По залу пробежал согласный шепоток, хотя было ясно, что кое-кто из членов Совета Европы и все без исключения генералы расстаются с идеей единой европейской армии не без сожаления.

Бледные глазки Лапорта полыхнули огнем.

– А я утверждаю, что мы не можем позволить себе не рисковать! Мы обязаны занять подобающее место – в военной области, в экономике и политике! И время для этого пришло! Скоро вам придется проголосовать. Это величайшая ответственность, шанс улучшить нашу жизнь. И я верю, что, когда наступит момент истины и вам придется отдать свои голоса, вы поддержите меня. Вы увидите судьбу Европы – не такой, какой была она последние шестьдесят лет, но такой, какой может, нет – должна быть.

Чичьоне оглянулся, по очереди встречаясь взглядами со своими коллегами, пока наконец не покачал головой.

– Думаю, я могу от лица всех нас заявить, что покуда нет таких доводов, которые смогли бы убедить нас, генерал. Мне очень жаль, но континент еще попросту не готов к подобным переменам.

Все разом обернулись к генералу Биттриху. Тот так и продолжал вглядываться в лицо своего французского коллеги.

– Что касается недавней хакерской атаки на спутниковую сеть США, которая так озаботила генерала Лапорта и господ комиссаров, – промолвил немец, – то я полагаю, что американцы вполне способны как справиться с атакой, так и расправиться с теми, кто стоит за ней.

По залу снова прокатился шепоток согласия.

Генерал Лапорт только улыбнулся.

– Возможно, генерал Биттрих, – вполголоса отозвался он. – Вполне возможно.

Серые глаза пруссака внезапно блеснули стальными клинками. Собравшиеся потихоньку двинулись к выходу из зала в роскошную столовую, но генерал не сдвинулся с места.

Только оставшись с Лапортом наедине, он позволил себе подойти к французу:

– Я был потрясен гибелью генерала Мура.

Лапорт скорбно покивал. Его немигающие глазки так и впились в немца.

– Я чувствую себя виноватым, – сознался он. – Такая нелепая смерть. Если бы я не пригласил его на борт «Де Голля»… – Француз выразительно пожал плечами.

– А, в этом смысле? Ja. Вы не помните, что генерал Мур сказал в самом конце встречи? Мне что-то мерещится… он спрашивал, не известно ли вам что-то такое, о чем не знаем мы.

– Да, он высказал нечто в этом роде. Но он, как я ему ответил еще тогда, ошибался. – Зубы Лапорта блеснули в улыбке.

– Разумеется. – Биттрих тоже улыбнулся и двинулся прочь, в соседний зал, где под тяжестью изысканных блюд ломились столы. Но по дороге он прошептал одно только слово: – Возможно…

Домик был современной постройки, но его бревенчатые стены и остроконечная крыша позволяли ему идеально вписаться в величественный ландшафт, раскинувшийся в тени заснеженных Альп. Примостившееся среди благоухающих хвоей сосен шале стояло на крутом склоне, на самом краю окружающих знаменитый картезианский монастырь Ля Гран Шартр полей и лугов. С южной стороны дома открывался прекрасный вид на уходящие в долину склоны, до сих пор испещренные нерастаявшими сугробами и отпечатками оленьих копыт. Здесь, в горах, едва начинала пробиваться из земли молодая трава. С северной стороны вплотную к дому подступал густой сосновый бор.

Для запертой на втором этаже Терезы Шамбор все это было очень важно. Она уже подволокла старинную тяжелую кровать к единственному окну, притулившемуся под самым потолком, и сейчас, злая и несчастная, пыталась взгромоздить на нее пустой комод. В конце концов ей это удалось. Актриса отступила на шаг, оглядела, уперев руки в бока, плоды трудов своих и с отвращением помотала головой. Даже если она встанет на комод, дотянуться до оконной рамы у нее все равно не хватит росту. Она как раз тащила к кровати огромное, троноподобное кресло, когда за ее спиной щелкнул замок.

Эмиль Шамбор застыл на миг с подносом в руках, ошеломленно глядя, как его дочь пытается поднять кресло на комод. Но прежде чем Тереза сообразила спрыгнуть, он поставил обед на столик и запер за собою дверь.

