— Са-аш! — прошептала Рина в самое ухо. — Дай руку! Скорее же!

Застонав, я перевернулся на спину, а жена схватила мою ладонь и приложила к своему животу и замерла.

— Чувствуешь? — вкрадчиво спросила она.

— Нет, — честно прохрипел я. — А что должен чувствовать?

— Ребенок пинается! Пяткой как даст! Я аж проснулась.

Надо же! У нее еще живота толком не видно, пятый месяц только начался, а поди ж ты!

Сон мгновенно пропал, замерев в темноте, я сконцентрировался на ощущениях, разогрел огонь за грудиной, направил к ладони и ощутил легкий толчок, на грани осязания. Губы растянулись в улыбке.

— Да! Он меня толкнул.

— Футболистом будет! — сказала Рина с гордостью, подумала немного и спросила: — Как думаешь, он родится обычным или — как мы? Какие дети у самородков?

Последнее слово она шепнула мне в ухо. А действительно — какие? Вдруг дар у них будет проявляться с первых месяцев жизни? Как такой белой вороне уживаться с обычными детьми? Или пробудится ближе к совершеннолетию?

— Красивые и талантливые, — ответил я, попытался снова почувствовать ребенка, но он больше не толкался.

Кто родится, мальчик или девочка, на УЗИ видно не было, но Рина внутренним чутьем чуяла — мальчик, и даже имя ему выбрала — Леонид. Точнее, сказала, что он выбрал: при перечислении имен малыш отозвался именно на это имя.

Внезапно меня сковал страх: я вспомнил предостережение Гусака, что меня убьют за границей, я обнял Рину, поцеловал ее в затылок и застыл.

Я ведь имею все шансы не увидеть своего первенца! Его первые шаги, первые слова, первые друзья в садике — все это может пройти мимо меня!

— Ты чего? — напряглась Рина, уловившая изменение моего настроения.

Врать я не стал, но и правду не сказал.

— До одури боюсь вас потерять.

— Ну чего ты! Все будет хорошо! — Она погладила мою руку и положила себе на бок, а спустя минуту сказала: — Я чувствую… Не знаю, как объяснить. Что у тебя есть какая-то тайна, ты носишь ее с собой и ничего не рассказываешь даже мне. Что-то, связанное с детдомом. Там было что-то ужасное. Но мне-то можно сказать!

Она перевернулась. В темноте я едва различал черты ее лица и внимательные блестящие глаза. Близкие всегда чувствуют, когда недоговариваешь.

— И когда ты стала это чувствовать? — осторожно поинтересовался я.

— Когда мы стали жить вместе. Ощущение, что у тебя в душе, как у Синей Бороды, есть комната, куда ты никого не впускаешь. Я не знаю почему.

— По той же самой причине: это опасно. — Я привлек Рину к себе, ничего выпытывать она не стала.

Так мы и уснули, обнявшись. Но страх не уснул. Когда я встал по будильнику перед длительным перелетом в Шотландию, сердце сжималось от дурного предчувствия. Потому что каждый раз, когда чувствуешь себя в безопасности, начинает твориться трэш.

В той жизни, когда Алена наконец забеременела, мы нарадоваться не могли, это была настоящая идиллия! Ничто не предвещало того, что я потеряю и жену, и ребенка. Аж обидно стало, что виновные в халатности не понесли наказания.

Так хотелось рассказать Рине о своей прошлой жизни, чтобы между нами не оставалось тайн, но я не решался — не знаю почему. Наверное, открыться было бы правильно — вдруг потом будет поздно?

Но готова ли она к правде?

Я пообещал себе, что откроюсь перед поездкой на чемпионат мира. Про Горского говорить не буду — это не только моя тайна; но все, что касается меня, расскажу: Рине можно доверять.

Я выглянул с балкона и увидел освещенный фонарем серебристо-белый наш личный автобус с надписью «Титан». Просторный и современный ЛАЗ с креслами, принимающими чуть ли не лежачее положение, с откидными столиками, холодильником и шкафом на задней площадке. Расстояние между сиденьями было таким, что можно легко вытянуть ноги, из-за чего количество мест уменьшилось с пятидесяти до тридцати четырех.

В салоне пока было темно, водитель курил у фонаря, выпуская облако дыма вместе с паром — ночью приморозило.

