Затем русские нанесли мощные удары в Румынии. Массированным бомбовым и артиллерийским ударам подверглись плацдармы, захваченные немецкими войсками за реками Яломица и Бузэу в ходе ноябрьского контрнаступления. Войска Тюленева, имеющие десятикратное численное превосходство, при поддержке большого количества танков сумели ликвидировать плацдармы[53]. Несмотря на мужественное сопротивление, войскам Рейхенау пришлось оставить плацдармы.

После всех этих тактических неудач, командующим групп армий «Центр» и «Юг» наконец удалось убедить Гитлера разрешить отвод войск из мешков, образовавшихся в Белоруссии и на Украине в результате ноябрьского наступления русских. Во второй декаде декабря обе группы армий в образцовом порядке отвели войска из мешков. Отвод проводился по этапам, на заранее подготовленные и занятые войсками промежуточные оборонительные рубежи. Благодаря этому, русским нигде не удалось прорвать оборону, воспользовавшись отходом войск.

В результате отвода линия фронта сократилась почти на 500 км, что позволило Кюхлеру и Рейхенау повысить плотность оборонительных порядков своих дивизий и вывести часть войск с фронта в резерв групп армий. Оперативная обстановка существенно упростилась. Войска получили некоторую передышку, оказавшуюся, однако, недолгой.

Впрочем, отвод войск из мешков и разрешение на прорыв из окружения в Прибалтике были лишь исключениями. В остальном Гитлер продолжал категорически настаивать на запрещении, под страхом расстрела, всякого самовольного отступления. То, что эта временная мера позволила удержать фронт от полного обрушения в ноябре, убедило Гитлера в правильности его стратегии, и снова подкрепило его убеждение в собственной непогрешимости.

Командование армии из этого временного тактического принципа сделало панацею от всех бед, когда на место гибкого и ответственного руководства, искусных действий с использованием пространства и попеременной смены наступления и обороны, в чем всегда заключалась сила немецкого командования, был поставлен принцип упрямого удержания всех позиций. Под давлением Гитлера немецкое командование все больше склонялось к этому схематизму.

«Гитлер почти совершенно отвергал отвод войск как оперативное средство, необходимое для того, чтобы восстановить свободу действий или сэкономить силы. Мнительный и недоверчивый Гитлер оставлял право принимать всякое, даже малейшее тактическое решение только за высшей инстанцией.»

«С тех пор как немцы в ноябре (в оригинале — под Москвой) впервые потеряли инициативу, после того, как были испытаны первые поражения, в их стратегии появились прямо таки патологические черты. Это связано с особенностями характера Гитлера, которые, конечно, не могут быть изложены в нескольких кратких замечаниях, но они оказали такое решающее влияние на ход войны, что о них нельзя не говорить.

Гитлер с 1933 года не знал неудач. Мысль о том, что такое положение может когда-нибудь закончиться, что чужая воля окажется сильнее, чем его, была непостижимой и невыносимой для этого человека, который постепенно сжился с мифом о своей непогрешимости, «сомнамбулически» следовал своей интуиции и которого льстивая пропаганда (с его ведома или нет, неизвестно) подняла до «величайшего полководца всех времен».

«Веру в себя он должен был сохранять несмотря ни на что; только так он мог сохранить и силу внушения, необходимую, чтобы поддерживать у других веру в свое величие. Всякая добровольная уступка была для него равносильна потере власти и престижа, подчинению чужой силе, следовательно, никаких уступок не могло быть. Если еще так много людей и техники приносилось в жертву ради бесполезного сопротивления, то это вина других. Для него гораздо чувствительнее было бы собственное моральное поражение. Не будет ошибкой искать в этом болезненно эгоцентричном настроении Гитлера ключ к пониманию его руководства операциями в последующие годы.

