— Не думаю, что незнание — то же самое, что невинность. — Верекс с шуршанием откинулся на вонючую солому. — Я считаю, что ты сделала лучшее из того, что могла. Риша тоже будет так считать, когда я расскажу ей.

— Нет. Не говори ей. Пожалуйста.

— Я рассказываю ей все, — просто ответил Верекс.

Взгляд Кестрел снова упал на щенка. Она представила, каково это: рассказывать кому-то обо всем. Она погладила мягкое создание.

— Он выживет?

— Я надеюсь.

По пальцам Кестрел потекла быстрая горячая струя. Девушка вскрикнула. Моча щенка пропитала ее рукав. Верекс расширил свои и без того большие глаза:

— Тебе повезло.

— Повезло?

— Ты же знаешь, это не все, что делают щенки. Могло быть и хуже.

Кестрел улыбнулась.

— Верно, — сказала она. — Ты прав.

Ее улыбка превратилась в смех.

* * *

Служанки были в ужасе. Они набрали ванну и практически сорвали со своей госпожи одежду. Но Кестрел цеплялась за то воздушное ощущение прощения, которое подарил ей Верекс. Оно поддерживало ее в теплой ванне.

Она попросила, чтобы ее оставили в одиночестве.

Ванна остыла. Потемневшие от воды волосы облепили ее грудь, будто доспехи.

Арин изменил ее. Пришла пора это признать.

Кестрел встала в ванне. С нее стекала вода. Девушка завернулась в халат, почему-то смутившись своего обнаженного тела.

Каким образом Арин ее изменил?

Она вспомнила прошлое лето и то, как Арин чуть ли не насильно открывал ей глаза, чтобы она увидела мир. Она подумала о щенке, слепом бархатном комочке, и о своем желании вернуться назад и никогда не слышать планов, касающихся восточных равнин, чтобы не нести ответственность за то, что произошло.

Кестрел подумала, что должна открыть глаза еще шире.

Она взглянула на мир.

На ней был роскошный халат: невесте принца должны быть доступны любые удобства. В окнах ванной комнаты стояли витражные стекла: валорианка должна наслаждаться красотой. На сморщенных пальцах Кестрел влажно блестели золотые кольца: победы генерала принесли богатство его дочери.

А во влажном воздухе невидимым грузом висели правила. Но кто их устанавливает? Кто решил, что валорианцы должны чтить свое слово? Кто убедил ее отца, что империя должна продолжать пожирать целые страны и что рабы принадлежат Валории по праву завоевания?

Ее отец держался за свою честь так крепко, будто она была материальным предметом, чем-то твердым и неизменным. Кестрел вдруг подумала, что когда-то пыталась представить, на что похожа честь ее отца и на что — Арина, но формы собственной она не знала.

Она решила, что в безоговорочном принятии чужого понятия о чести заключается бесчестье.

Кестрел наклонилась и прикоснулась к крану и трубе, через которые наполнялась ванна. В геранских домах тоже строили водопроводы, в основном для фонтанов, но императорский дворец был пронизан гениальной системой труб, которые качали теплую воду из термальных источников в толще горы, нагревали ее в печах и поднимали на верхние этажи. Эту систему изобрела главный водный инженер, та самая женщина, которая проектировала каналы.

На следующий день после того, как уехал Арин, Тенсен попросил Кестрел кое-что разузнать:

— Главный водный инженер оказала императору услугу, — сказал он. — Вы можете выяснить какую?

Кестрел убрала руку со все еще теплой трубы, которая исчезала в полу. Девушка подошла к окну и встала в разноцветном свете, льющемся через витражи. Ее руки сияли голубым и темно-розовым. Кестрел отодвинула щеколду и распахнула окно. Теперь она видела все ясно. Воздух был свеж. Кестрел чувствовала аромат того, что унесет ее вперед во времени, в тепло, к распускающимся цветам, к пыльце и листочкам на деревьях.

Пришла весна.

На шестой день пребывания на корабле морская болезнь отпустила Арина. Этой ночью в небе не было облаков, лишь иней звезд. Море успокоилось.

