Мне нечего сказать. Я тоже не смог дознаться до правды, хотя задействовал даже отца Лины. Твою гибель объявили делом рук бесчеловечной нелюди и воспользовались случаем, чтобы объявить войну Нарголле.

— Я знаю, что вы виделись незадолго до смерти Корда. Он что-нибудь говорил? — Стивенс глядит остро, с ожиданием, странно взволнованный нашим разговором, хоть и пытается скрыть свое беспокойство.

— Нет, — качаю головой. Почему-то мне кажется, если б ты рассказал мне что-то, я и в этом случае не признался бы начальнику гарнизона Крикхи. — Если б я знал, неужели оставил бы все, как есть?

Стивенс давит окурок, исходящий серебристым дымком.

— Прости меня, мальчик. Я знаю, как тебе тяжело. Вы ведь были очень дружны…

Да, очень дружны. В груди горит от злости. Отстаньте от меня, понимающие и сочувствующие! Я больше не хочу слушать утешения и обещания, что все как-нибудь отболит и забудется.

— Господин Стивенс, я могу быть свободен?

— Свободен-то, свободен, конечно. Но куда ты пойдешь?

— Домой, — с рычанием вырвалось у меня.

— Поверь мне, мальчик, я и сам бы убрался из Нарланда домой, — вздыхает начальник гарнизона. — Год уже не видел жену и детей. Но порталы перекрыты, и нам приходится торчать в этой проклятой пустыне.

Я не знаю, что ответить. Да, он прав, как ни противно находиться среди имперских войск и ежеминутно ждать нового обвинения, пока мне некуда идти. И еще надо приглядеть за Таней.

— Пойди к Девории. Он обеспечит тебя всем необходимым. Расположишься в офицерских квартирах пока, а там поглядим.

— Спасибо.

— Райт, — Стивенс окликает меня у порога, — у нас тут работает группа ученых. Честное слово, мы давно уже разнесли бы Нарголлу ядерными боеголовками, но эти всезнайки не дают. Вроде как, загадка природы. Надобно изучить. Похоже, на данный момент ты единственный хоть что-то знаешь о феномене нарьяг. Расскажешь им все, что тебе известно.

— Хорошо, — бессильно опустив плечи, соглашаюсь я. Мне хочется оказаться на улице и глотнуть свежего морозного воздуха.

Военный комендант Крикхи Девория выписал мне пропуск, дозволяющий свободно перемещаться по городу, ключ от комнаты в офицерском общежитии и распорядился, чтобы мне выдали личные вещи. Получив все, кроме, разумеется, оружия, я был сопровожден до дверей.

Поземка тут же обвивает ноги. Морозный воздух щиплет разгоряченные щеки. Темно, над крыльцом раскачивается фонарь, круг света смещается под порывами ветра.

Одинокая фигурка, закутанная в огромную солдатскую куртку, кидается навстречу. Продрогшая на холоде Танюшка хватает меня за руки, всовывая ледяные пальцы в мои теплые ладони.

— Наконец-то! — с облегчением вздыхает она. — Как же долго они держали тебя, Дан!

Утыкается мне в грудь покрасневшим носом.

— Я была у генерала, как там его… Стивен?

— Стивенс. Знаю. Спасибо тебе, Таня.

Наклоняюсь и целую мягкие холодные щеки.

— Дан, я так перепугалась, — шепчет она мне на ухо, — ты исчез, а Жан сказал, что ты преступник и тебя теперь расстреляют. Он пошутил, он же такой шутник, но я… тогда его совсем не знала…

— Поближе узнаешь — подальше пошлешь, — ворчу я, — вот идиот! В зуб ему надо за такие шутки. Пойдем скорее, ты замерзла совсем.

Я и сам застыл на ветру, под куртку нещадно задувает, в пропотевшей футболке меня знобит. Мы бредем по узким, запутанным переулкам Крикхи. Танюшка молчит, серьезная, какая-то разом повзрослевшая от пережитых потерь.

— Тебя где устроили? — спрашиваю. Таня пожимает плечами:

— Мне дали комнату при госпитале. Я там помощницей у доктора.

— Получается у тебя?

— Не очень пока, — признается девочка, — но господин Тимонс не сердится. Это же лучше, чем в тыл… Меня хотели отправить, я не согласилась.

Опять двадцать пять! Похоже, головная боль Сергея теперь останется со мной навеки.

