Золотое время Мармадьюк Асайлима закончились в семидесятых годах прошлого века. Клиентов поубавилось, стало накладно содержать бизнес на должном уровне. Руководство пыталось набрать преступников с которыми никто не хотел возиться. Это дало бы ряд преимуществ — охрана за счёт федерального бюджета, дотации от государства. Но что-то пошло не так, государство отказалось от услуг клиники и вскоре она обанкротилась. Джессике также удалось узнать, что неизвестный альтруист выкупил клинику с торгов, с условием позволить оставшимся пациентам жить в этих стенах, пока не решится их судьба. Джессика ещё раз подумала — стоило ли ехать в такую даль из-за чёртовой книги? Она смотрела на высокие стены, окружавшие двухэтажное светло-коричневое здание. Мелисса удивилась полному отсутствию охраны. Отпустив таксиста, она постучала в огромные кованные ворота. Дверь открыл пожилой, крепкий мужчина в костюме безупречного кроя. Был он лыс, с огромными бакенбардами и белой бородой. Его нижняя губа была слегка выпячена вперёд.

Джессика долго рассказывала историю про библиотеку, редкую книгу, заколоченный дом и тёмно-синий почтовый ящик. Привратник смотрел на неё немигающим взглядом, бросая хищные взгляды на Мелиссу если та делала хотя бы малейшее движение. Его подслеповатые глаза смотрели умно и цепко. В конце рассказа, он хрипловатым голосом промолвил:

— Ступайте за мной.

Они прошли во внутренний двор, не более десяти футов шириной. Белая стена преградила путь. Жуткие собаки выскочили посмотреть на гостей, но привратник, цыкнув на них, отогнал прочь.

— Что это за порода?

Привратник не удостоил их ответом. Мелисса, слегка разбиравшаяся в кинологии, сказала, что скорее всего это среднеазиатские овчарки. Родом они из Монголии, а может и из Сибири, стерегут стада и способны разорвать волка на части.

Вставив длинный узкий ключ в едва заметную скважину, привратник отпер дверь, плавно ушедшую в нишу. Джессика могла поклясться, что не видела никакой щели, думая, что перед ней сплошная стена. За стеной находилась оранжерея. Что в ней росло — Джессике рассмотреть не удалось, привратник проводил их в огромный холл старинного особняка. Внутри было темно, пыльно и очень жарко. Со свету мало что удалось разглядеть, привратник, оставив их у угловой двери, удалился.

— Что нам делать? Входить? Или ждать?

— Не знаю, синьора. Кажется, он предоставил этот выбор вам.

Джессика постучалась, никто не ответил. Она толкнула дверь, которая мягко подалась вперёд, впустив её в просторную комнату. Едва Джессика вошла, как дверь резко захлопнулась. Если Мелисса и стучалась снаружи, то Джессика не слышала ни звука. В комнате было темно. Слабый свет, едва проникавший сквозь тяжёлые зелёные шторы, падал на кресло-качалку, в котором сидела старуха, одетая в кофту с перламутровыми пуговицами. Старуха, кажется дремала. Серые руки подрагивали во сне. Её допотопная юбка, тёмные чулки и ботинки как у землекопов едва не хрустели от грязи. Джессика смотрела на старуху, не зная, что делать дальше. Внезапно на морщинистом лице вспыхнули два тёмных глаза без белков. От неожиданности Джессика вскрикнула. Глаза были яркими, пронзительными. Их чернота масляно блестела и это было тем более удивительно на фоне полумрака.

Старуха слегка наклонила свою большую голову, словно изучая вошедшую. Длинный, острый нос, покрытый какой-то коростой, шумно втянул запах духов Джессики. Старуха что-то шептала, узкие бескровные губы быстро двигались, обнажая мелкие зубы.

— Здравствуйте.

Старуха не удостоила её ответом. Серая старческая рука непроизвольно затряслась. Джессика вспомнила, как бабушка умирала от инсульта. Её кисть так же тряслась перед смертью, а восьмилетняя Джессика, испугавшись, выбежала из комнаты. Сколько раз она жалела потом, что не осталась с бабушкой. Сейчас Джессике больше всего хотелось погладить эту дрожащую слабую руку. Она подошла к старухе и провела пальцами по шершавой кисти. Та резко схватила её, Джессика вскрикнула от неожиданности, но испуг быстро прошёл. Спокойным, величественным голосом, старуха приказала:

— Садись. Разговор будет долгим.

