Боль на некоторое время поутихла, осталось лишь пульсирующее эхо в правом колене. Ниже его не ощущалось ничего, а торчащая под простынёй стопа никак не хотела шевелиться.

И тут, словно окончательно отойдя от наркоза, он вспомнил, кто на него напал. Вспомнил визгливый, зацикленный смех. Десятки беспрестанно молотящих по белому тяжёлому песку лап. И слепой гладкий выступ округлой морды, под которым в разные стороны расходились узнаваемые мандибулы, украшенные на концах двойными крючковатыми клыками.

Впервые он почувствовал озноб ещё когда только услышал «обезьяний» смех. Прислушался и остолбенел от того, что звук тут же оборвался. А при виде твари его и вовсе пришёл в ужас: это была она, несомненно она!

Колено ныло настолько, что становилось трудно мыслить. Он мог бы послать сигнал Вике. Та пришла бы и отрегулировала подачу анестетиков. Но без вопросов бы не обошлось. А Саныч не хотел вопросов. Он вообще уже ничего не хотел.

После случая в капсульном он больше не вызывал мнемосцену с Вандалом и кухней. Пусть даже рациональным объяснением тому оказался триполий, как настаивал Фарадей, галлюциногенный газ Ясной, случайно попавший в систему вентиляции челнока.

Зачем вызвал зелёную кухню сейчас, он не знал. Видимо, мысли о друге взяли верх.

И вот он уже снова на трёхногой неустойчивой табуретке за белым лжемраморным столом, на котором дымится несуществующий чай. Справа на полу полная сухого корма миска для невыдуманного кота, приоткрытая форточка, а за окном – застывший пейзаж без людей и машин, как на фотографии.

Грохочет, выключаясь, допотопный холодильник.

И он. Сидит напротив с гипсово-неживым выражением на белом лице. Не сумел в своё время Саныч придать ему другого – в памяти застряло именно это, окаменелое, пугающее холодом.

Он понимал, что может воспользоваться помощью Ординатора, чтобы выудить из собственной памяти нужный образ. По большому счёту, для этого он здесь. Но какое-то время всё-таки не решался. Знал, что получит подтверждение. Боялся. Ведь пришлось бы пересматривать многое.

Но не сделать запрос Саныч всё же не мог.

– Ординатор.

– Ординатор, – разлепились губы мёртвого Вандала.

– В две тысячи тридцать первом году мы, сидя на этой вот кухне, выдумали для нашей игры существо. Назвали его вериго. Мне нужна его визуализация. И звуковое сопровождение.

Вандал встал. Подошёл к холодильнику, открыл его и достал нанопроектор. Повернулся, поставил его на стол перед Санычем. И нажал на панель пуска.

Кухню наполнил повторяющийся, срывающийся на визг смех. Над плоскостью нанопроектора крутилась, молотя десятками лап, жуткая сколопендра. Раскрывающуюся в бока пасть, заимствованную у совсем другого выдуманного существа, невозможно было не узнать…

Её схватили за руки, за плечи, потащили за ноги; она упала и больно ударилась лицом о холодный кафель. Кругом шевелились брезентовые мешки, ещё миг назад заполненные лишь кровавым месивом из наспех собранных с земли тел: оттуда торчали оголённые взрывом кости, кисти рук с перемазанными грязью и кровью женскими украшениями – укоризной всему этому сбрендившему миру. Из мешков к ней ползли трупы, разевали перекошенные рты с вываливающимися языками, буравили её стеклянными бездумными взглядами, стремясь только к одному – убить. Отомстить за то, что это она не смогла сохранить им жизнь.

Щёку обожгло, и она очнулась. Рената вдруг поняла, что ей смертельно не хватает кислорода: голова гудела, а перед глазами, мешаясь с лучами фонарей, плыли красные круги.

Было темно. На соседнем лежаке вяло трепыхалась Вика, над которой нависали широкие, смазанные тени. Рената не сразу поняла, что странный предмет на её лице – это противогаз, а силуэт рядом – Иван.

– Ну что? – донёсся голос из-за слепящего фонарного луча.

– Живы, товарищ майор. Успели.

