– Я тут чего подумал… – щурясь одним глазом, чтобы не угодить в него ложкой, Вандал смачно отпил чаю. – Курить брошу. Как-то нехорошо последнее время. Да ещё понаснилось чуши… Мол, хожу, говорю, а сам мёртвый.

Саныч медленно опустился на диван рядом со столиком, тоже взял кружку, отпил. Крепкий чай вязал рот. Другой Вандал и не заваривал.

– Мне тоже… – он прочистил горло. – Мне тоже приснилось, будто ты… Что ты умер…

– Точно брошу. Это знак. Всем правит мысль, помнишь?..

– Всегда помнил, друг. Всю жизнь…

Вдруг раздался стук в дверь.

– Открой, это, наверное, пицца.

Саныч поднялся. Он до смерти хотел поверить во всё это. Он отдал бы что угодно, лишь бы так всё и было. Только бы не лишаться единственной за всю жизнь родственной души, не видеть покорёженные войной судьбы, не слышать зацикленного визгливого смеха в лесах далёкой планеты…

Снова постучали. В голове возникло эхо стука, словно он происходил не из-за двери, а изнутри его самого. Саныч напрягся. К горлу опять подкатил ком.

Нет. Только не это. Не надо, не надо…

Он взялся за ручку и глубоко вздохнул. Там никого. За дверью никого нет. Никого. И никогда не было.

Саныч повернул ручку и открыл входную дверь. Лестничная клетка встретила его холодом бетонных ступенек и густой синевой краски на старых стенах. Подъезд был пуст.

– Пицца? – донёсся голос из зала. – Жрать охота!

– Не, дружище. Ошиблись дверью, – Саныч задвинул щеколду, повернулся и облегчённо выдохнул:

– Всем правит мысль.

***

Рената заикалась так, что Буров почти ничего не понял из сказанного. Ясность внёс мертвенно бледный, трясущийся Трипольский. На полу ощутимым холодом парили осколки чего-то непонятного, точно тут взорвалась пустотелая глиняная кукла, заполненная холодным газом. Трипольский уверял, что видел собственную копию. Слепого близнеца, который шёл к нему.

Критическая масса терпения Бурова имела грандиозную величину, но и события, сопровождавшие экспедицию, были из ряда вон выходящие. Синтетик с умыслом на людей, мимики и убийство Иконниковым части собственной команды. Пропажа Виктории и Роберта. Некто лишний в числе группы, Ганич-Михайлов со своим бредом, теперь ещё это. Внешне Истукан оставался спокоен. Но только внешне.

«Оса» в ангарном отсеке транслировала голос Бёрда. Подозрительно, но американец передавал слова командира о неостероне. Отчего сам Роман ничего не говорил? Почему не воспользовались импульсом? Буров помрачнел, сделавшись темней грозовой тучи.

Пора рубить этот гордиев узел.

Буров вышел из ангарного отсека только починив коленный сервопривод «Осы», в которой успел повоевать Роман. Давно следовало его отремонтировать. Никто же не поручится, что белотелые не вернуться. Они тут, в модулях, как щенки в картонной коробке – защита лишь видимая, мнимая.

Этот факт бесконечно удручал Бурова. Если он и желал успеха затее Трипольского, то только лишь потому, что ЭВМ позволил бы им включить систему внешнего наблюдения.

В коридоре по пути во второй командный он встретил Ренату. Выглядела психосервер помято и крайне озабочено, почти бегом направляясь в медблок, спросонья она даже не заметила его.

«Мать Тереза», – усмехнулся Буров.

Трипольский налетел на него на пороге. Пытаясь что-то сказать, он хватал ртом воздух и жестикулировал тонкими, пляшущими руками. И улыбался так, словно только что нащупал лазейку к решению математической гипотезы Эрдёша.

Вот дела, он-таки сумел! ЭВМ тихо гудел охладителями, а внутри раскрытого блока, над сплетением проводов самодельной вычислительной параллели витала проекция. Это был Иконников – изменившийся, но отнюдь не постаревший. Будто бы даже наоборот – слегка помолодевший с момента расстрела шестерых учёных…

***

Рената работала по инерции, на автомате. События дня высосали из неё остатки жизни, женщина потухла окончательно, ощущая серый углепластик действительности как сквозь плотную пелену. Если случившееся во втором командном и вернуло ей часть сил, то лишь на время. Определив Милош в карантинный медизолятор, оказав ей необходимую помощь, она села на стул возле кушетки Александра Александровича и больше не смогла встать.

