Руки новой портнихи порхали над платьем.

— Оно не слишком тугое? Или... может, вы бы хотели добавить украшений? Пришить к подолу кристаллы?

— Нет.

Это была последняя примерка перед свадьбой, до которой осталось чуть больше недели. Чего Кестрел действительно хотелось, так это сжечь платье.

— О, вы ведь еще даже не видели, как оно смотрится с золотом.

Портниха достала витки тонкой золотой проволоки и стала вплетать их в косы Кестрел и обвивать ей шею, укладывая прохладные узоры на ее обнаженные плечи. От недостатка воздуха у Кестрел еще сильнее заболело в груди. Глаза защипало.

— Разве так не лучше? Не правда ли? — спрашивала портниха высоким голосом. — Вы так прекрасны!

Внезапно Кестрел услышала в голосе девушки едва сдерживаемую панику. Кестрел посмотрела на отражение портнихи в зеркале. Она не была красивой. Ее лицо было осунувшимся и бледным, а глаза — расширенными от ужаса. Казалось, она плохо себя чувствовала. Кестрел подняла руки к своим влажным глазам, помассировала их и снова посмотрела в зеркало. Она не знала, каким портнихе показалось выражение ее лица, но поняла, что та прочитала по нему свой приговор. Делии нашли замену в самый последний момент: простую швею сделали императорской портнихой. Девушка боялась. Вполне естественно было бояться неудовольствия Кестрел: прежняя императорская портниха была мертва.

Кестрел отвела глаза от зеркала и повернулась к русоволосой девушке. Приподняв подол, она спустилась со скамеечки и мягко прикоснулась к руке портнихи.

Та немного успокоилась.

— Вам нравится? — прошептала она.

— Оно прекрасно, — ответила Кестрел.

* * *

Ее отец был в полном здравии. На следующее утро после свадьбы он собирался покинуть дворец и снова возглавить восточную кампанию. Если бы не приказ императора, он бы уже уехал. Иногда Кестрел позволяла себе думать, что ее отец остался бы все равно на ее день рождения, выступление и свадьбу, но ей удавалось верить в это только тогда, когда его не было рядом. Когда он стоял перед ней и его глаза никак не могли остановиться на чем-то одном, она понимала, что обманывала себя.

Он пригласил ее на прогулку. Из-за шумного порывистого ветра у Кестрел заболели уши.

Сначала Кестрел казалось, что отец так и не заговорит. Затем он сказал:

— Я не знаю, что подарить тебе на свадьбу.

— Это неважно.

— Я бы хотел... — Он прищурился, глядя, как над Весенним садом описывает круги сокол. — Мне жаль, что я не сохранил ничего из того, что принадлежало твоей матери, чтобы передать тебе. Я бы сказал, что берег это как раз для настоящего момента.

Когда Кестрел достигла совершеннолетия, она получила в наследство все вещи матери. Ее отец не захотел, чтобы у него хоть что-то от нее осталось.

Несколько месяцев назад Кестрел сумела бы ответить по-другому: беспечно, беззаботно и, может быть, даже остроумно повторила бы, что это неважно. Но теперь она испытала всю боль от того, что они с отцом так никогда и не говорили друг другу, что друг для друга значат. Да, они сблизились. Начали понимать и принимать друг друга: так, например, отец часто приходил послушать, как она играет, пусть и не в саму музыкальную комнату. Наверное, такова была честность, но она оставалась неполной, ненастоящей, и Кестрел не могла не испытывать боли, когда понимала, что сама ведет себя так же. Она тоже не могла произнести вслух то, что чувствовала. Она хотела. Пыталась. Но слова так и оставались внутри нее.

Кестрел спросила:

— А если бы я попросила кое о чем, ты дал бы мне это?

Ее отец осторожно ответил:

— Смотря что.

— Останься. Не уезжай на восток.

— Кестрел...

— Тогда останься еще на неделю, — умоляла Кестрел. — Или хотя бы на день. Еще на один день после свадьбы.

Генерал по-прежнему смотрел в небо, хотя хищная птица уже улетела.

