Одна за другой женщины начали выходить из маленьких скромных построек и сараев, откладывая свои важные бытовые дела на более поздний срок, встречая путника с неожиданной радостью. Вельмол подъехал на коне поближе к ним, стараясь не обращать внимание на нервное поведение коня.
Нахмурившись, он, разглядев парочку из них, подумал:
«Туда ли я попал?»
– Мы как раз тебя с нетерпением поджидаем! Птичка от дедули уж давно напела мне на ушко всё что нужно. Мы с сёстрами всё продумали и объясним тебе верный план действий чуть позже. А ты… Выглядишь уставшим и эта худоба на лице... – огорчилась та из женщин, чьё лицо было наполовину скрыто за синим платком. – Это нормально для тебя? Откушать не желаешь? Я сегодня с утреца приготовила жареных капустных слизней, а старая Верья как раз заканчивает с бульоном из ящериц с белками.
– Да, я от Гапдумола. Почти непроходимые у вас тут места, но климат тёплый, с лёгким ветерком...
Поесть Вельмол был бы не прочь, если бы не рвотные позывы при мысли о такой экзотической еде. Но он просто кивнул, изобразив на лице радостность. Он не хотел признавать, но эти четыре старухи вызывали у него потаённое волнение из-за неизвестности их ремесла и тем, чем они живут и как способны помочь в затруднительной ситуации. Он многое слышал об отшельниках – в основном худшее, и оставалось положиться на то, что они окажутся обычными людьми, решившими жить сами по себе, полагаясь друг на друга, не находясь под чужим контролем.
– Вояка, а камушек-то лучше передай-ка мне. Я заряжу его посильнее, чтобы и в темнейшей ночи ты смог побыстрее добраться до нужного места.
Вельмол чуть подумал, смутившись видом женщины, но беспрекословно доверился и отдал камень. Её лицо было совсем молодо, но кисти рук были как у старухи при смерти, худыми, потемневшими, как скрюченные ветки; а вот само тело было, что непонятно, тучным.
«Странное сочетание». – промелькнуло у него.
Вельмол махом слез с коня, погладил по гриве и увидел в глазах животного странную тревогу. Он привязал его вокруг пня, думая, как бы учтиво попросить кушанье для животного – и сам Гапдумол, просачиваясь в его разум, подсказал ему издалека, приглушённым голосом:
«Говори как есть».
– У вас есть какая-нибудь еда для моего коня? – спокойным и ровным тоном спросил он.
– Свежий овёс твой конь уж точно одобрит. – ответила другая, худая как смерть старуха, чьи волосы были цвета ночного неба. Она вышла из сарая и начала развешивать постиранное бельё на верёвку. Вельмол пожалел о том, что посмотрел в её сторону, потому как она была оголена больше всех. Сухая и худая одновременно, всё её тело было в фиолетовых спорах, из которых медленно вытекало что-то зелёное, но она, казалось, и не противилась этому.
«Филити бы точно стошнило, а я, хоть и с трудом – выдержу. Наверное, больна чем-то, потому и ходит голышом». – заключил Вельмол, которому уж точно не желалось повторно взглянуть на неё.
– Я бы тоже не отказался подкрепиться... – промолвил он, совсем смутившись.
Сам он не знал куда глядеть, что делать и как разговаривать с подобными чудаковатыми дамами. Ему было очень неловко, но он, взяв себя в руки, подумал:
«Наёмник, ремесленник, знаток политики и жизни – и стесняется общения с ними. Глупо как-то выходит. Нужно вести себя непринуждённее, что ли. Никто не любит неуверенных людей».
Спустя пару минут женщин, окруживших Вельмола, было около девяти. Четверо из них буквально лезли со странными и глупыми расспросами, пока он, кивая и поддакивая, проходил в самый величавый двухэтажный дом. Его вела в дом за руку самая первая из них, что начала с ним говорить.
На их расспросы он отговаривался и отшучивался как мог, лишь бы побыстрее всё закончилось. Но после его шуток и их хохота, к ним присоединились и другие девушки, женщины и старухи, чтобы послушать его. Когда он понял, что шутки кончились, пришлось перейти на истории из жизни. Они вслушивались, молчали до самого конца рассказа, а под окончания вновь сыпался поток вопросов.