– Ничего не выйдет, Тереза. – Он покачал головой. – Дом стоит на склоне, и окно твоей комнаты выходит на обрыв. Даже если ты сумеешь до него долезть, прыжок с высоты трех этажей тебя убьет. Да и в любом случае окно заперто.

– Очень умно. – Тереза прожгла его взглядом. – Но я все равно убегу и пойду в полицию.

Изборожденное морщинами лицо старого ученого было печально.

– Я надеялся, что ты поймешь. Что ты поверишь мне и присоединишься к нашему крестовому походу, дитя мое. Я полагал, что у меня будет время все тебе объяснить, но тут вмешался этот Джон Смит и заставил меня раскрыться. Эгоистично с моей стороны, но… – Он пожал плечами. – Хотя ты и не присоединишься к нам, отпустить тебя я не могу. Я принес тебе поесть. Лучше не выбрасывай. Скоро нам снова в путь.

Тереза спрыгнула с кровати.

– Присоединиться к тебе? – прошипела она яростно. – Да как ты смеешь? Ты даже сейчас не желаешь объяснить, какого дьявола вы творите! Я вижу одно – что ты сотрудничаешь с террористами, негодяями, которые с помощью твоего компьютера намерены погубить тысячи человек! Убийца!

– Мы преследуем благую цель, дитя мое, – ответил Шамбор, не повышая голоса. – И не я сотрудничаю с этими, как ты их назвала, негодяями. Как я уже сказал твоему подполковнику Смиту, это они сотрудничают со мной. Мы с капитаном Боннаром добиваемся совсем иного.

– Так чего же?! Скажи! Если ты хочешь, чтобы я поверила тебе, доверься мне и ты!

Отступив к двери, Шамбор остро глянул на дочь, пронизывая ее взглядом, словно рентгеновским лучом.

– Возможно, позже. Когда все закончится и мы изменим грядущее. Тогда ты увидишь, поймешь и похвалишь меня. Но не сейчас. Ты еще не готова. Я ошибся.

Он выскользнул в приотворенную дверь и торопливо запер ее за собой.

Выругавшись, Тереза снова полезла на кровать, оттуда – на комод, с него – на кресло, придерживаясь за стену, когда мебельная пирамида начинала шататься, не дыша, покуда гора под ее ногами не замирала вновь. В конце концов она, набравшись храбрости, выпрямилась. Сумела!

Она выглянула в окно. Сначала посмотрела вдаль, потом, охнув, – вниз. Отец не соврал: до земли было слишком далеко, и склон сразу от фундамента круто уходил вниз. Тереза едва глянула на ошеломительный вид, на сбегающие в долину холмы и вздохнула. Подергала ради проформы оконную раму, но та держалась как влитая – на каждой защелке стоял навесной замочек. Возможно, актрисе и удалось бы их сбить чем-нибудь, но даже открой она окно – не прыгать же с такой высоты! Этим путем не сбежать.

Тереза с тоской окинула взглядом прелестный пасторальный пейзаж за окном. Вдалеке величаво темнел среди зеленеющих полей картезианский монастырь одиннадцатого века. Значит, они недалеко от Гренобля. Актриса ощущала себя птицей в клетке. Ее крылья подрезаны.

Но она все же не птица. Она женщина, и притом практичная. Чтобы остановить безумные планы отца, ей потребуются все ее силы. Кроме того, она очень проголодалась. Осторожно спустившись на кровать и спрыгнув на пол, она подтащила поднос вместе со столиком ко второму тронообразному креслу – сплошь резное дерево и расшитая обивка. В тарелке оказалось густое крестьянское рагу, из капусты, картошки, свинины и кролика, а к нему – ломти темного, плотного хлеба, который Тереза накрошила прямо в соус, и кувшин красного вина, легкого и ароматного божоле.

Только когда Тереза покончила с обедом и допивала последний стакан вина, на нее вдруг накатила тоска. Что творит отец? Террористы явно собирались, воспользовавшись его ДНК-компьютером, напасть на Израиль, но при чем тут отец? Да, его мать была мусульманкой, но сам он никогда не верил в бога, никогда на памяти Терезы не бывал в Алжире, ненавидел террористов и не имел ничего против евреев или Израиля. Господи всевышний, отец был прежде всего ученым. Его жизнью всегда управляли ясный рассудок и логическое мышление. В его вселенной не было места классовым границам, расовым барьерам, национальным или религиозным распрям – только истине и научным фактам.