Когда командира уложили на реаниматор, и аппарат начал первичный анализ состояния, Роман выдохнул.

– На выход! – коротко скомандовала Виктория, зубами разрывая упаковку низолиновых тампонов. – И это уберите!

Пострадавший коленный сустав выглядел жутко. Немного ниже исходил тёмной кровью двойной прокус по обеим сторонам голени: мандибулы твари расходились в стороны четырьмя клыками. Рана на плече тоже кровоточила, но оказалась в сущности пустяковой – винтовку Саныч не смог поднять скорее из-за повреждения экзотела.

Как выволокли они раскуроченную «Осу», так и стояли бы в коридоре, буравя пересохшими глазами серые стены челнока, не призови их Иван с Бёрдом самих наконец вылезти из экзотел.

В арсенале дожидались Ганич и Трипольский. Они не моргая смотрели на покорёженную броню, которую вволокли в отсек. Глубокие множественные рытвины были весьма красноречивы. Ганич бледнел. Трипольский никак не мог проглотить что-то.

Оставив «Осу» на растяжках, Роман без сил рухнул на пол. Мышцы тряслись, будто он только что на спор переплыл Ла-Манш. Но то была не усталость даже. Вернее, усталость не физическая.

Он встретился взглядом с Робертом, тоже рухнувшим на четвереньки. Раскосые глаза на посеревшем, взмокшем лице смотрели опасливо, виновато, загнанно.

Роберта вырвало.

Роман слишком часто пел свою боевую песенку, чтобы кого-то обвинять в трусости или ещё в чём-то подобном. Не единожды он видел в людских глазах ужас: корнями из подсознания, первобытный, парализующий, с которым Ординатор не мог совладать с первого раза. Однажды он сам испытал неодолимый ступор, забыв не то что как стрелять - как дышать! Вот поэтому он молчал. И жалел. Жалел, что в этот раз вынужденно запел свою песенку слишком поздно.

– Зачем подали сигнал? – Роман уселся прямо на полу. Его почти физически душила мысль: там, на реаниматоре, исходит жизнью Саныч.

– Я видел синтетика, товарищ майор, – пояснил Иван. – У внешней переборки. Не выстрелил, потому что не сразу понял. Он что-то держал в руках. В руке... И у меня на глазах покинул челнок. Я же нашёл Бурова.

– Что с ним?

– Вика сказала – черепно-мозговая. Сотрясение, трещина лобовой кости. Вывих ключицы и плечевого. Досталось, короче. Но жив.

– Нихрена не понимаю! Где ты его нашёл?

– В генераторной.

– Он сам говорил что-нибудь?

– Нет. Ещё не приходил в сознание. Вика говорит, что с ним всё хорошо. Что лоб у Бурова крепче, чем у нас всех, вместе взятых…

– Синтетик что-то унёс, так? – Романа трясло. То ли от холода, то ли от горечи глупого, случайного поражения.

– Я не разглядел, что именно. Думаю, капитан Буров скажет, когда очнётся, – Иван говорил об инженере почти восхищённо.

– Как он попал внутрь?.. Вы что, не закрыли механический затвор?..

В голове Романа творилось черт-те что. Он изо всех сил сдерживался, чтобы как минимум не наговорить грубостей Бёрду, наверняка отлично знавшему о попытках Альянса самостоятельно освоить технологию «прыжка». Неудачных попытках. Ещё этот синтетик – явление Христа народу! – который напал на Бурова. Как злой мальчишка, когда понимает, что кто-то умней его – бьёт, но опасливо, так и этот механизм отчего-то просто ограничился тумаками и кражей чего-то, вероятней всего из генераторной.

Простой синтетик точно совершил бы убийство. И не одно. Складывая оба эти факта, Роман начинал сомневаться в нерушимой уверенности Майкла касательно «человека Макленнора». Никто ведь не спрашивал американца – на кой он тут? Налаживать связи? Да не бередите мою печень, их и без космопроходцев налаживают!

В итоге Роман смолчал. Не время устраивать разбор полётов. Не сейчас.

Он подошёл к Павлову и в двух словах, сухо, но искренне дал понять, что тот не виноват. В конце концов, Роман первым дал маху, случайно ранив командира. Возможно, не случись этого, тварь не сумела бы его достать…

Спустя два часа нервного ожидания Вика позвала в медблок его и Ренату – оставшихся в строю старших офицеров.