Комната моя — клетушка два на два — темная и донельзя казенная. Узкая койка с матрасом и одеялом, без подушки и белья (надо получить на складе), стол, табурет, на гвозде плечики для одежды. Но ничего, в солдатских казармах условия хуже, а мне после мрачной кельи так и вовсе рай. Щелкаю выключателем, тусклая лампа освещает мои новые пенаты.

Таня скидывает куртку, занимает единственный табурет, я стаскиваю ботинки и влезаю на койку, поджав ноги. Мы не сразу находим тему для разговора, хотя по дороге болтали обо всем подряд. Танюшка рассказала новости: все раненные выздоравливают, Костю Краснова полковой хирург вытащил буквально с того света. Почти весь мой взвод уцелел, ребята беспокоятся, передают приветы. Жан Веньяр наведывался с утра, поделился офицерским пайком и принес теплую куртку.

— Надо было пойти ко мне, ты ведь, наверное, голоден, — сокрушенно говорит Таня.

— Вовсе нет.

В тепле меня разморило и идти уже никуда неохота. Разговор со Стивенсом оставил ощущение смутной тревоги, какой-то неправильности.

— Танечка, скажи, о чем тебя расспрашивал капитан Рэндел?

— Я ничего им не сказала, — с гордостью отвечает девочка.

— Конечно, а что именно ты им не сказала? — вкрадчиво спрашиваю я.

— Капитан такой добрый, — невпопад сообщает мне Таня, — он меня накормил. Думал, что я разболтаю все твои тайны…

— Танюша!

— Он про Шику спрашивал. Как вы познакомились, почему Шику слушался тебя. И почему потом ушел.

— И что же ты отвечала?

— Я не глупая, Дан. Сказала, что ты взял Шику в плен и пытался понять, как можно бороться с нарьягами. Правильно?

Киваю с одобрением. Действительно, умно придумала.

— Ты молодец!

— Правда? — уточняет осчастливленная Танюшка. — Он спросил еще, как же ты расправился с посольством, если не смог одолеть одного шамана? А я сказала, что ты мог бы убить Шику голыми руками, но тебе нужно попасть в Нарголлу и…

— Танюша, а он уточнял, для чего мне нужно попасть в Нарголлу? — осторожно спрашиваю я.

— Ну как же? Чтобы найти убийцу брата… — девочка неуверенно замолкает.

Я откидываюсь назад, заводя руки за голову. Вот так вот! Никакого давления на свидетеля, никаких иголок под ногти. Вовремя заданный уточняющий вопрос, и все сомнения решены.

Можно сказать, моя вина полностью доказана. Почему тогда меня отпустили? Ох, как нехорошо на сердце! Надо убираться из Крикхи и чем быстрее, тем лучше.

— Дан! — Таня садится рядом и заглядывает в лицо. — Я что-то не так сделала? Я подвела тебя?

Весь ее вид выражает такую тревогу и отчаяние, что сердиться невозможно. Ведь девочка сумела пробиться к Стивенсу, наверняка выдержав не одну битву с адъютантами и охраной, чтобы заступиться за меня. А ее слова не навредили мне больше, чем моя собственная глупость.

— Нет, конечно. Ты все правильно сказала…

— Я так рада, — снова сияет Танюшка, — так рада!

Внутри что-то щемит, я вижу, как на ее подвижном личике радость сменяется грустью, она на миг забывает обо мне, задумчиво пощипывает нижнюю губу.

— Мы ведь одни остались. Папа и Вера погибли, Шику ушел…Дан, я не верю до сих пор, — голос срывается на шепот, — мне так пусто. Я не могу уснуть…

Я знаю, что никакие мои слова не помогут. Она держится на последних крупицах мужества. Я протягиваю руки и тяну к себе, легонькую, доверчивую, не сопротивляющуюся. Таня смешно и неумело касается моей небритой щеки губами и холодным носом, фыркает и вертит головой. Повернув ее к себе, уверенно нахожу губами мягкий детский рот, полуоткрытые губы испуганно смыкаются. Я чуть отстраняюсь, ровно настолько, чтобы дать ей отдышаться. Блестящие глаза с такой нежностью смотрят на меня, что жар страсти накатывает волнами вперемешку с жаром стыда. Она же ребенок совсем! До чего ты дошел, Дан Райт?

Ладонь ложится на затылок девочки, я снова целую ее, на этот раз не давая возможности отступить. Танюшка обвивает руками мою шею, постепенно входя во вкус, подстегивая и без того нестерпимое желание. Мне приходится собрать всю волю, чтобы остановиться. Дыхание Тани обжигает мне щеку, губы покраснели и припухли. Она прикрывает глаза, ресницы дрожат. Это слегка отрезвляет меня.