Пришлось мне внять его доводам. Стиан прав, на голодный желудок преследовать халапати глупо. Да и смысла в этом нет, если мы в любой день можем проследить за ними от озера до тех мест, где они обитают днём.

На следующее утро мы были во всеоружии. Палатка свёрнута, рюкзаки собраны, камера со штативом – на изготовке.

Пять халапати снова пришли к озеру на водопой, а когда восполнили запасы влаги, то не спеша удалились в заросли. А мы не спеша последовали за ними в гущу леса, уже предвкушая увидеть тайную жизнь величавых птиц.

Рассеянный через редкие кроны деревьев свет пятнами падал на оперение халапати, заставляя его искриться и переливаться золотом. Завораживающее зрелище, но, увы, плёнка вряд ли передаст его в полной мере. Зато она передаст ненасытный аппетит гигантов. Всё время, что мы следовали за ними, халапати только и делали, что тянули шеи к связкам фруктов и по одному заглатывали их.

– Большая масса тела – большие аппетиты, – держа ворчащего Гро за поводок, заметил Стиан.

– Они что же, весь день проводят в поисках еды?

– Боюсь, что да. Но это очень хорошо для нас и для всех островитян.

– В каком смысле?

– Животные белки и жиры насытили бы мощные тела халапати куда быстрее. Но они предпочитают растительные углеводы. А их им нужно очень много, чтобы восполнить растраченные во время походов по лесу калории.

– Замкнутый круг какой-то. Всё время ходить, чтобы есть, а есть – чтобы ходить и искать, чего бы поесть.

– Зато халапати не питаются людьми как самыми крупными млекопитающими на этом острове. На наше счастье.

Действительно, что может быть лучше?

Халапати продолжали выискивать спелые фрукты на поредевших после их клювов деревьях, всё удаляясь и удаляясь по протоптанной дорожке. Держась на почтенном расстоянии, мы следовали за ними, пока птицы не привели нас к лесистому склону, что резко поднимался вверх.

– Это Гора Предков? – догадалась я.

– Похоже на то. Даже интересно, что там понадобилось птицам.

Меня этот вопрос волновал не так сильно, как вид карабкающихся вверх по тропинке халапати. Они словно с опаской склонили шеи и опустили головы ближе к земле, пока переставляли согнутые лапы по склону. А как они впивались толстыми острыми когтями в почву… Только сейчас я обратил внимание на их мощные конечности. Если птичка решит схватить кого-нибудь такой лапкой и сожмёт его между острыми пальчиками, то тому несчастному сразу придёт конец. Поэтому не будем мешать халапати взбираться на Гору Предков. Мы за ними обязательно поспеем. Тем более, что у нас тяжёлая поклажа за плечами и слишком резвый для своих лет пёс на привязи.

На Гору Предков мы взбирались долго и обстоятельно – хорошо, что птицы нацелились не на самую вершину, а свернули на относительно ровную площадку в сотне метров над подножием. Та площадка поросла высокими папоротниками и редкими деревцами. Только ветвистые стволы и шеи халапати возвышались над зарослями, но последние то и дело опускались и терялись за зелёной завесой.

– Они что-то клюют, – предположил Стиан, – подбирают с земли.

– Если мы аккуратно пролезем через папоротники и посмотрим, что они делают, халапати ведь не прогонят нас? – с надеждой спросила я, уже готовясь продираться через лопухи к заветной цели.

– Постой, не рискуй, – остановил он меня. – Можно ведь просто взобраться на дерево и через оптику посмотреть, что происходит в зарослях.

Что ж, он прав, к чему риск, если можно прибегнуть к старому трюку?

Я сбросила рюкзак возле подходящего дерева, а Стиан подсадил меня, и я взобралась сначала на одну ветку, потом на другую, и третью. Найдя удобную точку для обзора, я нацелила камеру с телеобъективом на халапати и замерла.

Птицы паслись на цветочной поляне, то и дело опуская клювы к полураспустившимся бутонам фиолетовых цветов. Вот только цветы эти были высотой с полптицы. Два метра, не меньше…

Распустившиеся бутоны так похожи на чаши на низкой ножке-стебле и с загнутыми наружу краями лепестков. А внутри этих бутонов явно собралась вода или ещё какой лакомый нектар, раз халапати засовывают туда головы, а потом поднимают их, довольно щёлкая клювами.

