Пришло время ужина. Кестрел не могла заставить себя есть.

Она открыла окно. Воздух самого конца весны был мягким и сладким. Поднялся сильный ветер. Он пах горами, а значит, дул в сторону моря.

Пришли служанки Кестрел. Они спросили, не хочет ли она переодеться ко сну. Кестрел теребила манжет синего шелкового рукава, в котором спрятала моль. Она ответила служанкам, что пока не хочет спать. Она бы отослала их, но боялась оставаться одна. Служанки расселись по углам и стали тихо что-то обсуждать. Наступила ночь. Кестрел не могла успокоиться. Тенсен передал Арину ее письмо? Арин еще во дворце?

Позже Кестрел осознала все свои ошибки. Они выстроились в плотную уродливую линию так, что сложно было сказать, с чего именно все началось.

Однако последняя ошибка была Кестрел ясна. Ее девушка совершила тогда, когда покинула свои покои и отправилась к Тенсену, чтобы выяснить, виделся ли тот с Арином и передал ли ему письмо.

* * *

В коридорах стояла тишина еще более полная, чем раньше. Хотя между лопаток Кестрел стекла струйка пота, доказывающая, что уже почти лето, девушке казалось, будто идет снег. В ушах звенело от белизны, столь же всепоглощающей, как и тишина. Из-за тревоги кожу покалывало, будто ледяными снежинками. Каменная громада дворца затаила свое холодное дыхание.

Дверь Тенсена находилась почти в одной плоскости с косяком, однако закрыта была не полностью. На миг Кестрел подумала, что министр ждет ее, но понимала, что этого не может быть. Часть ее уже догадалась, что может означать приоткрытая дверь. Однако Кестрел отказывалась поверить в это... и та более мудрая ее часть отвернулась и отреклась от нее, отказываясь больше помогать человеку, который сам навлек на себя все свои беды.

Кестрел подняла руку и постучала. Звук удара ее костяшек по дереву прозвучал, будто речь заикающегося человека.

Дверь открыл император. Капитан его стражи протянул руку и втащил Кестрел в комнату.

Сначала Кестрел ничего не было видно. Она пыталась вырваться из хватки капитана стражи, судорожно глотая воздух. Высокие фигуры капитана и императора все ей заслоняли. Она не могла разглядеть ничего, кроме богатых тканей, покрывавших их плечи и грудь. Потом она услышала голос отца:

— Пожалуйста.

Капитан отпустил ее.

Теперь Кестрел увидела отца. Он стоял в дальнем углу комнаты, по другую сторону от темной лужи крови. На полу лежал Тенсен. Его зеленые глаза казались кусочками мрамора. Тело уже окоченело. На рукаве генерала была видна короткая полоса крови: перед тем как убрать кинжал в ножны, он вытер его о собственную одежду.

Кестрел встретилась с отцом взглядом. Глаза генерала были так же холодны, как и глаза мертвеца на полу. Кестрел открыла рот, но губы не повиновались ей, будто были отморожены. Не в состоянии заговорить, девушка закричала.

Капитан зажал ей рот. Отец отвел взгляд. Кестрел замерла.

— Мы пытаемся сохранить все в тайне, — пояснил император. — Кроме нас, никто не будет знать, что ты совершила. Такое нельзя выставлять на публику. Я не позволю, чтобы твои поступки обесчестили твоего отца. — Император забрал из ножен Кестрел кинжал. — Это мое. А это, — он показал ей сложенный лист нотной бумаги, — твое.

Ее письмо.

— Нет, — попыталась сказать Кестрел в соленую ладонь капитана, однако тот сжал ей челюсть. Император легонько прикоснулся к руке стражника, чтобы повернуть лицо Кестрел к себе.

— Нет? — переспросил император. — Кестрел, если бы тебя судили, твое письмо послужило бы достаточным признанием. — Его голос был полон сожаления, но не о Кестрел. — Я мог бы убить тебя прямо сейчас. Что ты за змея! Какая ужасная награда такому человеку, как твой отец. Он пришел ко мне.

Из глаз Кестрел потекли слезы. Они смочили костяшки пальцев капитана стражи.

— Он пришел и рассказал мне правду, чего бы ему это ни стоило. Он не ставил условий. Не молил о милосердии или смягчении наказания. Он просто поведал мне правду о твоем предательстве. Из всего, чему бы ты научилась, став императрицей, главное вот в чем: лучшая любовь — верность.

