– Да. Он высокого роста. У него короткие красные волосы, большая длинная голова, шеи нет совсем. У его лица какой-то особенный красный цвет, и он ходит в темных очках с неким предохранительным устройством на носу – очень необычным. Похоже, что он, как рыба, лишен любых человеческих чувств.
Герсен кивнул. Монсенсен говорил правду. Это, должно быть, был Хильдемар Даске.
– А теперь перейдем к самому главному. Я хочу знать, на чье имя зарегистрирован монитор?
Монсенсен покачал головой, обречено вздохнул и поднялся.
– Схожу за записями.
– Нет! – отрезал Герсен. – Мы пойдем вместе. И если мы не сможем найти запись, то, клянусь вам, я буду добиваться для вас самого сурового наказания.
Монсенсен устало потер лоб.
– Я вспомнил. Запись здесь. – Он вытащил из стола карточку. – Приморский Университет, Авента, Альфанор. Пожертвование номер 291.
– Имени нет?
– Нет. Поэтому здесь вам не поможет и ключ. Университет использует еще и кодирование для своих мониторов, причем для каждого разное. Для этой цели мы продали им несколько шифровальных устройств.
– Ну и ну! – только и смог вымолвить Герсен, хотя употребление шифраторов, с целью пресечения намерений недобросовестных разведчиков вести двойную игру, было вполне обычным делом.
В голосе Монсенсена звучала нескрываемая ирония:
– Университет, очевидно, продал вам монитор с шифратором без кодирующей перфокарты. На вашем месте я пожаловался бы властям в Авенте.
Герсен принял во внимание то, что подразумевалось в высказывании Монсенсена. Но с этим придется столкнуться не скоро, особенно если будет выполнено одно определенное обстоятельство.
– Почему вы позвонили этому человеку? Он предлагал вам деньги?
Монсенсен жалко кивнул.
– Да. И.., он угрожал мне. Некоторые необдуманные поступки моего прошлого… – Он сделал не совсем понятный жест.
– Скажите, а Спок понимал, что содержимое монитора зашифровано?
– Конечно! Я ему напомнил об этом, но оказалось, что это обстоятельство ему уже было известно.
Герсен кивнул. Значит, это обстоятельство налицо. Аттель Малагате должен иметь необходимый доступ к кодирующей перфокарте в Приморском Университете. Он на мгновение задумался. Информация быстро накапливалась. Малагате сам убил Тихальта, если верить Хильдемару Даске. Тристане косвенным образом подтвердил это. Он выдал гораздо больше ценных сведений, чем предполагал. Но он также и запутал ситуацию. Если Даске, отравитель с Саркоя и Тристано прибыли вместе без четвертого лица, то как же можно объяснить присутствие Малагате на планете Смейда? Прибыл ли он одновременно с ними на другом корабле? Возможно, но что-то на это не похоже…
Монсенсен смотрел на него обеспокоено и жалко.
– Сейчас я уйду, – успокаивающе произнес Герсен. – Вы намерены сообщить Споку о том, о чем мы с вами только что беседовали?
Монсенсен кивнул и умоляюще произнес:
– Мне придется.
– Но вы обязательно должны подождать час. Понимаете, час!
Контролер не стал протестовать. Он мог уважить или не уважить пожелание Герсена – скорее всего, что нет. Но с этим Герсен уже ничего не мог поделать. Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Монсенсена полностью выжатым.
Проходя по коридору, Герсен догнал Тристано, который каким-то образом ухитрился, извиваясь и корчась от боли, подняться. Теперь он ковылял по коридору, волоча одну ногу под необычным углом. Он оглянулся и через плечо посмотрел на Кирта. На лице его была все та же безмятежная улыбка, хотя мышцы вокруг рта были сведены судорогой.
Герсен приостановился, обдумывая, что же предпринять с этим человеком, – было бы разумно и желательно убить его, но при условии, что в это дело потом не вмешаются Опекуны. Поэтому, ограничившись вежливым кивком, он прошел мимо Тристано и вышел на улицу.
