– Ты не бойся, женщина, – видимо, поняв мои сомнения, сказал Ирфан – Я здесь давно живу, приметы ливня знаю, так что, случись что, загодя вас из деревни выпровожу, а этим дикарям скажу, что Синлу внял мне и повёл Белую Мать обратно на небо. Они мне поверят, даже спрашивать ничего не станут.
– Хорошо, – согласилась я. – Мы сделаем, что ты просишь, но только в обмен на эксклюзивные права на съёмку.
– Чего? – насупился он.
– Эмеран права, – поддержал меня Стиан, – мы тебе поможем, но и ты помоги нам. Побудь моим переводчиком. Я очень хочу поговорить с людьми, узнать, как они живут, о чём мечтают, во что верят. А Эмеран в это время будет снимать деревню и её жителей на камеру. Уговори людей, чтобы они ей не мешали, не трогали её оборудование и не убегали от камеры, если она захочет их сфотографировать.
– А чего не уговорить? Уговорю, – охотно согласился Ирфан. – Только пусть меня в таком виде не снимает. Срамота ведь. Лучше я переоденусь. Есть у меня тут один церемониальный наряд из пальмовых листьев, в нём хоть не так стыдно для фотокарточки позировать. Закрыто в нём всё, прилично.
– Забавно, – смеялся Стиан, – ты двадцать лет прожил на этом острове, а всё ещё волнуешься, прилично ли ты выглядишь в островном костюме или нет.
– Конечно, беспокоюсь, я же не дикарь какой, а старосарпалец.
С этими словами Ирфан и пригласил нас войти в деревню, что за долгие годы стала ему родным домом. Преодолев ограду из высоких деревьев, мы вошли на вытоптанную сотнями ног улицу и увидели десятки низкорослых людей, что уже лежали ниц, опустив головы в почтительном поклоне – видимо загодя услышали наши голоса в лесу и уже приготовились к встрече с богами.
А дальше началось представление: Ирфан, размахивая посохом, грозным голосом вещал что-то перепуганным островитянам, попутно указывая на нас со Стианом и Гро. Он так запугал людей, что они боялись даже глаза на нас поднять. А потом они начали бить поклоны в нашу сторону, запевая какую-то тревожную и монотонную песнь.
Мне сразу стало не по себе. Такое чувство, будто наше со Стианом появление не то, что не доставило людям радости, оно и вовсе угрожает их жизням.
Наконец с церемониями было покончено, и люди нехотя, словно подозревая что-то, начали расходиться по своим травяным хижинам и возвращаться к повседневным делам.
Три дня нам понадобилось, чтобы островитяне свыклись с мыслью, что демонический жрец Ирфан пленил распоясавшегося бога Синлу в наказание за похищение Белой Матери, и теперь тот томится в странном тканом домике близ хижины жреца вместе с украденной богиней облаков, а рыбозверь сторожит вход в это жилище и по ночам жутким голосом воет на луну. А ещё людям понадобилось время перестать удивляться, почему это озёрной бог Синлу постоянно о чём-то говорит со жрецом, а потом малюет какие-то закорючки в своей книжице. И почему Белая Мать всё время ходит по деревне со странной коробкой в руках, тычет ею во всех и вся, лезет в хижины и ещё преследует людей в лесу, когда они идут на охоту и собирать фрукты.
