– Есть предложение, – сказал Стиан, когда я спустилась на землю. – Не совсем экологичное, но продиктованное исключительно интересами науки. Что, если я срублю цветок, а ты сфотографируешь дно его опрокинутой чаши?

– Дно? И что ты там хочешь увидеть?

– Наверное, нечто сходное со строением желудка и кишки. Не то чтобы я силён в анатомии, но если показать снимки специалистам, они наверняка дадут заключение о механизме столь необычного для растения способа питания.

Я немного подумала и сказала:

– Ладно, руби. Только осторожно. Сок внутри опасен. Нельзя, чтобы он попал на нас.

Как только Стиан взялся за свой огромный нож, я тут же подозвала к себе Гро, чтобы ухватить его за поводок и удержать на месте. Кажется, ему одному нравится эта поляна, насыщенная запахами разложения и смерти, так и хочет сорваться с места и рвануть к следующему бутону. Но я не дам. Не хватало ещё, чтобы пищеварительный сок из цветка, который сейчас рубит Стиан, попал на Гро. Он и так настрадался от того липучки, вон, даже бок ещё не начал зарастать.

Стук лезвия ножа о стебель становился всё глуше и глуше. Наконец, ножка чаши подломилась, а сама она завалилась на бок, выплеснув вместе с жёлтым соком большой комок слизи в виде костей и повисших на них ошмётках полупереваренного мяса. Бедная обезьяна, какая ужасная смерть её постигла – заживо вариться в желудке гигантского цветка – такого никому не пожелаешь.

Помня о наказе Стиана, я подошла ближе к упавшей чаше, чтобы снять внутренности цветка. Я старалась не наступать на разлитый по траве сок, да и труп животного пришлось обойти. Какая всё-таки крупная обезьяна была. Руки, правда, коротковаты для древолаза. И ноги длинноваты. И хвоста нет. А череп…

Одного взгляда на него мне хватило, чтобы шарахнуться в сторону и закричать:

– Это же человек! Человек!

В голове словно взорвалась бомба. Я не могла поверить, не хотела верить в то, что вижу… Человек, кажется, подросток, утонул в чаше плотоядного цветка, сварился в ней заживо, а халапати приходили сюда и пили растворённого в цветочном соке человека! Пернатые людоеды, бескрылые монстры…

По щекам сами собой покатились слёзы. Я думала, Стиан сейчас подойдёт ко мне, чтобы обнять и прошептать на ухо что-то успокоительное, а он почему-то кинулся к своим вещам и взялся за ружьё, чтобы его тут же зарядить.

– Что? – не поняла я, – что ты делаешь?

– Готовлюсь к тому, чтобы мы живыми вернулись на корабль.

– Ты что, думаешь, что халапати вернутся сюда и съедят нас? Или где-нибудь по дороге к берегу?

– Халапати меня не страшат. Но я не верю, что тот островитянин сам упал в чашу цветка.

Стиан вместе с ружьём подошёл к зарослям папоротника и, направив ствол в сторону лопухов, начал обходить поляну по периметру, будто ждал, что сейчас оттуда кто-то выскочит. Кто-то очень опасный для нас.

– Ты думаешь, это островитяне приносят жертвы цветку? – внезапно осенило меня.

– Это же Сарпаль, – слишком спокойно, но в напряжении произнёс он, – здесь и не такое может случиться.

Я всё ещё пыталась прийти в себя, а Стиан тем временем закончил обход территории, после чего опустил ружьё, взял из моих рук поводок Гро и сказал:

– Собираемся и уходим. Всё что хотели, мы увидели. Пора возвращаться к Рагнару.

Он прав, больше снимать здесь нечего, надо идти обратно к кораблю. Вот только рюкзак сейчас подниму…

Внезапно внизу послышался знакомый протяжный хор. Проклятье, дикие черимои, уже рядом. Если они нас здесь увидят, то точно кинут в чаши на прокорм для халапати.

Не успела я ничего сказать, как Стиан схватил меня за руку и утянул в заросли папоротников.

– Стой тут и ни звука, – шепнул он, а потом вручил мне поводок Гро и снова вернулся на поляну.

Он перенёс в наше убежище среди лопухов рюкзаки, попытался сдвинуть с места отрубленный цветок, чтобы скрыть следы нашего пребывания на поляне, но у него ничего не вышло – настолько тяжёлой оказалась двухметровая мясистая чаша. А голоса становились всё ближе и ближе.