– Итак, – хмурилась она. – Раны серьёзные. Пулевое в плечо – касательное, с ним всё быстро и просто. Теперь далее. На снимках видны повреждения позвоночника в районе таза. Будто его… его хотели сломать?

Голос Вики дрогнул. Роман сморщился, давая понять, чтобы она просто продолжала говорить – все объяснения позже.

– С ногой дела хуже. Я остановила кровотечение, ввела систему синтезатора крови. Сустав, если провести операцию, сохранится, но…

– Что – «но»?

Она убрала с пострадавшей ноги Александра Александровича простынь. Рената охнула, прикрыв рукой рот. Роман сглотнул. Кожа стала почти белой. Сухой и твёрдой. Как гипс.

– Я не знаю наверняка, что это. Очень похоже на окукливание. Реаниматор сообщает о необратимых деструктивных изменениях структуры мышечной ткани. Процесс удалось остановить неостероном в растворе эмины. И ещё. Кровь не распространяет катализатор этих изменений. Это очень необычно, но изменения тканей сугубо локальны…

– Ты сказала, что изменения, – Роман покосился на кое-где потрескавшуюся, шершавую поверхность, – необратимы… Хочешь сказать, что…

– Предстоит ампутация. Причём чем быстрее, тем лучше. Я ничего не знаю о причинах вот этого, – Виктория указала на ногу. – Но совершенно точно, что двигательных функций икроножная мышца уже не сохранит. Да какие там функции, господи! Если бы не действие неостеронной инъекции, там вообще уже была бы белковая мешанина!

– Его нужно возвращать, – волей-неволей Роман начинал принимать решения в качестве командира.

– Согласна. Помогут только в Новосибирске. Но до ампутации этого делать нельзя. Слишком велик риск.

– Значит, ампутируем сами, – высказалась Рената.

Позади них застонал Буров, и Виктория с Романом сразу оказались рядом. Выглядел Истукан более чем скверно.

– Ге… не… ратор.

Освещение в медблоке просело. Реаниматор завыл, мобилизуя аккумуляторы на поддержание пациента. Космопроходцы даже среагировать не успели, как всё вернулось в норму.

– Ге… нератор, – подстреленным тигром рокотал Буров, норовя подняться. Он производил впечатление одержимого, из последних сил пытающегося донести до неразумных свою истину. – Он скоро… остановится. Он... остановил его! Генератор останавливается!..

На пути дважды попадались опустошённые гипсовые чучела местных клещей. Интереса они больше не представляли, по крайней мере для Романа и Роберта, и их обходили стороной не трогая. Вика, правда, попросила по возможности прихватить с собой образец на обратной дороге. Но до неё ещё стоило дожить.

Шли парами: Роберт-Роман и Майкл-Иван, первые на десять шагов впереди вторых. У кого-то тихонечко так, но постоянно, пожужживал коленный сервопривод. Роман только его и слышал. Сами виноваты, раньше надо было такие вещи проверять.

Пересилить себя и самостоятельно влезть в «Осу» Иван не смог. Но пытался честно – старания крупным потом выступили на побелевшем перекошенном лице. Без помощи Ренаты не обошлось. Психосерверу понадобилось несколько минут, чтобы изолировать панический очаг в его голове. Сил она затратила немало, хоть и делала вид, что ей всё нипочём. После Рената заверила, что на время экспедиции о фобии Иванов больше и не вспомнит.

На вопрос, как она узнала о нападении в лесу, Рената с улыбкой – большей частью в глазах – ответила, что просто почувствовала, когда им понадобилась помощь. Ощущают же, мол, иные матери, когда ребёнок за спиной тянется к кружке горячего чая высоко на столе. Если бы Рената каким-то удивительным образом не расширила влияние Ординатора, как минимум Саныч уже не дышал бы.

Жизнь командиру во многом спасло заокеанское экзотело. Вика заключила: быть бы перелому позвоночника, не выдай торсовые сервоприводы максимальное сопротивление.

В этом отношении «Оса» не просто давала «Сапфиру» форы, она была неоспоримо впереди по всем параметрам. Хоть сравнивать их некорректно, ведь первое – боевая автономная система, созданная для уничтожения живой силы и бронетехники, а второй всего лишь скафандр, хоть и рассчитанный на потенциальное физическое воздействие со стороны инопланетных форм жизни.