***

Безопасников разбудил Ординатор. Толчок в мозг был значительно сильнее любого вмешательства: угроза жизни психосервера. Почувствовав слабый кислый запах, Иван и Роман сразу бросились за противогазами.

Всюду царил мрак, и было тихо. Импульс из затухающего сознания Ренаты привёл в чувство только их двоих. Безопасники надели противогазы, схватили по налобному фонарику с запитанных портов пожарного щита и бросились обратно.

Роман быстро надел противогаз каждому в кубрике и, спотыкаясь, кинулся в медблок. Реаниматор не даст Санычу задохнуться, некоторое время напрямую насыщая кровь кислородом, но аккумуляторов надолго не хватит. Первым делом он надел противогаз на Бурова, и уже следом – на Саныча. Обоих разобрал сухой, свистящий кашель.

Не теряя драгоценного времени, Роман ринулся обратно, в мужской кубрик. Роберт громко кашлял, свернувшись эмбрионом, Бёрд так и вовсе уже сидел на своём втором ярусе, руками вцепившись в квадратный «нос» противогаза, как тонувший в болоте – в спасительный корень старой, сгнившей уже ветлы. Трипольского, похоже, вырвало прямо в противогаз, но не снять его у него ума хватило. А вот Ганич не шевелился.

В два прыжка Роман оказался рядом, рывком стащил его на пол, открутил предохранительную крышку на противогазе и выдохнул в нужное отверстие, запуская реакцию «китайского воздуха». Затем трижды надавил бездыханному теологу на грудь и потянул за цепочку из нержавеющей стали, взводя пружину внутри «носа» противогаза.

Ганич слишком долго отказывался кашлять. Но Роман повторял манипуляции снова и снова, и в итоге Леонид Львович изъявил-таки желание продолжить бренное бытие: одновременно с глубоким свистящим вдохом он широко раскрыл глаза.

***

Протонный генератор останавливался, и тихая агония силовой установки сопровождалась непредсказуемыми перепадами напряжения. Блок сублимации кислорода, видимо, перестал работать уже давно. Рядовые члены экспедиции не заметили этого, Буров же был не в том состоянии, чтобы вообще что-либо замечать. К пяти часам утра процент кислорода в атмосфере челнока упал настолько, что началась гипоксия. Не Ординатор бы, одиннадцатью трупами на Ясной стало бы больше.

В суматохе все как-то забыли про Милош. Но вопреки опасениям, с ней было всё хорошо. Происходящее на челноке никаким боком не касалось маленького, замкнутого, мягкого мирка. Космопроходцев встретили всё тот же рассеянный взгляд в никуда и склонённая набок голова. Будто прозрачная переборка отгораживала не челнок от изолятора, а изолятор – от челнока.

Позже Буров объяснил, что внутри вмонтированы камеры с дежурными кислородными брикетами. Изолятор был своего рода большим противогазом – повреждённая дышала, и углекислый газ катализировал возгонку необходимого количества кислорода.

Вскоре в кают-компании собралось экстренное совещание. Если раньше никто всерьёз не задумывался, что тем же путём на Землю уже не вернуться, надеясь если не на авось, то на Бурова, то теперь приходило понимание.

Из-за недостатка энергии квантовые приёмники вышли из строя. Сублиматор кислорода тоже. Оставаться в челноке было нельзя, но эвакуироваться значило бы пойти по заготовленной тропинке. А если учесть, что тропинку эту подготовил не «кто-то» даже, а «что-то», в венах стыла кровь.

– Нам нужно разделиться на две группы, – размышлял Роман. Приходилось говорить громче, иногда почти кричать – звук в противогазах был бесконечно далёк от аудиосистем заокеанских экзотел. – Оставлять тут запас провианта и воды нельзя. Если только закодировать…

– Нет смысла, – как далёкий раскат грома пророкотал Буров. – Роман Викторович, он протонный генератор остановил…

– Зачем синтетику пища и вода? – недоумевала Вика.

– Может и не нужна, – ответил Роман. – Но выяснять мы не станем. С другой стороны, мы не знаем ничего о запасах самой колонии. Плюс Карина…

– Кто? – одновременно спросили чуть ли не все.