– Стиан! – не вытерпела я и высунулась из папоротников, чтобы шикнуть, – Хватит.

Стиан бросил ножку цветка, чтобы вернуться к нам с Гро в укрытие. А хор звучал всё громче и громче...

Стоя среди огромных листов, мы затаили дыхание и принялись вслушиваться в каждый шорох. Вот голоса начинают немного стихать, вот справа шуршат листья, вот уже со стороны поляны доносятся новые песнопения и дикий хохот.

Мы притаились среди листвы, боясь вздохнуть. Стиан медленно опустился на колени и прижал к себе Гро, чтобы тот не вертелся и не задевал хвостом лопухи. Если они придут в движение, это выдаст наше местоположение и тогда…

Что будет тогда, мне было страшно даже подумать. Безумный смех, доносящийся с поляны, холодил кровь и заставлял воображению являть мне самые дикие образы того, что происходит здесь и сейчас за занавесью из листьев.

Не выдержав напряжения, я медленно опустилась на колени рядом со Стианом, придержала камеру на шее и, стараясь не задеть папоротники, легла на землю.

Так, что тут у нас? Между стеблей мало что видно, но если подползти ближе…

– Что ты делаешь? – едва слышно шепнул Стиан, когда я поползла вперёд, аккуратно раздвигая поломанные стебли.

– Не мешай, – только и оставалось шепнуть мне в ответ.

Я добралась до последней гряды папоротников и аккуратно просунула камеру с длиннофокусным объективом вперёд, чтобы понаблюдать за происходящим на поляне. А там…

… островитяне в набедренных повязках столпились возле девушки с длинными волосами, что непрестанно корчила безумные гримасы, истерически смеялась, падала на землю, каталась и снова вскакивала, готовясь куда-то бежать, но её тут же хватали за руки и придерживали на месте.

Кажется, тут не обошлось без наркотического мёда, которым Ирфан опаивает своих односельчан. Девушку тоже опоили. Видимо, чтобы она пребывала в мире грёз и так и не поняла, что с ней собираются делать.

А островитяне тем временем принялись срывать с девушки украшения в виде косточках на шнурках и лоскуток поверх бёдер. Они оставили её лежать на земле совершенно голую, беззащитную и опьянённую. А потом двое молодчиков привязали к её ногам длинную верёвку, сплетённую из трав и лиан, а после поволокли девушку к дереву, что высилось рядом с огромным цветком.

Несчастная всё заливалась смехом и даже начала завывать, словно дикий зверь, а мужчины тем временем перебросили второй конец верёвки через ветку и начали тянуть его на себя.

Девушка повисла в воздухе вверх ногами, с каждым рывком мужчин всё выше и выше поднимаясь над землёй, пока не зависла над гигантской чашей цветка-людоеда.

Мужчины привязали конец верёвки к стволу дерева и затянули новую песнь, более величественную, а ещё они начали плясать вокруг бутона, то и дело подскакивая и вздымая руки к небу.

Я снимала без устали, стараясь запечатлеть каждый миг этого изуверского ритуала. А девушка на верёвке уже перестала смеяться и начала издавать булькающие звуки, будто задыхается.

Я смотрела через видоискатель, как кончики её волос свесились в чашу, как безвольно повисла вниз её левая рука и как правая неестественно отогнулась в сторону перпендикулярно телу.

– Или у неё плечо сломано, или это вывих, – неожиданно прошептал мне на ухо Стиан.

Оказывается, я так увлеклась съёмкой, что и не заметила, как он вместе с Гро подполз ко мне, и теперь тоже наблюдает за островным ритуалом.

– Кажется, – продолжил он, – они приносят в жертву цветку только больных соплеменников. Избавляются от бесполезных членов общества, лишних ртов, которые не могут из-за недуга добывать пищу или держать хозяйство.

– Дикари, – еле сдерживая злость, прошипела я.

– Для столь примитивного общества это закономерно. У них ведь нет врачей, чтобы помочь ей и облегчить её страдания.

– Но мы должны что-то сделать. Нельзя же просто так смотреть, как убивают нечастную.

– Да, нельзя, – согласился он и протянул мне поводок Гро. – Держи крепче и не отпускай, как бы сильно он ни рвался.