в состоянии что-либо съесть или выпить, часть столов в центре площади была разобрана слугами короля (для обжор были все же оставлены столы по краям площади).

С наступлением сумерек площадь, освещенная многочисленными фонарями, превратилась в огромную площадку для танцев. Заиграл небольшой оркестр, которым дирижировал талантливый Тисандр, и возгласы сотен опьяневших от вина и радости людей, сопровождаемые стуком каблуков, вознеслись к небу, которое, казалось, подмигивало людям бесчисленными "глазами" далеких и вечных в своем молчаливом величии, звезд...

Последнее, что запомнил Георгий, так и не внявший совету Грозника: "Не перебирать!", из кутерьмы праздника, был какой-то танец, похожий на греческий "сиртаки", который принялись исполнять, сцепившись руками, все люди, находящиеся в тот вечер на площади Избавления.

"Замечательный танец, и учиться ему не надо, танцуй и все...", — подумал Георгий, пьяно перебирая ногами...

***

Спустя два дня Грозник и Георгий стояли на все еще покрытой снегом, одной из вершин Примских Гор, к которым они вдвоем направились на следующий день после грандиозного пира.

Георгий, все еще мучившийся от "великого", под стать пиру, похмелья, говорил, морща лоб:

— Да откуда я знаю — на какой горе я впервые очутился?! Сами видите, господин Грозник, их друг от друга не отличишь! Выпью жидкость здесь, и все тут! Пора заканчивать с этим!

Георгий потянулся к колпачку той самой пластиковой бутылки, которую когда-то потерял в Гиблых Лесах, и на дне которой сейчас плескалось "Градиента-Z" ровно на один глоток, чтобы исключить дальнейшие проникновения жителей Земли на Дельдару.

— Подождите, господин Георгий, — остановил его Грозник. — Может, вы осмотрите горы еще раз?

— Нет, господин Белый Маг, — покачал головой Георгий, глядя на красное закатное солнце. — Это бесполезно. Я все равно не вспомню. Благодарю вас за все то доброе, что вы сделали для меня и... Прощайте!

Они пожали друг другу руки, после чего Георгий отбросил колпачок бутылки в сторону и, поежившись, проглотил холодную жидкость. "Градиент-Z" приятно смочил пересохшее от неумеренного количества выпитого вина, горло...

***

Георгий с ужасом почувствовал, что летит в пустоту, и в тот же миг толща снега окутала его, забивая уши и рот ледяной кашей.

Отплевываясь и отчаянно матерясь, Георгий, работая руками и ногами, выбрался из сугроба и огляделся.

В зимних сумерках он различил очертания серой кирпичной "пятиэтажки", которая находилась примерно в ста метрах от него. Георгий заметил нарисованный черной краской на ее углу номер "29". Сердце его забилось так часто, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Георгий знал, где очутился. Это была та самая "хрущоба", в которой жил Альберт, а сам Георгий стоял не где-нибудь, а на пустыре, покрытом толстым слоем снега. Этот пустырь был ему хорошо знаком. Теперь Георгий знал, куда идти.

Альберт перед уходом Георгия отдал ему свою "земную" одежду, сказав: "Переоденься на всякий случай, Жорик. Я-то ведь в своей квартире окажусь, а тебе придется, может, несколько километров топать. Надевай моё — "земное", чтобы не вызвать лишних придирок случайных прохожих".

Сейчас Георгий понял, что Альберт оказался прав. Пьяненький мужичок, пересекавший заснеженный пустырь шагах в пятидесяти от упавшего Георгия, на минуту остановился, соображая, откуда это взялся вдруг, посреди пустыря, странный человек с мешком в руке, но потом, махнув рукой, продолжил свой нелегкий путь, сильно шатаясь из стороны в сторону и приписывая внезапное появление незнакомца своему пьяному воображению.

Георгий, проводив его взглядом, отбросил опустевшую бутылку в сторону, и выдохнув: "Эх, Россия!", зашагал к своему дому, выбирая окольные пути для того, чтобы ненароком не встретить знакомых, и избежать тем самым излишних вопросов. Он хотел сейчас лишь одного — спокойно и без излишнего шума добраться до своей квартиры, потому что в руках у него был мешок с драгоценностями — та самая щедрая награда мазергалийского короля, которая могла теперь обеспечить Георгию и его семье пожизненное безбедное существование.

— В конце июля солнце почти всегда неимоверно печет, — вяло заметил водитель Георгия, обращаясь, скорее к самому себе, чем к своему хозяину.

— Да, — в тон ему откликнулся Георгий, а сам подумал:

"Как он выразился-то — "неимоверно печет"! Тоже мне — поэт-менестрель. Хотя — кто знает...".

— Приехали, шеф! Вот оно — это кафе! — сказал водитель, паркуя автомобиль на стоянке, где, наудачу, оказалось только одно свободное место.

Георгий вышел из автомобиля и, вдохнув воздух, пахнущий раскаленным асфальтом, поморщился, посмотрев на, угнетавший его взор, непрерывно движущийся по тротуару, поток людей. Он снял с шеи надоевший галстук, небрежно бросил его на переднее сиденье автомобиля и, расстегнув верхнюю пуговицу белоснежной рубашки из чистого иранского хлопка, протиснулся сквозь толпу спешащих куда-то людей и остановился перед входом в небольшое кафе. Подняв голову вверх, Георгий посмотрел на вывеску и прошептал, шевеля губами:

- "Мазергала"... Ну, молодец!

Он толкнул стеклянную дверь и вошел внутрь этого светлого уютного заведения. Прохладный кондиционированный воздух приятной волной окутал его.

Привлекательная девушка-администратор лет двадцати пяти подошла к Георгию.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я хотел бы видеть владельца этого кафе. У меня с ним назначена встреча. Я его друг.

— Да, я в курсе, — ответила девушка, улыбнувшись. — Идите за мной.

Она провела Георгия мимо равнодушно посмотревших на них трех посетителей, сидящих за изящными столиками, к двери с табличкой: "Администратор" и услужливо распахнула ее перед ним, отойдя в сторону.

Георгий вошел в кабинет. Альберт сидел за заваленным бумагами столом и стучал пальцами по клавиатуре компьютера. Увидев вошедшего Георгия, он широко улыбнулся, поднимаясь с кресла, и сделал девушке знак рукой, чтобы та оставила их наедине.