Кестрел вспомнила об Арине. Она представила сдвоенный сад на крыше его дома и попыталась угадать, что для него там сейчас цветет.

Часы пробили положенное время.

Генерал Траян приподнял бровь.

— Они звенят.

Император выглядел довольным. Кестрел предположила, что выражение лица ее отца можно было легко спутать с изумлением. Однако сама она не пропустила, как напряглись его губы.

— Не завидуйте, Кестрел, — произнес император. — Я помню, что у вас скоро день рождения.

Ей исполнится восемнадцать. День рождения был в конце весны, перед самой свадьбой.

— До него еще больше двух месяцев.

— Верно, уже совсем скоро. Траян, я настаиваю, чтобы ты остался в столице и был на свадьбе.

Генерал захлопнул крышку часов.

— Мы только что захватили восточные равнины. Если вы хотите удержать их...

— Твои лейтенанты справятся. Ты только-только поправился. Тебе еще рано вести в бой полки, кроме того, сказать по правде, ты мне гораздо более полезен живой. Ты останешься здесь. Мы вместе отметим день рождения Кестрел. — С таким энтузиазмом, будто представлял лучшую во всем мире идею, он добавил: — Я подумал, что она могла бы сыграть для двора.

Раздался тихий отдаленный удар стрелы по натянутому полотну.

Генерал ничего не ответил. Кестрел видела, как он сжал зубы.

— У нее талант к музыке, — сказал император. — Какой был и у твоей жены.

Ненависть, которую испытывал генерал к занятиям Кестрел музыкой, всегда была очевидна. Любовь его дочери к инструменту, для игры на котором покупали рабов, ставила его в неудобное положение. Однако иногда Кестрел казалось, что дело было не только в этом. Рояль был его противником. Генерал хотел, чтобы Кестрел вступила в армию. Девушка не соглашалась. Он хотел, чтобы она прекратила играть. Кестрел противилась и этому. Рояль стал символом ее сопротивления его воле... по крайней мере, Кестрел казалось, что ее отец воспринимал это именно так. И только сейчас она догадалась: он ненавидел, как она играла, потому что музыка причиняла ему боль.

— Признаюсь, — произнес император, — что я хочу похвастаться способностями Кестрел. Я хочу, чтобы все увидели, насколько талантлива моя будущая дочь.

Он с улыбкой раскланялся и отошел поговорить с главой Сената.

Генерал Траян сжал в руке часы.

Насколько же глупый подарок для человека, который вел солдат в ночные атаки, где скрытность порой означала разницу между жизнью и смертью.

— Отдай их мне, — предложила Кестрел. — Я найду хороший камень, на который их уронить.

Генерал слегка улыбнулся.

— Когда император вручает тебе подарок, лучше им пользоваться. — Он бросил взгляд на кинжал у пояса Кестрел. — Иногда подарок для него является способом показать, что ему принадлежит.

«Я ему не принадлежу», — хотела возразить Кестрел, но отец уже оставил ее: он медленно шел по лужайке, чтобы поприветствовать офицера флота, который был в увольнительной.

Должно быть, кто-то выстрелил прямо в центр мишени: Кестрел услышала редкие аплодисменты.

— Ты не будешь стрелять?

Это был Верекс. Он подошел так, что Кестрел его не заметила.

— Не сегодня.

Дул предательский ветер, и, кроме того, ее отец был здесь. Кестрел не хотела промахнуться.

Верекс предложил ей руку.

— Давай посмотрим, кто победит.

Пока они шли, Кестрел произнесла:

— Ты, должно быть, много знаешь о медицине.

Верекс пожал плечами.

— Ты бы предпочел стать лекарем, а не императором?

Они спускались с небольшого холма. Верекс смотрел прямо перед собой. Он ничего не ответил. Кестрел гадала, обидела она его своим вопросом, или он просто не знал, что сказать. Однако затем Верекс проговорил:

— На тебя смотрит геранский министр земледелия.

Кестрел бросила быстрый взгляд по сторонам и заметила Тенсена, который сидел в кресле под деревьями, уперев трость перед собой и сложив на ней руки.

— Нет, не смотри на него, — произнес Верекс. — Будь осторожна, Кестрел.

