Голоса доносятся будто сквозь ватный туман, оба знакомы. Так и не сдохший на аэродроме Камфу, нарьяг-предатель, требует, чтобы Харру выкачал еще немного силы из умирающих здесь людей. Вождь нарьягов спокоен и тверд в собственном решении. Они больше не будут сопротивляться. Странная в таком месте автоматная очередь рассыпается гулким эхом по неровным стенам и альковам, боль чуточку отпускает. Я пытаюсь согнуть пальцы, упереться в темный, шершавый пол. Еще шаги, Камфу приближается, за ним нарьяги. Как их много!

— Ты! Ханза-курранга! Снова ты… — Камфу склоняется и меня будто охватывает пламя, я выгибаюсь, почти не вижу его — глазные яблоки жжет, словно сыпанули перца.

— Сам ты ханза-курранга! — выплевываю с неистовой злостью самое страшное нарьягское оскорбление. Ну почему я не могу дотянуться до него, задушить, разорвать, разрезать на ремни, нет, на шнурки… И чтоб был при этом живой, живой!

Камфу воет что-то нечленораздельное, я чувствую, что меня горящего в огне еще и пропускают через мясорубку. Миг — темнота, прохлада, тихо, лишь дождь шуршит по кронам вязов. Теперь в Ориме всегда дождь. Снова чудовищная боль, будто живьем сдирают кожу.

Дождь остужает разгоряченный лоб, стекает по щекам. Дверь заперта. Но после тихого стука с готовностью распахивается.

— Дан, — ты отступаешь назад, впуская меня. Давно уже я не видел на твоем лице такого выражения. В последний раз в шестом классе, когда принес двойку по итоговому тесту. Ты изо всех сил стараешься сдерживаться, на щеках надулись и ходят ходуном желваки, губы поджаты, сощурены глаза. Ты страшен в своем контролируемом гневе… уж лучше бы орал.

— Мне надо ненадолго уйти, — говоришь ты, — подожди меня.

— Куда ты? — я цепляюсь за твой рукав, как в детстве. Мне страшно оставаться тут одному. — Не уходи!

— Сядь. И. Жди. — Отрывисто отвечаешь ты и исчезаешь в дождливой тьме. Я растеряно гляжу вслед, но вижу только серебристые дорожки фонарей на мокром асфальте. Захлопываю дверь с грохотом, так что противно дребезжат стекла, приваливаюсь к ней спиной и сползаю на пол. Что творится? Я уже ничего не понимаю, разве можешь ты покидать дом? Разве могу я тут остаться?

Я чувствую себя разбитым. Доползаю до дивана и падаю ничком, лицом в подушку. Меня душит непонятная мне самому тоска, я все делаю неправильно, вот и упираюсь каждый раз лбом в стенку и нигде, нигде не вижу выхода.

Стук ходиков, ветер за окном, перезвон капель по подоконнику. Дом обласкивает меня теплом и тишиной, становится удобно и уютно. Постепенно я успокаиваюсь. Ну, где же ты? Я заждался. Теперь я представляю, как ты ждешь меня: долго, невыносимо долго и так терпеливо… В глаз будто попала соринка, я тру лицо ладонями, потом снова опускаю голову на подушку. Мне хорошо, просто хорошо и все. Только приходи скорее, брат.

Ты выглядишь таким измученным, словно вновь вернулся из плена. Щека глубоко рассечена, бескровная рана алеет, надо бы зашить. О чем я думаю? Ты без сил падаешь в кресло, грудь высоко вздымается под вымокшей рубахой, будто не можешь отдышаться.

— Два раза на одни грабли наступают дураки, — говоришь ты сердито, — но наступить на них трижды может только совершенно безнадежный идиот.

Этот идиот — я! Покаянно опустив голову, сижу и жду дальнейшего разноса. Ты не так часто устраивал головомойки, но всегда мне бывало очень-очень стыдно.

— В первый раз тебя обманули, — ты сверлишь меня взглядом так, что мурашки бегут по коже, — во второй раз ошибся сам. Мне казалось, ты все понял, Дан. И вот опять! Ты что, хочешь, чтобы их окончательно истребили?

— Корд!

— Брат, я стыжусь тебя!

Твои слова обрушиваются будто обвал, лавина, куча булыжников на мою несчастную бестолковую голову. Я всегда хотел… быть достойным тебя. Мне давалось с трудом все, что у тебя получалось с легкостью. Но я равнялся на тебя, тянулся к тебе, жадно впитывал твои слова, копировал поступки. А теперь тебя опозорил.

