— Вот как, — улыбнулась девица. — Ничего страшного… но ты мог бы просто сказать. Не обязательно лгать о том, что ты старпёр.

На этой ноте она медленно отчалила, и, когда села обратно за свой столик, оттуда раздался коллективный стон. А затем Мэнни получил парочку подмигиваний.

Он посмотрел на Голдберга:

— Дети. То есть, ну, в самом деле.

— Эм. Да.

Ладно, пора положить конец этой неловкости. Выглянув в окно, Мэнни начал планировать свой уход…

В стекле он увидел отражение своего лица. Те же высокие скулы. Тот же квадратный подбородок. Те же самые губы и нос. Те же чёрные волосы. Но что-то было не так.

Наклонившись, он понял… его глаза были…

— Эй, — тихо произнёс он. — Я сгоняю в туалет. Присмотришь за моим кофе до нашего ухода?

— Конечно. — Голдберг с облегчением улыбнулся, будто был рад и стратегии отступления, и заданию. — Не торопись.

Мэнни поднялся и подошёл к уборной, общей для обоих полов. Постучавшись и не получив ответа, он открыл дверь и включил свет. Закрывшись и приведя в действие вентилятор над головой, он подошёл к зеркалу с небольшим знаком «Сотрудники должны мыть свои руки».

Свет был прямо над раковиной, перед которой он стоял. Ради всего святого, он должен был выглядеть дерьмово, со впалыми от истощения щеками, с мешками, в которые можно набрать вещей на неделю, и кожей цвета хумуса.

Но не это показывало зеркало. Даже со скуднейшим флуоресцентным светом, падавшим на него, Мэнни выглядел на десять лет моложе, чем себя помнил. Он определённо светился здоровьем, будто кто-то прифотошопил раннюю версию его головы к нынешнему телу.

Сделав шаг назад, он вытянул руки перед грудью и присел, давая тазобедренному суставу возможность выпрямиться и завопить. Или бедренной кости, которую подверг серьёзным нагрузкам меньше часа назад. Или спине.

Никакой боли. Ничего не прихватывало. Не заломило.

Его тело источало энергию.

Мэнни подумал о том, что пару мгновений назад сказал ему по телефону главный ветеринар, голос мужчины был растерянным и в то же время взволнованным: «Она восстановила кость, и копыто самопроизвольно излечилось. Будто травмы вообще не было».

Господи… Боже. Что, если Пэйн использовала свою магию на нём? Пока они были вместе? Что, если она излечила его тело от времени… переведя часы не просто на месяцы, но на десятилетие назад, и никто из них даже не отдавал себе в этом отчёта?

Мэнни схватился за крестик, висевший у него на шее.

Когда кто-то постучал в дверь, он спустил воду, а затем повернул кран, чтобы не казалось, будто он занимается чем-то отвратным. В оцепенении выйдя из уборной, он кивнул кругу женщин, желающих зайти внутрь, и пошёл обратно к Голдбергу.

Сев на стул, Мэнни вытер вспотевшие ладони о коленки джинсов.

— Окажи мне услугу, — сказал он бывшему коллеге. — Я бы не попросил об этом кого-то другого…

— Говори. Что угодно. После всего, что ты для меня сделал…

— Я хочу, чтобы ты устроил мне медосмотр. И сделал несколько сканов.

Голдберг немедля кивнул:

— Я не собирался этого предлагать, но считаю это хорошей идеей. Головные боли… забывчивость. Нужно выяснить, есть ли… повреждение. — На этом парень остановился, будто не хотел начинать спор или показаться ненормальным. — Хотя, Боже, серьёзно… не помню, чтобы ты выглядел так здорово.

Мэнни прикончил свой кофе и встал на ноги, чувство срочности не имело ничего общего с кофеином.

— Пойдём. Не занят сейчас?

Голдберг был прямо рядом с ним.

— Для тебя у меня всегда найдётся время.

Время от времени к Куину возвращалось воспоминание о его смерти. Это происходило во сне. В редкие моменты, когда он был спокоен и безмятежен. А иногда просто чтобы поиметь его голову забавы ради.

Он всегда пытался избегать коллажа зрительных образов, запахов и звуков, словно чумы, но, несмотря на поданный в свой внутренний суд запрос на запретительное постановление, адвокатом противной стороны была маленькая сучка, втыкающая палки в колёса… поэтому дерьмо продолжало всплывать.