Пока Стиан выспрашивал у Ирфана подробности островных верований и не таясь тщательно их записывал в свою книжицу, я действительно ходила с камерой по деревне и старалась запечатлеть малейшие нюансы островного быта. Меня интересовало всё: кровля хижин из пальмовых листьев, балки из бамбука, циновки из лиан, миски из половинок кокосового ореха, копья и резаки из заострённого камня. Мне было несказанно любопытно наблюдать, как женщины таскают своих младенцев в корзинах-рюкзаках за плечами, как старухи кухарничают, раскладывая нарезанные плоды в глиняные горшки, как подростки с ловкостью обезьян взбираются на высокие деревья и сбивают с них связки фруктов, как мужчины срезают с деревьев чёрный мох, а потом кидают его в костёр, чтобы едкий дым отпугивал от жилищ назойливых насекомых, как молоденькие девушки вытаскивают из трухлявых стволов мясистые личинки, а парни рассекают кору деревьев, вставляют в прорезь тростинку, а из неё в горшок стекает белый сок, по вкусу так похожий на молоко…
За эти дни я успела отснять множество бытовых сцен из жизни островных собирателей, кухарок, нянек, гончаров и ремесленников. А ещё я запечатлела их замысловатый скарб, чем-то напоминающий экспонаты в музее доисторической археологии. А что, если предки аконийцев и тромцев тысячи лет назад жили точно так же, как сейчас живут гамборцы – без кузнечного дела, без ткацких станков, без сельского хозяйства и животноводства, но с навыками собирательства, примитивного строительства и гончарного мастерства? Учёные до сих пор спорят, какими были наши северные предки, ходили ли они в шкурах убитых животных, жили ли в пещерах. Кто-то даже считает, что аборигены Полуночных островов из-за изолированности и климата сохранили быт древних людей и, по сути, являются живой иллюстрацией, какими были северяне тысячи лет назад.
Но вот меня теперь посетила совсем другая мысль – а что, если гамборцы и есть подлинные хранители древних традиций. Может, не аборигены Полуночных островов, а именно гамборцы являются живыми ископаемыми, истинным воплощением первозданной человеческой природы? Я уже несколько дней наблюдаю за островитянами и всё больше убеждаюсь в правдивости слов Стиана: они незлобивы, не знают зависти, живут в ладу с окружающей их действительностью и сами с собой. Может, и наши предки были такими же, пока какой-то древний северянин не придумал разделение общества на страты, завоевательные набеги, необходимость беспрекословного подчинения женщины мужчине и прочие проявления несправедливости. Не знаю, что напишет об островитянах в нашей книге Стиан, а я точно собираюсь запечатлеть их радостными, беззаботными, сострадательными и любознательными.
Вот только есть одно "но": боюсь, издатель и галерист не будут рады обилию обнажённой натуры в кадре и сочтут мои снимки непристойными. Если здешним мужчинам, чтобы прикрыть наготу, достаточно надеть незамысловатый мешочек на ниточке и украсить себя перьями с костяными ожерельями, то женщины решили ограничиться лишь узкой юбочкой из листьев, оставив грудь полностью обнажённой. И ведь никого кроме меня это не смущает. Кажется, напротив, это моя одежда вызывает у гамборцев недоумение. Выходит, они истинные дети природы, их не смущает всё то, что естественно. Нагота не будит в них похоть, ведь она привычна и обыденна для этих людей. Они не прячут под листьями и перьями то, какими их создали боги. Они просто принимают их волю и наверняка живут в большей гармонии с самими собой, нежели мы, цивилизованные жители северного континента.
Осталось только донести эту мысль до нашей просвещённой публики, иначе мою фотовыставку запретят как непристойную и оскорбляющую эстетические чувства, ведь в этой деревне далеко не все могут похвастаться идеальными пропорциями и упругостью фигуры.
Пока я бродила по деревне с камерой, только ленивый не подошёл ко мне, чтобы с благоговением сказать что-то на местном диалекте и протянуть руку, чтобы коснуться моих светлых волос. Почему-то именно они вкупе с моим нечеловеческим по здешним меркам ростом казались островитянам самым необычным в моей внешности. Внешность Стиана же их интересовала куда меньше, нежели металлическая посуда из его рюкзака.
Вечерами возле нашего костра собиралась целая делегация, чтобы посмотреть, как он варит ужин в котелке, полном кипящей пузырящейся воды. Если бы в наших запасах не кончилась крупа, Стиан точно угостил бы островитян кашей, которую они никогда в жизни не пробовали. Но наш стол теперь мало отличался от гамборского, и потому единственное, чем он мог удивить жителей деревни, был чай с цветками гибискуса.
Люди выстраивались в длинную колонну, чтобы подойти с кокосовой миской к котелку и получить от бога Синлу явно целебное снадобье. Удивительно, но они и вправду воспринимали красноватый чай как волшебное зелье, даже умывали им детей, и ополаскивали раны с царапинами. Единственное, что они не могли понять, так это почему озёрный бог Синлу кашеварит, моет посуду, а Белая Мать всё носится по деревне со своей коробкой и ничего полезного не делает.