— Ненависть затмила тебе белый свет, ты ничего не хочешь видеть и понимать. Меня убили не нарьяги. Не они, а политиканы, которые надеются сместить Его Величество императора. Ты же обо всем догадался сам. Дан!

— База террористов, ты все-таки нашел ее, Корд?

— Нам не хватило совсем немного. Но мы сделали главное — напугали их, заставили затаиться… Еще чуть-чуть, и разведка накроет всю сеть.

— Это ничего не изменит. По крайней мере, для меня.

Ты вздыхаешь, ты уже выпустил пар и можешь улыбаться.

— На тебя возложено много надежд, Дан. Помнишь, да нет, не помнишь, на орбиту вышел новый военный крейсер «Дан-1», — твой взгляд становится мечтательным. — И враги империи притихли, такая это была мощь. А ты только родился…

— Только не говори, что родители назвали меня в честь крейсера, — морщусь я, мне так смешно, что щекочет в носу. Ну, надо же, придумали!

Ты легонько ощупываешь кончиками пальцев царапину на скуле.

— Ты хотя бы отдохнул?

— Да, наконец, смог выспаться, — усмехаюсь я.

— Хорошо.

У меня столько вопросов, но я не могу вспомнить ни одного. Они раздирают меня изнутри, а наружу не выходят.

— Зачем ты уходил?

— Уговорить их капитулировать.

— Камфу не позволит…

— Он больше ничего не сможет сделать. К счастью.

Представляю, как гнусный ханза-курранга удивился, когда понял, что на человека, на обычного человека не действует его сила. Как он выл и бесновался, пытаясь вытянуть энергию из своих соплеменников. А потом бросился на тебя (меня?) и упал, как мешок, на ступеньку перед алтарем. Страшно и сухо хрустнул его хребет. А из людского моря медленно и трудно выползал, выбирался маленький мститель Шику.

— Что же будет дальше, Корд?

— Ничего особенного. Завтра утром подпишут капитуляцию и война, наконец, закончится. Нарланд станет еще одной колонией великой империи, ее сырьевым придатком. Не думаю, что нарьягам будет особенно комфортно под властью оккупантов, но у них появится шанс выжить.

— Что они вообще такое?

Ты трешь подбородок в задумчивости.

— Они — загадка природы, ее тайна и сокровище.

— Но ты же был в Нарголле. Расскажи…

А мне сказал, что поедешь на лечебные озера в Канды. Я тогда два дня не мог дозвониться.

— Несколько веков назад на землю тогда еще не наров упал метеорит. Помнишь, по астрономии ты писал доклад по метеоритным дождям… Погибли почти все, остальные умирали в течение десятка лет. А выжили лишь те, что сумели приспособиться. Нарланд — уникальный мир, в других жизнь была уничтожена или приобрела настолько ужасающие формы, что миры были отсечены от перекрестка. Но Нарланд остался жить.

И его нужно сохранить, как бы нас ни шокировали проявления его эволюции.

— А люди?

— Люди пришли в Нарланд позже. Из миров, где уже невозможно жить. Естественно, обладающие колоссальной мощью, нарьяги быстро подчинили переселенцев. Хотя теперь все изменится. Местные получат равные права, тебя это должно радовать.

Должно. Но почему-то не радует. Как не радует ничего вокруг, даже пребывание под родной крышей.

— Ты доволен, Корд? — спрашиваю я. — Тебя устраивает такой конец?

— Разве мы можем сделать больше?

Я не в силах объяснить тебе пронзившее меня секунду назад озарение. Но знаю, что могу все изменить. Надо только вернуть им звезду. Вернуть их веру!

— Мне пора, — решительно вскакиваю и направляюсь к двери.

— Дан, — мягко окликаешь меня, ты уже совсем не сердишься, — я прошу тебя: будь осторожен.

Прихожу в сознание от собственного стона. Я лежу на боку, все тело затекло, но в онемевших мышцах спины будто бы ковыряют зазубренными ножами. Щека саднит от той самой царапины, которая была у тебя, глаз заплыл.

В капище тихо, мертвые — мертвы, живые покинули место боли и поражения. Мерцают и чадят красные лампады. Спиной я прижимаюсь к чему-то… нет, кому-то. Убитый Харру.

Собрав в кулак волю, отползаю. К алтарю, на свет, от смрадной мертвецкой к живому огню. Шатаясь, как пьяный, встаю на четвереньки и вижу их: лежащего на спине Камфу и нависшего над ним Шику. Оцепеневший, завороженный, я не могу вымолвить ни слова, хотя мускулы постепенно оживают, наполняются живой кровью и силой.