Джессика села на краешек небольшого стула. Старуха повернулась к ней.

— Зачем ты здесь, дитя?

Джессика начала рассказывать про книгу, упомянув дом Эльвы Ано, где не было ничего интересного, кроме сундука и писем в почтовом ящике. Старуха прервала её жестом, не терпящим возражений.

— Прости, у меня нет времени слушать неправду. Зачем ты здесь?

В голове Джессики проносились сотни мыслей, она вспомнила себя совсем маленькой, когда родители водили её в зоопарк. Тогда ей очень захотелось писать, но почему-то Джессика молчала, не сказав родителям. Когда стало совсем невмоготу, Джессика собралась было раскрыть рот и промолвить, что хочет пи-пи, но опоздала. Горячие ручейки потекли по ногам. Неприятное ощущение. Сейчас она испытывала то же самое. Испугавшись, что обмочится, Джессика заёрзала на стуле.

— Говори.

И Джессика заговорила, рассказав то, что гложило её долгие годы. Она призналась этой незнакомой женщине в истинной причине, заставившей Джессику бросить все дела и снова примчаться в этот округ. Старуха слушала внимательно и не перебивала лишь иногда задумчиво кивала головой. Джессика говорила, впервые за долгие годы ей самой хотелось поведать всю историю до конца. С каждым сказанным предложением ей становилось всё легче, остановить рассказ Джессика уже не могла.

— Мне было десять лет, когда отец решил прокатиться на машине по Америке. Мы объездили двенадцать штатов, ночевали в мотелях, навещали родственников в крупных городах. Наш маршрут пролегал сквозь леса этого округа. Неподалёку от Спенсервиля встали на ночлег. Отец разбил палатку, хотя мы все отлично помещались в домике на колёсах. Грэгори, старший брат, всё звал меня в палатку, но я хотела спать с мамой. После ужина, мы ещё долго беседовали у костра, а потом я ушла спать. Рано утром отец разбудил нас тревожным стуком в запотевшее стекло. Гри пропал. Мы искали его втроём, вскоре приехала полиция, егеря, а за ними и рейнджеры. Тринадцатилетний мальчишка не мог уйти далеко. Но он ушёл. Ушёл навсегда. В этом году ему было бы тридцать восемь.

Джессика посмотрела на старуху. Крупные слёзы текли по её морщинистой щеке. Второй глаз был сух.

— Дай мне руку, дитя.

Джессика повиновалась. Ей стало тепло и хорошо. Растревоженная рана затягивалась.

— Твоя семья оставила это в прошлом. Зачем ты снова раскопала своих мертвецов?

Джессика встревожилась.

— Нет, нет. Гри не мёртв. Его тело так и не нашли.

Старуха печально улыбнулась.

— Вы отпустили его. Может быть это и к лучшему?

Джессика, заливаясь слезами, продолжила свой рассказ. Родители сходили с ума. Ночной звонок, стук в дверь, случайная полицейская машина у крыльца — всё вызывало панику. Рана начинала болеть с новой силой. Неведение хуже любой, самой жуткой новости. Через четыре года Гри признали безвестно отсутствующим, а ещё через год — умершим. Может быть и хорошо, что тела так и не нашли. Пусть остаётся маленькая надежда. Клочок бумажки с казённым штампом словно провёл черту под этой страшной историей. В тот год они отправились отдыхать к озеру. Нужно было как-то жить дальше.

Старуха откашлялась. Она выпила какую-то пахучую жидкость из кружки и снова спросила:

— Зачем ты здесь?

— С момента пропажи прошло много лет. Мы старались не мучить друг друга ненужными воспоминаниями, но примерно два года назад Гри напомнил о себе.

Старуха вся подалась вперёд, кажется эта часть истории её действительно заинтересовала.

— Гри приснился мне всё тем же, тринадцатилетним. Говорил, что ему очень плохо, что его все забыли. Я проснулась в жуткой истерике.

Старуха гладила Джессику по голове, та, снова дала волю слезам.

— Сны становились всё ярче. Я не помню, чтобы так сильно любила брата даже когда мы были вместе. Чувства вспыхнули с новой силой. Я посещала психологов, но они не помогали. Пробовала пить антидепрессанты, делилась с родителями, с друзьями — все лишь отворачивали глаза и не знали как справиться с этой бедой.