Они не произнесли ни слова с момента, как вышла Рената. Буров – курил, кутаясь в дыму, Роман – пил, предаваясь фантомному расслаблению. Всего полчаса назад они закончили стаскивать в ангар трупы изувеченных людей. От такого всякий начнёт заикаться, если не курить и не пить. Пусть бы и чуточку солоноватый чай…
– Включи. А то в тишине сидим, как заговорщики.
Роман пожал плечами и дотронулся панели. Утром выяснилось, что трансляция в эфир Высоцкого велась отсюда, из этого самого отсека. ЭВМ колонии, кряхтя изношенными охладителями, ревел на всю планету рваным баритоном, будто в исступлении молил всё это прекратить: «Парус! Пор-р-р-вали парус!..».
На этот раз музыка полилась неспешная, струнным перебором баллады. Роман не знал, что это за песня, да и не хотел знать. Он думал. Тяжело, через вздох возвращаясь к одной и той же мысли:
Мертва.
Оля мертва. Не осталась она на Земле по какой-то там причине. Не вынули её из капсулы лаборанты в белом, чтобы отправить в идиотский карантин, а после – на нудную реабилитацию. Не приедет она в купленную недавно квартиру в знаменитом доме под шпилем, и не станет ждать его. Ей вообще больше не увидеть родного Барнаула.
Потому что её больше нет. Оля слилась с космосом, как те трое в камне, что перед входом в корпус психподготовки смотрели в земное небо. Её расщепило, как и многих до неё. И подобно многим, что будут после, Оля не материализовалась в заданной точке проклятого межпланетного маршрута.
Игла осознания вонзилась в мозг, когда Роман пересмотрел кровавые кадры. Неумолимая логика вложила в рот битое стекло правды и принудила медленно пережёвывать, корчась от бессилия. Наблюдая каждое новое убийство, Роман только укреплялся в подозрениях.
Погубившее людей существо, имитатор, как его назвал тот немец, всякий раз являлся в новом обличье. И Роман отследил принципиально важный момент: он ни разу не примерил лик живого человека. Всякое новое лицо убийцы – лицо уже загубленной им ранее жертвы, либо как факт неживого уже человека.
Последним его обликом стала Оля. Имитатор, кем бы ни была эта тварь, в мельчайших деталях воспроизвёл её тело...
Протоволна удивительным образом подействовала на имитатора. Пули не причиняли ему никакого ущерба, в то время как два выстрела Иванова – первый оказался неточным – оставили лишь мокрое место. В прямом смысле. В течение каких-то секунд тело растеклось мутной, слегка голубоватой жижей.
Останки убрали по всем правилам. Собрав волю в кулачок, Вика несколько часов работала, чтобы в месте падения тела не осталось ни малейшего следа. Образцы – куда ж без них! – она взяла первым делом.
Но работа продолжалась.
Клубок событий Роман поручил распутывать дуэту Роберта и Трипольского. Дело предстояло не из лёгких – количество видеоотчётов со всевозможных камер из разных отсеков переваливало за две тысячи. Роман надеялся, что там, возможно, найдётся хоть какая-то информация о мимике.
Возвращение в «родной» челнок командир решил не откладывать, ведь провианта в модулях они так и не нашли.
Нейроинтерфейс экзотела приветственно подсветился: просим, мол, сюда вашу голову, сэр. Роман вошёл в «Осу», поймав себя на мысли, что привык к комфорту и функциональности иностранца. По традиции чуточку горько сделалось за отечественного производителя.
– Я с вами, – вдруг сказал Буров.
– Уверен? – до Романа дошло наконец, что ещё пара-тройка раз, и он доконает Истукана этим вопросом.
– Да. Это важно. Разницы в скорости между мной и богословом ты не заметишь.
Всё равно «Сапфира» требовалось два, чтобы грузить сразу две платформы, а не курсировать туда-сюда с одной. Раз он был уверен в собственных силах, что ж…
Двое в экзотелах – Роман и Майкл – первыми вышли в отсек стабилизации атмосферы. Ганич немного замешкался, у него никак не выходило подсоединить платформу к скафандру. Ему помог Роберт, ожидавший выхода группы, чтобы вновь заклинить переборку винтовым распором.
– Ясная, – по обыкновению констатировал Майкл, когда внешний шлюз пришёл в движение.