Неизбежным следствием подобного ведения войны было такое использование живой силы и техники, которое намного превышало их возможности. В принципе правильное положение — в решающие моменты напрягать последние силы войск — стало, однако, постоянным явлением.»[54]

Начало декабря запомнилось мне интенсивной работой Госкомитета обороны. На заседаниях Ставки ВГК, проходивших через день, я обязан был присутствовать как член Ставки. А тут меня вызывали ещё и на каждое из заседаний ГКО, проводившихся поочередно с заседаниями Ставки. Впрочем, это время тратилось с пользой. Госкомитет рассматривал вопросы разработки новых видов оружия и совершенствования существующих вооружений на основании опыта ноябрьских наступательных операций. В ноябре мы впервые за время войны вели наступательные операции оперативно-стратегического масштаба. В это же время ГКО уточнял мобилизационный план на 42-й год, а также рассматривал вопросы наращивания выпуска вооружений и боеприпасов.

Наибольшее внимание было уделено анализу боевого применения бронетанковых войск. Было принято важнейшее решение о преобразовании ударных армий в танковые армии постоянного состава[55]. В каждую танковую армию решили включить один танковый корпус, один мотострелковый корпус, артиллерийскую дивизию, инженерно-транспортную дивизию в составе инженерно-саперного, понтонно-мостового и двух автотранспортных полков и легкобомбардировочную авиадивизию. Пришли к решению, что танковые армии должны вводиться в «чистый» прорыв для развития наступления. «Чистый» прорыв тактической оборны противника должны обеспечивать свежие стрелковые корпуса при поддержке приданных тяжелых танковых полков после массированных артиллерийских и авиационных ударов.

Для проведения наступательных операций, помимо постоянного состава, танковой армии могли придаваться стрелковые корпуса и артиллерийские дивизии РВГК. В наступлении танковую армию должен поддерживать приданный ей отдельный авиационный корпус.

Ввиду слабости вооружения и бронирования танка Т-50, было решено прекратить формирование танковых дивизий на его основе. В дальнейшем танковые дивизии формировать только на основе танков Т-34. Легкие танки Т-50 оставить на вооружении разведывательных подразделений танковых дивизий. Существующие дивизии на танках Т-50 перевооружить танками Т-34. На шасси танков Т-50 выпускать зенитные самоходные установки со спаренной 23-мм пушкой и 37-мм пушкой, которыми вооружать танковые дивизии, по мере выбытия из строя ЗСУ-26 и ЗСУ-БТ.

Для мотострелковых дивизий на шасси Т-50 выпускать противотанковые САУ-57 с пушкой ЗИС-2 калибра 57 мм и легкие САУ-76 с трехдюймовой пушкой ЗИС-3.

Танки КВ и самоходки на их основе решили использовать в отдельных тяжелых танковых полках РВГК, которые должны придаваться стрелковым дивизиям при прорыве ими долговременной обороны.

В состав мотострелковых дивизий вместо батальонов САУ-26 и БА-10 ввести один батальон САУ на базе танка Т-50 из 17 САУ-57 и 16 САУ-76. В артполк мотострелковой дивизии ввести 12 гаубиц калибра 152 мм, уменьшив количество дивизионных пушек на 16 единиц. В составе противотанковых подразделений заменить все пушки калибра 45 мм на 57-мм пушки ЗИС-2. В состав инженерного батальона ввести средний понтонно-мостовой парк, уменьшив вдвое штатный комплект противопехотных мин.

В качестве легкого броневика приняли на вооружение бронеавтомобиль БА-64[56] на шасси полноприводного автомобиля ГАЗ-64 Горьковского автозавода, который должен был заменить устаревшие бронеавтомобили БА-20, имевшие недостаточную проходимость на пересеченной местности. Одновременно приняли на вооружение средний бронеавтомобиль БА-62[57] на полноприводном шасси ГАЗ-62, взамен старого БА-10. Горьковскому автозаводу ГКО поручил разработку нового бронетранспортера на шасси ГАЗ-62.