Пока он лежал в своей постели, неясный отрезок ментального ландшафта — ни сон, ни бодрствование — напоминал свободную телефонную линию, по которой та ужасная ночь может дать о себе знать. И, к вашему сведению, она воспользовалась представившейся возможностью — воспоминания совершили звонок и каким-то образом заставляли его ответить.

Его родной брат входил в состав Хранителей Чести, пришедших избить его, и группки ублюдков в чёрных мантиях, выследивших его у обочины дороги, когда он в последний раз уходил из особняка своей семьи. За спиной у него было несколько собственных вещей, и он понятия не имел, куда направлялся. Отец выкинул его из дома, и Куин оказался удалён от семейного древа, поэтому… вот он. Без корней. Без дальнейшего плана действий.

И всё из-за его разноцветных глаз.

Хранители чести должны были просто избить его за оскорбление, нанесённое кровной линии. Не предполагалось, что они убьют его. Но всё вышло из-под контроля, и, что удивительно, его брат пытался остановить беспредел.

Куин действительно помнил эту часть. Голос брата, который велел другим прекратить.

Но было слишком поздно, и Куин уплыл не только от боли, но от самой земли… и оказался в море белого тумана, расступившегося, чтобы открыть взору дверь. Он знал, что перед ним вход в Забвение, хотя никто ему об этом не говорил. А также то, что открыв её, он подпишет себе приговор.

В то время это казалось прекрасной идеей. Нечего терять и всё такое…

И всё же, в последний момент он отступил. Но не мог вспомнить, почему.

Это было самое странное… Та ночь столько всего выгравировала в его мозгу, но Куин не мог воскресить в памяти эту часть, как бы сильно ни старался.

Однако он помнил, как хлопнулся в собственное тело. Когда он пришёл в себя, Блэй делал ему искусственное дыхание, и ради того слияния губ стоило жить…

Стук в дверь окончательно разбудил его. Куин поднялся с подушек и включил свет силой мысли, чтобы убедиться, где находится.

Да. Его спальня. Он один.

Но ненадолго.

Когда привыкшие к темноте глаза медленно скользнули к двери, Куин уже знал, кто стоит по другую её сторону. Он уловил тонкий аромат, проникавший внутрь, и понял, почему пришла Лейла. Чёрт, может, именно поэтому он не мог заснуть — ждал, что она в любой момент его разбудит?

— Заходи, — мягко сказал он.

Избранная тихо проскользнула внутрь, и, когда повернулась к нему, выглядела она ужасно. Измученной. Словно пустошь.

— Господин…

— Ты знаешь, что можешь называть меня Куином. То есть, пожалуйста, называй меня Куином.

— Благодарю. — Она поклонилась и, казалось, с трудом выпрямилась. — Я не знала, могу ли вновь воспользоваться вашим столь щедрым предложением… взять вашу вену. Воистину, я… истощена и не могу перенестись обратно в Святилище.

Когда он посмотрел в её зелёные глаза, что-то просочилось в его разум, нечто вроде… осознания, пустившего корни и давшего побеги под названием «У меня почти получилось, я вот-вот вспомню».

Зелёные глаза. Зелёные, как виноград, нефрит и весенние почки.

— Почему вы смотрите на меня так? — спросила она, сильнее запахивая полы своей мантии.

Зелёные глаза… на лице, которое…

Избранная оглянулась на дверь:

— Возможно… мне стоит просто уйти…

— Прости. — Встряхнувшись, он удостоверился, что одеяло у талии, и подозвал её. — Только что проснулся… я не возражаю.

— Вы уверены?

— Абсолютно, иди сюда. Друзья, помнишь? — Куин поднял руку, и, когда Лейла подошла поближе, взял её ладонь и потянул вниз.

— Господин? Вы всё ещё очень пристально смотрите на меня.

Куин разглядывал её лицо, а затем опустил взор вниз, на её тело. Зелёные глаза…

Что такого в этих чёртовых глазах? Он ведь и раньше их видел…

Зелёные глаза…

Он проглотил проклятье. Боже, как будто в голове звучит песня, и ты можешь вспомнить всё, кроме её текста.