Посадка у нас назначена на семь утра, завтрак в дороге. Вылет спецборта в двенадцать, обед в самолете. Разница с Глазго — два часа, туда мы прилетаем в полпервого по местному времени.

Поселение, экскурсия, адаптация, встреча с молодежью на следующий после матча день — мне нужно раздать свой вай-фай.

Игра — тридцатого марта в шесть вечера.

С «рейнджами» я играл в составе Динамо, и теперь с ними предстоит сойтись «Титанам». Жесткая команда, но и мы — не баловни из высшей лиги. Точнее, мы недавно там и еще не успели разбаловаться, не забыли, как нам свистели и как нас ломали. Так что рубилово предстоит зачетное.

Пока ехали по сонному городу, а дальше — по загородной трассе, я думал о намечающейся оттепели между Союзом и капстранами. В прошлый раз железный занавес рухнул по их желанию и не в нашу пользу, нас тем занавесом чуть не расплющило. Помню, Ельцин в Белом доме брызгал слюной, что это мы победили союз, и теперь США ничего не угрожает — прямо так в открытую и заявлял, никого не стесняясь. Один «план автономизации» чего стоил'! Это когда автономии могли получить статус, равный статус союзных республик. Не надо объяснять, что за этим последовало бы.

Кстати, Закон СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации» был принят 26 апреля 1990 г., еще до того, как Горский пришел к власти.

В этом мире Горскому удалось сделать невозможное: изменить ход истории и сохранить Союз, чего без сверхспособностей было не сделать. Последовали массовые репрессии, аресты, ссылки и депортации. Генсек заручился поддержкой группы одаренных и навел порядок, теперь мы не уступаем развитым странам, а кое в чем и превосходим их.

И вот снова железный занавес приоткрылся, но, подозреваю, по нашей инициативе. Мы везем им меня — троянского коня, чтобы сеять разумное, доброе, вечное и пробуждать самородков, при наличии которых невозможно существование мира в том виде, в каком он существует сейчас.

Наша цель — не сломать, а улучшить, видоизменить. А что будет дальше — вопрос. Возможно, резня. Возможно — война двух видов людей и мировая революция.

Разве не в такой стране, как наша, мечтает жить любой нормальный человек? В стране, где соблюдаются законы, где нет нищеты и культа потребления? В стране, где у бытовых приборов гарантия качества — десять лет, как и у автомобилей? Да, пока не все гладко, но я точно знаю, что теперь уж точно рыба не гниет с головы.

В аэропорту у нас проверили документы, дабы удостовериться, что никто ничего не забыл, и мы погрузились в спецборт. Перед тем, как пропала связь, я перечитал сообщение Рины: «Удачи, Саша! И тебе, и команде. Мы будем держать за тебя кулаки — я и Лео».

Самолет оторвался от взлетки, взмыл сперва навстречу солнцу, а потом развернулся и устремился на запад. Так получится, что мы вроде как два часа будем опережать солнце.

— А знаете, что сборная поет? — громогласно спросил Сэм и пропел: — Далеко, далеко, у штрафной пасется Ко… Правильно, Кокорин!

Парни грянули смехом. Микроб добавил:

— Там еще Коровьев есть, и он лучше подходит. Кокошу-то в основной состав не взяли.

Когда наши летали за границу при Союзе, старались там затариться дефицитными шмотками и работали, как пылесосы — весь мусор сметали. Теперь же у нас все свое, это пусть они гребут телефоны, которые неделями держат заряд, и обувь из натуральной кожи тончайшей выделки — у них-то процветает гринпис и прочая шиза, ни меха натурального, ни кожи. Да здравствует синтетика, которая не разлагается!

От спонсорства западных фирм СССР отказался, у нас свои торговые марки есть, которые, возможно, пойдут на западный рынок, наводненный китайскими товарами, и будут вполне конкурентными.

Например, советско-китайская фабрика «Два мяча», которая раньше выпускала только кеды, теперь базируется в Союзе и выпускает спортивную одежду высокого качества плюс спорттовары. Вот пусть попробуют и удивятся, как поначалу удивлялся я.

Несколько комплектов: кроссовки + спортивные костюмы, Сан Саныч вез в подарок коллегам и молодежи — за лучший вопрос. Также с нами летел ящик шоколадок — пусть сравнят и оценят.