«Похоже это надолго. Надо просто чуть-чуть помолчать и сказать, что я устал с дороги». – подумал он быстро, и поступил намеренным планом, который сработал. Они поняли, извинились за глупости и принялись хлопотать на кухне, тесня друг дружку.
– Не тузи, мы помозем как смозем, обезаю. – пыталась подбодрить его беззубая бабка, у которой все слова позвучали престранно, и Вельмол еле разобрал что она ему пробубнила. Он ей просто кивнул.
– Прекратите приставать к мужчине! И так мало кто приходит, так ещё и у этого время отнимаешь пустяками! – шипела худосочная женщина. – А у тебя ничего личико, да и телом ты крупный, словно медведь. Не обращай внимания на слова Алхины... Может перед тем, как пойти поесть, заглянешь ко мне в хижину? – хитренько улыбнулась она.
– А ты, Зилшма всё в том же репертуаре. Прошлого заманила, теперь пытаешься с этим-то? – проворчала, покачивая головой низенькая женщина с гордыми чертами лица, одетая приличнее всех. – Не видишь, что ли, путник устал с дороги? Поди прочь, потом он может и согласится. – закончила она тоскливо.
– И ничего такого я вовсе не хотела. – но Зилшма отошла от него, обидевшись на слова разодетой сестры. Вельмол только и пытался улавливать слухом происходящее, но он был далёк от настоящего.
Чернобородый прошёлся по дому; теперь его вела самая плечистая и ухоженная из всех женщин. Она была по-своему проворна, успевала что-то накрывать тканью, чтобы он не увидел лишнего, отбивала приставучие руки своих сестёр от него со словами:
– Отпустите его, падите прочь, кыш, фу, кому сказала!
Глянув на высокий шкаф, набитый доверху книгами, Вельмол усмехнувшись произнёс:
– Вряд ли всё это разрешённая литература, и уж точно...
– Здесь людишки нам не указ! – крикнула низенькая, но опомнилась под строгими взорами сестёр.
– Дурёха, ты что, совсем, такое и при нём ляпнуть?
Когда накрыли ко столу, его учтиво-ласково пригласили отужинать. Неловкое молчание за столом было сродни началу боя для Вельмола. Оглянувшись, он увидел брусчатые стены дома, картины с огромным змеем, голову оленя, камин с вертелом и грустно подумал:
«Хм, ни одного мужчины. Кто же тогда построил все эти дома, кто помогает по хозяйству и с непосильным трудом?»
Чернобородый, улыбаясь миловидным молодым девицам без изъянов, подмигивающих ему, некоторое время довольствовался только хлебом с ягодами. Большинство из старух и женщин, подкрепляясь похлёбкой, живо переговаривались меж собой и, сам того не понимая, ему и самому становилось потихоньку комфортнее.
– Где воевал-то, рассказывай. По тебе видно что ты очень грамотно выточен из камня. – проворковала пухленькая рыжая девица, смотря на него нетерпеливо, дёргая за плащ в ожидании ответа.
– Да как-то так сложилось, что жизнь была полна боёв с мелкими стычками, хотя я пытался по мере возможностей не втягиваться в битву. Всего и не упомнишь, да и не думаю, что подробности вы не оцените. Было пролито много крови, вот и всё. А от мошек и комаров то как спасаетесь? А то я, пока ехал, отмахиваться от них не успевал. – высказался Вельмол, почёсывая шею с задней стороны. К ужасной мешанине в миске ему и прикасаться не хотелось, даже один запах чуть ли не заставлял его выйти из дома. – Вы живёте одни, без мужчин? – всё же рискнул он спросить.
Все сменились в лице. Улыбки пропали вовсе. Парочка из них загадочно переглянулись, пошептались, и одна из них произнесла:
– И все-то посланные сюда думают, что мы, мол, отшельники, желающие настоящего зла каждому и особенно при удобном случае. Но нет, это всё же не так. Все мы дочери своего отца Лорумаля, который раньше был крупной фигурой в вашем Горбри.
Как по команде, каждая из присутствующих закивала в подтверждение её слов. Никто не стал на счёт отца что либо лишнее говорить из уважения, и она, средних лет непримечательная женщина, продолжила:
