Было невозможно подобраться достаточно близко к огню, и Кор замер, подняв руку пред собой и отклоняясь от жара, который был экспоненциально горячее положенного.

Всё это время женщина стояла над изуродованным, извивающимся телом… мерцающее оранжевое пламя освещало её жестокое и одновременно красивое лицо.

А сучка в этот момент улыбалась.

Затем она посмотрела на Кора. Получив полный обзор её внешности, поначалу он не мог поверить своим глазам. И всё же в свете отблесков пламени реальность не могла настолько исказиться.

Он смотрел на женскую версию Бладлеттера. Те же чёрные волосы, бледная кожа и глаза. То же строение кости. Более того, такой же огонь мести горел в её жёстком взгляде, те же восторг и удовольствие от убийства — эту комбинацию Кор хорошо знал.

Она исчезла мгновение спустя, растворившись во мгле, — его раса не так дематериализовалась, скорее она напоминала туманную дымку, которая дюйм за дюймом рассеивалась, а потом и вовсе испарилась.

Как только он смог, Кор кинулся к своему отцу, но спасать было нечего… даже похоронить. Рухнув на колени перед тлеющими костями и нависшим зловонием, Кора охватили слабость и скорбь: слёзы брызнули из глаз. Будучи животным, Бладлеттер был близок со своим единственным отпрыском мужского пола, Кором… Несомненно, они были плоть от плоти.

— Все святые, — хрипло вымолвил Зайфер. — Что это было такое?

Кор быстро заморгал, прежде чем оглянуться через плечо.

— Она убила его.

— Да. И даже более того.

Когда шайка ублюдков встала подле него, Кор гадал, что должен сказать, что сделать.

С вкрадчивой грацией поднявшись с колен, он хотел было призвать коня, но во рту было слишком сухо для свиста. Его отец… долгое время его заклятый враг, а вместе с тем и опора, был мёртв. И это произошло так быстро, с пугающей стремительностью.

Его отец погиб.

Пал от руки женщины.

Собравшись с силами, он посмотрел на каждого мужчину: двое сидели верхом и двое спешились перед ним, ещё один стоял неподалёку справа. К нему пришло тягостное осознание того, как бы ни складывалась его жизнь в дальнейшем, ход его судьбы решается здесь, сейчас и зависит от его слов и действий в это мгновение.

Кор не был готов к этому, и всё же он не станет уклоняться от выполнения своего долга:

— Слушайте внимательно, ибо повторять я не стану. Рот свой держите закрытым. Мой отец погиб в бою с врагом. Я сжёг его в дань уважения и сохранил останки. Поклянитесь мне в этом.

Ублюдки, с которыми он долго жил и сражался, дали клятву, и когда их голоса затихли в ночи, Кор наклонился и погрузил пальцы в пепел. Подняв руки к лицу, он золой начертил метки на щеках и обеих сторонах шеи, испещрённой толстыми жилами… и потом он взял крепкую кость черепа — всё, что осталось от отца. Держа пред собой горячие, обуглившиеся останки, он предъявил свои права на солдат, стоящих перед ним.

— Теперь я ваш единственный владыка. Свяжите себя со мной, иначе я объявлю вас своими врагами. Итак, каким будет ваше решение?

Не было ни капли сомнения. Мужчины опустились на одно колено, вытащили свои кинжалы, и с боевым криком вонзили лезвия в землю у ног Кора.

Глядя на их склонённые головы, Кор почувствовал, как ноша легла на его плечи.

Бладлеттер был мёртв. Не живой более, это ночью он стал легендой.

И словно это было надлежаще и правильно, его сын занял место своего отца, командуя этими солдатами, служившими не Рофу, королю, который не правил, не Братству, которое не соизволит опуститься до их уровня…а Кору, и ему одному.

— Мы пойдём в том направлении, откуда появилась женщина, — объявил он. — И найдём её, даже если на поиски уйдут века. За содеянное этой ночью, она заплатит. — И Кор просвистел, громко и отчётливо, подзывая своего скакуна. — Я лично отомщу за своего отца.

Оседлав коня, он взял поводья, и, пришпорив животное, помчался в ночь, банда его ублюдков строем следовала по пятам, готовая отдать жизнь за него.

Когда они покинули деревню, Кор спрятал череп в чёрной рубахе, рядом с сердцем.

Месть станет его целью. Даже если она погубит его.

Наши дни

Ипподром Акведук, Куинс, Нью-Йорк

— Я хочу тебя.

Доктор Мануэль Манелло повернул голову вправо и посмотрел на обратившуюся к нему женщину. Едва ли первый раз он слышал подобную комбинацию слов, и губы, их произносившие, были накачаны достаточным количеством силикона, чтобы обеспечить хорошие ласки. И всё же, он удивился.

Кэндес Хансон улыбнулась ему, поправляя шляпку в стиле Джекки О.[2] рукой с идеальным маникюром. По всей видимости, она решила, что сочетание манер леди и похабных словечек было соблазнительно… может, для некоторых мужчин.

Чёрт, в другой период своей жизни он бы принял её предложение, следуя теории «А почему бы и нет?». Сейчас? Запишите под грифом «Скорее нет».

Не замечая отсутствие энтузиазма с его стороны, она наклонилась вперёд, демонстрируя грудь, которая не столько противоречила законам гравитации, сколько показывала ей средней палец и оскорбляла её мамочку, помочившись перед этим на туфли.

— И я знаю, куда мы можем пойти.

Ещё как знает.

— Гонка вот-вот начнётся.

Она надула губки. А может, они просто оттопыривались после инъекции силикона. Боже, лет десять назад возможно у неё было свежее лицо; но годы наложили отпечаток отчаяния… наряду с нормальным процессом старения, сопровождающимся появлением морщинок, с которыми она, несомненно, боролась аки боксёр.

— Тогда после.

Мэнни отвернулся, не удостоив её ответом, гадая, как она умудрилась попасть в секцию владельцев. Наверное, рада была вырваться из паддока[3]… и, без сомнений, Кэндес не в первую пролезать туда, куда ей вход заказан: Кэндес принадлежала к тому манхэттеновскому типу женщин, которых от проституции отделяет лишь отсутствие сутенёра. Она напоминала надоедливую осу… игнорируй шум, и она приземлится на что-нибудь другое.

Кого-нибудь другого, точнее говоря.

Подняв руку, не позволяя ей приблизиться ни на дюйм, Мэнни опёрся на перила, ожидая, когда его девочку выведут на скаковой круг. Она прогуливалась снаружи, и Мэнни не имел ничего против: его лошадь предпочитала держатся особняком от собратьев, и некоторая дистанция никогда не заботила её.

Акведук в Куинсе, Нью-Йорк, — конный клуб не столь престижного уровня, как например в Бельмонте или Пимлико[4], не сравнится он и с почтенной матерью всех ипподромов — Черчилл-Даунс[5]. Однако, он не был и третьесортным заведением. Ипподром растянулся на добрых две мили, здесь были и полный, и сокращённый скаковые круги. Общая вместимость — девяносто тысяч. Еда была не айс, но сюда приходили не для того, чтобы набить желудок. К тому же здесь часто проводились большие скачки, например, как сегодня: денежный фонд «Вуд Мемориал» составлял 750,000 $, и так как соревнование проводилось в апреле, оно служило хорошим подспорьем для кандидатов на «Тройную корону»[6]…

О, да, вот она. Вот его девочка.

Когда Мэнни уставился на ГлориГлориАллилуйа, для него исчезли шум толпы, яркий солнечный свет и другие лошади. Он видел лишь великолепную чёрную кобылу, её шёрстка ловила блики и мерцала, она перебирала своими тонкими ногами, хрупкие копыта отрывались от земли и снова опускались на неё. С её ростом в почти семнадцать кистей, жокей восседал на её спине, словно сухой кренделёк, и такая разница в размерах показывала разделение власти. С первого же дня тренировок она ясно дала понять, что не станет бунтовать против надоедливого человечишки на спине из чистого любопытства. Заправляла всем она.