Кестрел попыталась посмотреть на отца, но капитан крепко держал ее лицо. Девушка сопротивлялась. Она пыталась вырваться, но хватка мужчины стала ее клеткой.

Император продолжил:

— Эта любовь тускнеет после казни твоего ребенка. Поэтому я не могу отплатить за верность Траяна твоей кровью или отдать тебя моему капитану и его уродливому искусству допроса. Еще одна вещь, которую ты бы узнала, — если бы согласилась учиться у меня, — это то, что я так же верен твоему отцу. Я буду защищать его так же, как он защищает меня. Это означает, что ты отправляешься на север.

В тундру. В трудовой лагерь. Кестрел едва могла вдохнуть.

— Ты думала, я ни о чем не подозревал? — тихо спросил император. — Я уже некоторое время следил за всеми передвижениями геранского министра. Люди видели, как он встречался со служанкой-валорианкой. Я спросил себя, могла ли этой служанкой быть ты. Возможно ли, чтобы ты так легко предала свою страну, особенно когда ее практически отдали тебе в руки. Но люди способны на все.

Рука капитана заглушила слова Кестрел. Девушка сама не знала, что пыталась сказать.

— Возможно, ты считаешь, что я не могу сделать так, чтобы ты исчезла, — говорил император. — Что придворные будут задавать слишком много вопросов. Вот какую историю я им расскажу. Принц и его невеста были настолько охвачены любовью, что поженились втайне и бежали на южные острова. Некоторое время спустя — через месяц? два? — придут вести о том, что ты заболела. Редкая болезнь, которую не может излечить даже мой лекарь. В империи объявят, что ты мертва. Тебя будут оплакивать.

Возможно, в копях тундры ты обо всем забудешь. Я слышал, там, в темноте, так и происходит. Надеюсь, что забудет и твой отец. Что он забудет тебя и твой позор.

Кестрел укусила капитана в ладонь. Он даже не вздрогнул, но, чувствуя, как ее рот наполняется кровью, девушка утратила контроль над собой. Она стала извиваться изо всех сил. Звуки, которые она издавала, были похожи на рычание животного.

— Отпустите ее, — приказал отец.

Кестрел бросилась к нему. Она поскользнулась в крови и упала ему на грудь, цепляясь за его одежду и рыдая.

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляла она, хотя ничего изменить уже было нельзя.

Генерал даже не попытался прикоснуться к ней.

— Я хотел верить тебе, — прошептал он. — Я пытался. Но я не смог убедить себя до конца.

Кестрел сжала в кулаках ткань его камзола и прижалась лицом к его груди. Ее плечи дергались.

— Я не...

— Не хотела? Как можно предать, не желая того?

— Пожалуйста, — умоляла Кестрел. Она больше не могла произнести ни слова.

— Я оставил твои покои. Нашел министра. Обыскал его. Прочитал письмо. И убил его. И даже тогда я сомневался. Даже тогда я не мог в это поверить. Я не мог поверить, что это была именно ты.

— Папа, пожалуйста. — Кестрел захлебывалась слезами. — Я люблю тебя.

Генерал медленно и осторожно разжал ее пальцы и высвободился. Капитан стражи приблизился.

Генерал говорил тихо, чтобы его слова услышала только дочь.

— Кестрел, — сказал он, — ты разбила мне сердце.

На поверхности воды горел рассвет.

Арину повезло. Он ускользнул из дворца сразу после того, как расстался с Тенсеном. Элегантная крепость тогда выглядела рассеянной, будто ее энергия была направлена внутрь себя, на что-то другое.

Арин отмахнулся от этой мысли. Сейчас, когда он стоял на палубе корабля лицом к восходящему солнцу, она показалась ему глупой.

Арина никто не заметил. Никто не обращал на него внимания. Он добрался до гавани. Дул сильный попутный ветер. Корабль отчалил.

И только когда он покинул гавань, что-то наконец стало происходить. В свете луны Арин увидел тяжелые валорианские корабли с двумя батарейными палубами. Они следовали за его кораблем. Молодому человеку не удалось покинуть столицу незамеченным — просто его заметили слишком поздно. Последовала задержка. Медлительное осознание. Арин представил, как валорианцы в суматохе отправляют за ним погоню. Но его корабль быстро вспахивал волны. Во времена господства Герана в море его капитан был одним из самых умелых моряков. Ветер был на их стороне: он подгонял корабль и набросил на луну темную шаль облаков. К рассвету валорианские корабли исчезли.