Температура воды у самого дна желоба равнялась 2,22 градуса. Постоянство температур — одно из основных свойств этих чудовищных глубин. Пусть на поверхности океана вода нагревается, как сегодня, до +29 или 30 градусов, — это никак не отражается на температуре придонных слоев, всегда самых холодных, ибо, чем холоднее вода, тем она тяжелее.

Ветры и течения, тайфуны и штили, ночи и дни, зима и лето сменяются там, наверху, не оказывая никакого влияния на ледяное спокойствие черных и безмолвных глубинных вод. Колебания температуры здесь возможны лишь в пределах одной сотой градуса. Более того: исследования океанографов «Галатеи» показывают, что температура воды на больших глубинах одинакова как в полярных океанах, так и под тропиками.

После этого геологи «Галатеи» захотели испробовать другой прибор для взятия проб океанских грунтов: поршневую трубку конструкции шведского физика и океанографа Кулленберга. С помощью этого прибора геологи вырезают из океанского дна длинные вертикальные колонки грунта, которые на французском языке называются «Carottes» («морковки»). Такая «морковка» представляет собой как бы вертикальный разрез придонного грунта, где видно, из каких осадочных напластований состоит поверхностный слой океанского дна.

Легко представить себе, как неудобно вырезать подобные вертикальные колонки из океанского дна на больших глубинах, в 1000 метров и более. Еще в конце прошлого столетия морским геологам не удавалось получить «морковки» более 1 метра длины. Однако к концу последней мировой войны геологи уже добывали со дна океана колонки грунта длиной 7–8 метров. А в 1948 году шведская экспедиция на корабле «Альбатрос» — та самая, которая впервые произвела драгирование на глубине 8000 метров, — применила новый прибор, сконструированный шведом Кулленбергом. Полая трубка на большой скорости вонзается в океанское дно, внутри нее поднимается вверх поршень, создавая в трубке вакуум, благодаря чему трубка глубоко входит в грунт.

С помощью нового прибора были добыты «морковки» длиной 10, 15 и даже 20 метров[14]. Геологи, таким образом, получили образцы донных отложений, «возраст» которых исчисляется миллионами лет, и прочитали по этим «морковкам» всю историю океанов, начиная с третичного периода.

Но такие длинные колонки грунта до сих пор удавалось получить только на средних океанских глубинах, в 4000–5000 метров. И, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы применить на Филиппинском желобе большую поршневую трубку длиной 20 метров. Пришлось воспользоваться другой трубкой, меньшего размера, также сконструированной Кулленбергом, который входил в состав экспедиции на «Галатее».

Трубка спущена в воду. Момент торжественный, потому что, пока шли приготовления к спуску, «Галатея» продолжала медленно продвигаться вперед и эхолот неожиданно показал наибольшую глубину, которая встречалась до сих пор: 10 328 метров! Погода все так же хороша, и никогда еще Тихий океан не заслуживал до такой степени своего названия, данного ему Магелланом в тот исторический день, когда корабли великого мореплавателя, обогнув Южную Америку, вышли на необозримые просторы этого величайшего водного пространства, словно уснувшего в своем коварном спокойствии…

Несколько часов спустя великолепная «морковка» длиной 75 сантиметров была поднята на палубу «Галатеи»: дно Филиппинского желоба, оказывается, устлано слоем тончайшего ила.

С древних времен и до наших дней никому из людей не удавалось добыть что бы то ни было с подобной глубины! Но не только геологи экспедиции чувствуют себя именинниками. Нет, событие это имеет громадное значение и для зоологов. И даже в первую очередь для них!

Дело в том, что все образцы придонных грунтов, которые до сего времени удавалось получить, были всегда густо заселены различными бактериями. Бактерии эти питаются органическими остатками, входящими в состав придонного ила, и, в свою очередь, служат пищей для ряда мелких морских животных, населяющих океанское дно.

Но существуют ли бактерии на глубине 10 328 метров — вот в чем вопрос!

Если бактерии существуют и на такой чудовищной глубине, значит, там есть и крошечные животные, которые питаются ими, а следовательно, и более крупные живые существа, поедающие крошечных животных. Словом, это значит, что вечная драма жизни и смерти так же разыгрывается на десятикилометровой глубине, как и повсюду на нашей планете. Обнаружить в придонном иле Филиппинского желоба хотя бы одну бактерию — значило получить надежду найти там и более крупных морских животных.

Если же на дне желоба бактерий нет, следовательно, там нет процессов гниения, и тогда ученым «Галатеи» суждено стать реальными героями волнующего научно-фантастического романа, о котором мы говорили в начале этой главы, и обнаружить на десятикилометровой глубине неповрежденные тела давно исчезнувших с лица земли доисторических животных…

Тут на сцену выступает новое действующее лицо: биолог очень редкой специальности, изучающий организмы, которых невозможно увидеть невооруженным глазом, короче говоря — морских бактерий. Это профессор Клод Зобелл из знаменитого Скриппсовского института океанографии в Калифорнии, автор замечательной гипотезы о происхождении нефти, которую, по его мнению, образовали когда-то огромные скопления морских бактерий на дне доисторических океанов и морей.

Но не вообразите себе, пожалуйста, какого-нибудь почтенного седого профессора с длинной бородой и волосами. Нет, от классического типа ученого Клод Зобелл унаследовал только очки, да и то не старомодные золотые, а современные — в толстой роговой оправе. Он молод и подвижен, у него внешность и выправка настоящего спортсмена.

Сегодня Клоду Зобеллу принадлежит первая роль. Датчане пригласили его в свою экспедицию именно как крупнейшего специалиста в данной области науки.

Зобелл приготовил три пробирки, содержащие питательную культуру для микробов. В каждую из них он вводит по небольшому количеству ила, взятого из верхушки, середины и нижнего конца «морковки». Затем он затыкает пробирки резиновыми пробками и исчезает с ними в своей каюте. Там у него оборудована маленькая индивидуальная лаборатория, где основным прибором является компрессор, способный создавать давление в 1000 атмосфер. Туда Зобелл помещает свои драгоценные подопытные пробирки, чтобы создать для придонных бактерий Филиппинского желоба «нормальные» условия существования.

«Живые бактерии? Но, даже если они и существовали в придонном грунте на глубине десяти тысяч метров, они уже давно должны были погибнуть! — скажете вы. — Ведь самый факт перемещения этих микроскопических созданий с десятикилометровой глубины на поверхность, с заменой давления в 1034 атмосферы давлением в одну атмосферу, должен был моментально убить их!»

Но нет, подобное предположение, справедливое, когда речь идет о рыбах и других морских животных, даже из числа простейших, неправомерно в отношении таких простейших существ, как бактерии. Опыты, проведенные еще в 1927 году в Институте Пастера, показали, что бактерии, живущие на поверхности земли, где атмосферное давление равно единице, сохраняют жизнеспособность под давлением в 5000 и даже 10 000 атмосфер. Почему бы бактериям, приспособившимся к жизни при давлении в 1000 атмосфер, не просуществовать хотя бы короткое время при давлении в одну атмосферу?

Придя к такому заключению, профессор Зобелл, которому досконально известны все свойства и привычки этих невидимых глазу созданий, чувствует себя уверенно и спокойно. Микробы, извлеченные со дна Филиппинского желоба, могут заболеть, могут даже утратить способность к размножению, но едва ли погибнут от такого «пустяка», как снижение давления с 1000 атмосфер до одной.

Зобелл заперся в своей крошечной каюте, загроможденной всевозможными приборами, и не желает, чтобы его беспокоили.