Глава 10
Существует одно непреходящее качество нашего времени, которое было замечено и по поводу которого сокрушалось большое количество современных антропологов. Это – эксцентричность, поскольку никогда прежде не существовало столько разнообразных возможностей и способов жизни. Весьма полезно будет рассмотреть эту возникшую ситуацию, поскольку в дальнейшем мы будем неоднократно обращаться к ней.
Важнейшим фактором человеческой жизни стала бесконечность пространства, пределы которого никогда нельзя будет постичь; бесчисленно количество еще не обнаруженных планет – короче, бездна! Я глубоко уверен в том, что осознание этих внушающих ужас возможностей каким-то образом глубоко запало в человеческое сознание и затормозило человеческую смелость и предприимчивость.
Тут необходимо сделать небольшое уточнение. Предприимчивые люди все же существуют, хотя и достаточно досадно то, что большинство их орудует в Глуши, за пределами Ойкумены, и то, что их предприимчивость не всегда направлена на созидание (утверждение это не является всецело ироническим: многие из самых вредных форм жизни вызывают в некотором роде побочный полезный эффект).
Но в целом честолюбие человечества направлено скорее внутрь, чем наружу, к очевидным целям. Почему? Неужели бесконечность как объект опыта (а не математическая абстракция) обескуражила человеческий ум? Удовлетворены ли мы и подстрахованы ли знанием того, что дальние пределы Галактики всегда к нашим услугам? Разве современная жизнь уже насытилась слишком богатой дичью из новинок? Мыслимо ли, что Институция завладела гораздо большим контролем над психикой людей, чем мы предполагаем? Или это преходящее ощущение крушения планов, убеждение, что все подвиги совершены, что все имеющие смысл цели достигнуты?
Несомненно, здесь нельзя дать однозначного ответа. Но следует упомянуть несколько пунктов:
Первый – (упоминание без комментариев) – своеобразие существующей ситуации заключается в том, что наиболее влиятельные и эффективные структуры наших дней являются частными или наполовину общественными ассоциациями, например: Интергалактопол, Институция, Корпорация Джарнелла.
Второй – упадок общего уровня образованности. Крайности, очень далекие друг от друга: ученые Институции – с одной стороны и, скажем, крепостные латифундии на некоторых планетах. Если мы присмотримся к условиям жизни людей в Глуши, за пределами Ойкумены, то поймем, что поляризация еще более отчетлива. Имеются очевидные причины такого упадка. Первопоселенцы находились среди чужого и зачастую просто враждебного окружения, Они прежде всего заботились о выживании. Возможно, еще более устрашающим фактором являлась неуправляемая масса накопленных знаний.
Тенденция к специализации началась в современную эпоху, но после прорыва в далекий космос и явившегося результатом этого информационного взрыва специализация стал еще болев узкой.
Возможно, уместно рассмотреть, как живет человек, который стал специалистом нового времени. Он живет в век материализма, где абсолютным интересуется небольшое количество людей. Он человек с налетом очарования, остроумный, искушенный в житейских делах, но неглубокий. У него нет абстрактных идеалов. Полем его деятельности, если он ученый, может быть математика или одна из областей физики; однако в сотни раз вероятнее, что это будет сфера, которую называют гуманитарной: история, социология, сравнительные науки, символистика, эстетика, антропология, наука о наказаниях – пенология, педагогика, связь, управление, не говоря уже о трясине психологии, истоптанной поколениями неучей, и до сих пор еще не исследованной бездне псионики.
Существуют еще и такие, кто, подобно автору этих строк, устраиваются уютно под грозящим рухнуть утесом всеведения и с торжественными заявлениями о своем смирении (которые либо неубедительны, либо их вовсе нет) возлагают на себя бремя оценки, похвалы, дискредитации или обличения своих современников. Потому что в большинстве случаев это легче делать, чем копать канавы".