Ей было всё равно – что это за нечто было во втором командном, откуда оно и появится ли вновь. Поедай её заживо какая-нибудь тварь, Рената лишь апатично бы за тем наблюдала.

Дважды она поймала себя на том, что засыпает сидя. И в третий раз почти рухнула со стула, после чего с трудом поднялась и направилась в кубрик. Как в полусне она медленно шагала вдоль стены, а когда оказалась в жилом помещении, упала на застеленную койку без сил, лицом вниз.

То, что уже не спит, Рената поняла не сразу. Неясная тревога выволокла её из тяжёлого забытья, и тут же в сознание впился импульс Ординатора: «вторжение». Какое вторжение, кого, откуда?.. Подобный импульс она воспринимала впервые, и ни разу не слышала ничего похожего от опытных психосерверов.

Сознание Ренату догнало только у переборки в медблок. Она постояла чуть-чуть, приходя в себя, держась за стену, чтобы не упасть.

И вдруг услышала. Психосерверы не могли слышать чужих мыслей, но вот отголоски чьего-то диалога с Ординатором – запросто.

Рената чуть не застонала – её словно тянули на две стороны! Ординатор оставался нем и не предпринимал ничего, не говорил ни с кем, но меж тем она отчётливо слышала его бесполый голос, звучащий в диалоге с…

Александр Александрович!..

Рената ударила по панели, и переборка отъехала. Милош в карантинном изоляторе лежала, подтянув ноги – свернуться калачиком, как обычно, ей не позволяли магнитные наручники.

Саныч не шевелился. Серый цвет его губ сказал Ренате больше, чем иной развёрнутый доклад. Она вмиг очутилась у его кушетки, прощупала пульс на шее – жив. Стало ясно, что дело тут не в отсутствии положенной дозы неостерона. Кто-то забрался в голову Александра Александровича под видом Ординатора! Или…

Или каким-то непостижимым образом вторгся в его разум с помощью иного Ординатора! Кислых! Больше некому! Но зачем?!.

До неё долетали лишь обрывки фраз, но смысл происходящего она уловила легко. Саныч уходил. Сдавался. И в этом ему активно кто-то помогал… От безысходности она несколько раз ударила его по лицу. Он дышал всё медленнее, пульс с каждой секундой слабел. И тогда она решилась на крайние меры.

Рената уселась прямо на пол, спиной к гудящему реаниматору. Их этому учили. Экспериментальная практика, не обкатанная, но очень перспективная, и в первую очередь – в медицине. Она закрыла глаза и разом, без подготовки сняла заслоны, предоставив Ординатору полноту власти на собственным сознанием.

Руки потяжелели – холодный стеклянный шар, казалось, стал неподъёмным. Вокруг, пронзая сине-серую хмарь различными цветами, светились семь точек. Быстро найдя самую блёклую из них, Рената направила в её сторону Ординатор.

Вспышка!.. Послышалась негромкая музыка, и перед ней возникла железная дверь. Рената заколотила в неё что было сил. Только это и оставалось – ручки нигде не было.

Шаги. Она услышала шаги и…

«Нет. Не надо…».

Рената отступила, не зная, что делать. Ничто не остановило бы её. Кроме этого. Это была мольба. Просьба не мешать.

Когда она с трудом поднялась с пола медблока, с виду ничего не изменилось. Всё так же волнами гудел реаниматор и жгло основание затылка… Но Александр Александрович уже не дышал.

К прозрачной стенке карантинного изолятора прижималась Милош. Кисти её по-прежнему стягивали магнитные наручники, только вот держала она их уже перед собой, а не за спиной, как изначально.

Жест, который изображала повреждённая, Рената уже видела. Мизинец прижат к безымянному, указательный - к среднему, а большой торчит в сторону…

Она смотрела на Саныча, а по лицу текла одинокая слеза.

– Я протестую, Роман Викторович!