Как и всегда, сработали светофильтры, термометр «Осы» пикнул, ткнувшись в отметку «пятьдесят». Кругом накрепко врастали кронами друг в друга грибообразные деревья, увитые толстой паутиной лиан.
И тишина. Внутри экзотела Романа никто не увидит. Здесь он сам себе свидетель… Группа двинулась, на транспортёрах закрутились вздувшиеся бублики колёс.
У самой границы тени Роман понял, что слёзы закончились. Болезненный комок ещё душил, рвал всё чуть выше грудной клетки, но уже на сухую. Мысль о том, что Оля мертва не покидала его ни на миг. Она вцепилась в мозг, как членистоногий хищник в незадачливую теплокровную жертву. И крутила, душила, рвала, впиваясь острыми ухватами смятения всё глубже и глубже, не оставляя ничего, кроме всеобъемлющей, болезненно гудящей пустоты – её больше нет.
Мы же… мечтали родить… дочь…
– Что? Повтори, командир!
Роман встрепенулся. «Оса» Майкла, тяжело шедшая чуть впереди, обернулась и вперилась в него чёрным троекрестием забрала. Командир махнул: идём, мол.
Густое молоко тумана по-прежнему обволакивало чешуйчатые стволы. Белая стена вырастала за первыми же деревьями, и без страховки делать там было нечего.
Ганич подошёл к Роману сзади, и ещё до того, как тот успел объяснить ему куда можно пристегнуться, щёлкнул карабином троса. Сам, видимо, разглядел. Буров последовал примеру теолога, встав в связку с Бёрдом, и двумя цепочками они вошли в туман.
Путь предстоял долгий. Навигаторы снова стали проводниками в беспросветной мгле, а экзотела – переведены в режим автопилота с теми же настройками, что и накануне: неспешный шаг, конвой.
Тишина в эфире хранилась недолго – заговорил Ганич. Что его подтолкнуло неизвестно, но он решил, ни много ни мало, высказаться о том, зачем вообще находится здесь. Возможно, своё дело сделало ощущение отрезанности от Земли.
Начал он издалека, говорил хоть и много, но неспешно, тщательно подбирая слова.
Выяснились весьма любопытные детали. Роман не знал, например, что Уфимская богословская академия на деле финансируется вполне светскими структурами, и притом из-за рубежа. Что существует некий Фонд Единения, заправляющий делами единобожцев и на территории Союза в том числе. И этот самый Фонд настолько влиятелен, что в состоянии так вот запросто отправить на Ясную – последнюю планету с невосстановленными связями – своего человека.
Ганич утверждал, что на Ясной есть нечто, подтверждавшее их какой-то там догмат. Или учение. Суть последнего была примерно такова: всякая религия Земли есть просто часть чего-то большего, но единого, что бог-творец один и всеобъемлющ. А тут, средь белых песков, под сенью исполинов Ясной, мол, кроется ни много ни мало ответ, ключ ко всему, во что верили единобожцы. Откуда такая информация, он, естественно, не упомянул.
Единобожие возникло ещё до войны, в самом начале двадцать первого века. Поначалу как затерянное где-то на юге Испании маргинальное сообщество, безобидная секта утопического толка с идеями о прекращении распрей на религиозной почве. Но в какой-то момент мир в очередной раз сошёл с ума. То там, то тут появлялись ораторы, привлекавшие своими идеями всё больше и больше людей. Вполне светлыми идеями. Подобно снежному кому, единобожие быстро набрало популярность. Адептами его большей частью становились люди неверующие или же усомнившиеся в традиционных религиях. Причин к последнему только за первых три десятилетия века скопилось с лихвой.
В обычной ситуации Роман непременно что-нибудь сказал бы теологу. Возможно, даже нагрубил или высмеял. Но не теперь. Стоило Ганичу углубиться в суть своей веры, как Романа вконец поглотила кромешная тьма. Будто тьма эта – туман, просочившийся в невидимые щели экзотела, который медленно сдавливал виски теми окровавленными штифтами...
В сорок втором году он вместе с отцом стоял на перроне в ожидании эвакуационного эшелона. Завод отца вывозили дальше на восток, в Екатеринбург, и Рома жался к родителю как к единственному оплоту привычного мира. Его мама и старшая сестра тоже стояли рядом. Но они никуда не собирались. Им не позволяла вера. Вера в то, что бог не позволит им погибнуть, когда соединения господинов пойдут на штурм.