Кестрел сбилась с шага.

— Я не совсем понимаю, о чем ты.

— Ты же знаешь, зачем мой отец держит его при дворе?

Кестрел медленно ответила:

— Чтобы следить за ним.

— Что подумает мой отец, если увидит, что министр не отрывает от тебя взгляда?

Кестрел нервно сглотнула. Ее рукам, несмотря на перчатки, было очень холодно. Однако она попыталась, чтобы ее голос звучал уверенно и беспечно:

— Люди постоянно на меня смотрят. Я ничего не могу с этим поделать.

Верекс покачал головой и повернулся к лучникам.

— Уверяю тебя, — сказала Кестрел. — Меня с геранским министром ничего не связывает.

Верекс искоса бросил ей укоризненный взгляд.

— Кестрел, я знаю, с кем и что тебя связывает.

Кестрел попыталась сменить тему. Она произнесла дразнящим голосом:

— Раз уж мы сплетничаем о том, кто за кем наблюдает, не время ли тебе сказать мне, которую из моих служанок ты нанял?

— Что это изменит? Неужели ты до сих пор не поняла, что они все за тобой следят? Я подкупил одну, но кто подкупил остальных? — Теперь Верекс повернулся к ней лицом. — Ты спросила, хотел бы я стать врачом. Да. Хотел бы. Когда-то хотел. У меня даже были книги по медицине. Мой отец все их сжег. Кестрел, я знаю, ты думаешь, что спрятала свое сердце там, где его никто не найдет. — Его темные глаза удерживали ее взгляд. — Но тебе нужно прятать его получше.

Выпущенная стрела со свистом пролетела высоко над мишенью.

— Верекс, что тебе рассказала моя служанка?

— Немного... пока. — Должно быть, он увидел волнение, которое она пыталась скрыть. Выражение его лица смягчилось. — Давай остановимся на таком положении дел.

Кестрел выдавила из себя широкую напряженную улыбку.

Верекс вздохнул.

— Пойдем, — сказал он. — Я хочу посмотреть, как будет стрелять Риша.

Кестрел позволила ему провести ее к стрельбищу. Она была рада, что не обещала никому участвовать в соревновании лучников. Ее пальцы дрожали бы на тетиве.

Риша положила стрелу на тетиву. Она держалась уверенно. Кестрел внимательно следила за восточной девушкой. Если она будет с таким же увлечением смотреть состязание, как и Верекс, то, может быть, хотя бы на мгновение забудет о предупреждении принца.

Риша выстрелила. Завершив ленивый полет, стрела воткнулась в край мишени. Все стрелы, которые Риша выпустила, угодили далеко от центра. По тому, как Риша держала лук, Кестрел ожидала от нее лучшего результата. Однако сегодня действительно было ветрено.

Риша снова прицелилась.

— ...родится первым? — услышала Кестрел чьи-то слова. — Маленький принц или принцесса?

Верекс возле нее замер. Кестрел увидела придворных, которые это сказали. Она осознала, что они смотрели прямо на нее с Верексом. Ветер четко доносил их слова. Кестрел могла бы понять, о чем они говорили, быстрее. Ее щеки запылали.

Риша выпустила стрелу.

Та угодила прямо в центр мишени.

Пока Арин учил восточный язык, ему казалось, будто он возрождал какое-то знание, которое у него уже было, но о существовании которого он не подозревал. Дакранский очень сильно напоминал геранский. Некоторые словесные конструкции совпадали, и, хотя сами слова различались, они не казались совершенно незнакомыми. Арин учился быстро.

Тем не менее, пусть восточный язык и давался ему легко, многое в этой чужой стране по-прежнему удивляло Арина. Дакранская кухня обращала больше внимания на цвет, а не на вкус. Жители носили простую одежду, но пользовались декоративной косметикой — как женщины, так и мужчины. Рошар, например, любил подводить глаза яркими, выделяющимися завитками, будто чтобы показать: он знает, как это привлекает внимание к его увечьям, но ему все равно.

Арину позволили гулять по дворцу и городу.

— Все знают, кто ты, — сказал Рошар, дернув плечом. — Если забредешь слишком далеко, городские стражники с радостью тебя застрелят.