Арин стоял на палубе, крутя в руках кинжал Кестрел. В конце концов, он решил взять его с собой. Теперь кинжал по праву крови принадлежал ему. Так Арин сказал самому себе.

Он убрал кинжал в ножны, запрокинул голову и уставился на широкую ленту звезд, которая протянулась вверху блестящим мазком.

Когда Арин остановился в Геране по пути из столицы, Сарсин казалась очень усталой. Вид ее изнуренного лица и запавших глаз обеспокоил его.

— Это из-за еды, — фыркнула она тогда.

— Что не так с едой?

— Ее слишком мало, — вздохнула Сарсин и сказала, что изнурен весь Геран.

— Это изменится, — пообещал ей Арин и объяснил, как спасти урожай печного ореха. Сарсин благодарно прикоснулась к тыльной стороне его руки. А затем сурово на него посмотрела.

Ее глаза сверкнули. Она сказала:

— Невероятно, что они с тобой сделали.

— Это не имеет значения.

Но она продолжила говорить о его изуродованном лице, что только испортило его настрой. Но он не перебивал кузину. Он не знал, что еще сделать.

Позже Сарсин произнесла:

— А теперь расскажи мне, о чем умолчал.

И он рассказал ей о Кестрел. Арин вспоминал их разговор, наклонившись над черным зеркалом моря.

Сарсин молчала. Они находились не в салоне, а в библиотеке фамильного дома Арина. Рояль Кестрел стоял в салоне. Но несмотря на это, инструмент все равно висел в сознании Арина — массивный, блестящий. Лишний. Арин хотел избавиться от него.

Сарсин сказала:

— Это на нее не похоже.

Арин бросил ей холодный взгляд.

— Ты знаешь ее лучше, чем я, — признала Сарсин.

Арин покачал головой.

— Я обманывал себя.

Он так долго пребывал в заблуждении. Кажется, последним, что он сделал в здравом уме, было объявить перемирие императора уловкой. Арин знал, что его армия проиграла бы сражение. Валорианцы уже пробили городскую стену. Но схватка была бы не на жизнь, а на смерть. Геранцы готовы были сражаться до последнего и забрать с собой столько валорианцев, сколько смогли бы. Перемирие стало бескровной победой императора — способом истощать Геран, не потеряв больше ни одного валорианского солдата.

«Возможно, это уловка, — сказала тогда Кестрел, — но ты согласишься».

В тот день шел снег. Снежинки оседали на ее ресницах. Арин подумал, что будет, если он протянет руку и смахнет их. Он представлял, как снежинки будут таять под кончиком его пальца. Теперь эти воспоминания принесли с собой чувство стыда.

Арин не заснул на палубе удивительно неподвижного корабля, но видел сны. Будто сны, воспоминания и ложь слились воедино.

Он вздрогнул от звука того, как над водой взлетела рыба. Арин понятия не имел, сколько здесь уже простоял. Звезды в небе изменили свое положение.

Замерзший и усталый, Арин спустился в каюту.

* * *

Он оставил зиму позади. Ветер поднялся и надул паруса. Наполнил их полотняные утробы. Геранский капитан, которого до войны считали почти легендой, обрадовался. Корабль понесся по волнам.

Солнце казалось расплавленным маслом. Арин снял жаркий потертый камзол отца. Он не хотел больше его надевать.

Море стало зеленым и удивительно прозрачным. Арину открылся целый водный мир. Рыбы расплывались в разные стороны и снова собирались в стайки, будто кусочки разноцветной мозаики.

Однажды из воды выскочило какое-то существо с розовым гребнем на спине. Оно издало странный свистящий крик и снова нырнуло.

Рана Арина наконец зажила. Он сам снял швы.

* * *

Теперь он находился в восточных водах. Ветер, море и солнце позволяли ему не думать.

Хотя не всегда. В один жаркий день, когда солнце поднялось высоко над его головой, Арин увидел в воде тень, которую принял за тень корабля. Затем она шевельнулась и скользнула непонятно куда. Арин не отрывал глаз от воды и понял, что на самом деле это было огромное морское существо, которое проплыло глубоко под кораблем. Он так и не узнал, что это было за существо.