— Пожалуйста.

В конце концов, отец повернулся к ней.

— Хорошо, — сказал он. — Еще на один день.

* * *

Придворные продолжали развлекаться. Был устроен весенний турнир, маскарады, балы, пиры. Кестрел часто ловила на себе в толпе взгляды Тенсена. Она отводила глаза. Она понимала, что министр хочет поговорить с ней. Что он попытается выведать у нее какую-нибудь информацию. Что будет убеждать ее идти на риск ради неопределенной цели. Но Кестрел приняла решение. Она выйдет замуж и будет править. Только так она сможет что-то изменить. Сейчас ее попытки двойной игры казались ей почти глупыми — забавами ребенка, который не хочет вырасти. Даже хуже. В самые ясные моменты, когда Кестрел была особенно честна с собой и честность проявляла себя как скелет с голыми торчащими костями, девушка понимала, что, пытаясь стать информатором Тенсена, она хотела показать себя перед Арином... хотя и настаивала, чтобы он этого не знал.

В этом не было смысла. А бессмысленность причиняла боль. Как Кестрел стала человеком, действия которого были бессмысленны?

За два дня до выступления Кестрел на своем дне рождения — до свадьбы после этого останется тоже только два дня — Верекс обратился к императору после устроенных на территории дворца скачек, в которых победил один из имперских всадников. Принц подошел к своему отцу как раз в тот момент, когда тот стоял к Кестрел спиной. Император не видел, как близка к нему девушка.

— Не следует ли нам быть обеспокоенными тем, что геранский губернатор не вернулся к свадьбе? — спросил Верекс. Его взгляд метнулся за плечо отцу и остановился на Кестрел.

Император рассмеялся.

— Геран представляет только один человек, — продолжил Верекс. — Это будет выглядеть несколько странно. Возможно, губернатору стоит быть здесь.

Он взглядом спросил, чего хотела бы Кестрел. Та покачала головой.

— Ох уж эти геранцы. — Император снова засмеялся. — Никто не обращает на них ни малейшего внимания. Честно говоря, я и сам про них забыл.

* * *

Оказавшись в столичной гавани, Арин попытался взять свои эмоции под контроль. Во время всего плавания он позволял себе мерить шагами палубу корабля и проклинать слабые ветра. На этот раз качка не вызвала у него морской болезни. Он был слишком занят своими мыслями. Арин испытывал пыл и тревогу, не мог спать и, возможно, сошел с ума.

Иногда ему удавалось думать о чем-то, кроме Кестрел. Он содрогался, когда вспоминал свою кузину. Корабль останавливался в Геране, чтобы пополнить запасы, и Арин повидался с Сарсин. Дакранская флотилия, прибывшая в качестве подтверждения союза, осталась защищать геранскую гавань. Арин был потрясен тем, как изменилась Сарсин. Она казалась такой ослабевшей. Как и все остальные. Арину ужасно не хотелось оставлять ее... и все же он уехал, одержимый необходимостью поговорить с Кестрел.

Ему нужно было знать. Пока он был на корабле, его сердце и разум вертелись вокруг того, что он знал и предполагал, на что надеялся. А затем его мысли снова возвращались к тому, о чем он уже думал множество раз, так что теперь они окончательно укоренились в его сознании.

Однако, спустившись на скалистый берег столицы, он превратился в саму осмотрительность.

Он не смыл с себя море. Был слишком узнаваем, в частности, из-за шрама. Его грязные волосы отросли достаточно, чтобы скрывать лоб, но шрам протянулся от левого глаза через всю щеку. Идя через Теснины, Арин не поднимал головы. Он надеялся, что выглядел достаточно отталкивающе, чтобы никто не заподозрил в нем губернатора имперской территории.

Арин бродил по городу, не останавливаясь. Утро расцвело в день. Затем наступил вечер.

Наконец Арин заметил геранца примерно такого же телосложения, как и он сам, одетого в голубую ливрею императорского дворца. Слуга нес на спине корзину, которая оттягивала ему плечи — вероятно, была наполнена продуктами для кухонь императора.