– Стиан, – как можно громче прошептала я, глядя вниз, – они там пьют воду из двухметровых цветов. Это просто невероятно, настоящее чудо.

Я снимала необычную поляну до тех пор, пока птицы не покинули её, удалившись в заросли папоротника. Они скрылись из виду, и мы явно потеряли их след, но меня это не особо волновало. Ведь теперь поляна свободна, и мы можем подобраться к огромным цветам вплотную, чтобы лучше их изучить.

Продравшись через папоротники, мы оказались в обители цветущих гигантов. Десятки гофрированных чаш-бутонов торчали из-земли, словно элементы фонтана. Они оказались и вправду выше меня. И выше Стиана тоже.

Я поспешила снять объектив, чтобы запечатлеть складки лепестков, толстую ножку стебля, да и весь цветок в полный рост крупным планом. Да, он великолепен. Вот только душок от него идёт… И чем он так привлекает халапати?

Гро так и вертелся вокруг благоухающих на его взгляд цветов-чаш. Стиан же недолго думая взобрался на ближайшее к цветку дерево и, растянувшись на ветке над самой чашей, заглянул в неё и о чём-то задумался.

– Ну, что там? – распирало меня любопытство.

А Стиан неожиданно помрачнел и произнёс:

– Нет, Эмеран, в этих бутонах не вода собирается.

– Да? А что тогда?

Он не ответил, а взгляд его стал таким сосредоточенным, что я поняла – он увидел там то, чего не должно быть в миролюбивом цветке.

– Это такой же монстр вроде тех липких цветов с щупальцами? – догадалась я.

– Скорее, это старший брат кувшинчика, который умеет вырабатывать пищеварительный сок.

Проклятье… Мне надо было раньше обо всём догадаться. В этом безумном лесу цветы не могут быть просто красивым дополнением к пейзажу. Они здесь хищные и безжалостные. И чем глубже в лес, тем больше коварства в их обличии.

– Ты видишь там что-то помимо сока? – спросила я.

Стиан поморщился, но ответил:

– Кажется, там плавает не до конца переваренный обезьяний хвост. Наверное, зверь сорвался с этого самого дерева и упал в чашу…

– Слезай оттуда немедленно! – тут же запаниковала я и кинулась к дереву, чтобы помочь Стиану спуститься на землю.

Он справился с этим и без меня, а потом всё так же задумчиво посмотрел на бутон и сказал:

– Я был неправ.

– О чём ты?

– О пищевых пристрастиях халапати. Они сейчас пили не просто цветочный сок. Они пили растворённого в нём зверя. Значит, они всё-таки питают свои тела животными белками и жирами. В растворённом виде с помощью плотоядных цветов, раз их узкий пищевод не позволяет заглатывать куски мяса. У халапати и цветка сложилась тесная связь, почти симбиоз. Правда не знаю, какая польза цветку от того, что халапати копошится клювом в его чреве. Может, птицы просто удобряют эту поляну, питая корни цветов теми веществами, которые они не могут получить из пищеварительного бутона.

Россыпи помёта на поляне действительно встречались, но мне до него не было никакого дела. Я пыталась осмыслить свалившуюся на меня информацию: халапати оказались всеядными. Пожалуй, только за счёт этого они смогли вымахать на четыре метра в высоту. По этой же причине чаша-бутон разрослась вверх и вширь до невероятных размеров. Такого растения нет больше нигде в мире. И я просто обязана отодвинуть в сторону эмоции, чтобы запечатлеть его со всех сторон, даже неприглядных.

Теперь я сама полезла на дерево, чтобы снять плещущийся в фиолетовой чаше желтоватый сок, в котором действительно плавает что-то вытянутое, гладкое и до тошноты розоватое.

На этих кадрах я не остановилась и полезла на соседнее дерево, чтобы узнать, что же плавает в других бутонах. А в них ничего кроме жижи на донышке и не было: видимо голодные халапати всё выпили.

Удача улыбнулась мне на пятом дереве, с него я заметила, как в самой широкой чаше плавает чья-то широкая лапа. Похожа на обезьянью конечность. Жаль, что я так и не видела в этом лесу живую обладательницу таких кистей.