Тогда он забрался в постель и скоро уснул.

Утром, сидя на ступеньке трапа, Джерсен выпил чашечку чая. Всходило солнце. В воздухе чувствовался запах затхлости, грязи и гниющих растений. Низкие холмы теснились на юге у горизонта. Равнина – тундра, болота – простиралась насколько хватало глаз. Землю покрывали серо-зеленые лишайники, однообразие которых кое-где прерывали заросли камыша и черные проплешины земли, перемежающиеся зарослями истощенной осоки и маленькими черными деревцами с алыми ягодами. Встреча одноклассников в Гледбитуке, казалось, происходила где-то в другом мире и очень давно. Джерсен вернулся в салон, налил еще чашку чая, снова вышел из корабля и буквально заставил себя просмотреть «Книгу Грез».

Чай остыл. Джерсен читал страницу за страницей и дошел наконец до того места, где юный Говард прервал свои записи чуть ли не на середине предложения.

Джерсен отложил книжечку и уставился в пространство. Когда-то Говард Трисонг очень дорожил ею, она была для него частью юности, полной сладкой печали. Более того, она определяла его сущность. Предположим, Трисонг узнает, что книжка не пропала. Что дальше? Этот человек непредсказуем. Когда-то он был уверен, что книгу украл его бывший друг, Нимфи Клидхо. Интересно, где сейчас находится этот Клидхо?

Джерсен задумался, представив себе молодого Хардоаха, слабого, чувствительного, вечно окруженного тайной. Он снова взялся за «Книгу Грез», и ему показалось, что книжечка трепещет от фантастической жизни, сокрытой в ней… При первом прочтении она производила впечатление просто сумбурных записок, состоящих из личных рассуждений, разговоров семи паладинов, двенадцати песен как версий повествования. Последние страницы были написаны на языке Наомеи, известном только паладинам, и тут же приводились азбука с символами и триста пятьдесят понятий, по которым этот язык можно понять. До того как юный Говард полностью развил его, книга прерывалась.

Очевидно, Говард вел записи несколько лет. Предисловие, занимавшее полторы страницы, содержало заявление, в котором чуткое ухо услышало бы много яркого и необычного, тогда как циничный человек не заметил бы ничего, кроме неопытной напыщенности.

«То же самое, – подумал Джерсен, – можно сказать и обо всей книге». По мнению Джерсена, неопытный юнец не мог выдумать ничего подобного. «В чем же тут дело?» – подумал Джерсен, пытаясь подобрать более точное название фантазиям Говарда Алана Трисонга.

Книга начиналась так:

Я – Говард Алан Трисонг. Я не признаю имени Хардоаха и тому подобной чуши. То, что к моему рождению причастны Адриан и Реба Хардоах, – случайность, от меня не зависящая. Я произошел от коричневой земли, которую теперь сжимаю в руках, от серого дождя и стонущего ветра, от волшебной звезды Мемон. Мое тело пропитано десятью цветами, из которых пять входят в ее спектр.

Такова моя сущность.

Я претендую на линию Демабиа Хаткенса[50] от его союза с принцессой Гиссет из обители Трисонг, откуда появился Шорл Трисонг – Рыцарь Пламенного Копья.

Мой вистгейст[51] известен по названию тайной магии.

МОЕ ИМЯ ИММИР Пусть угрюмые лучи темной звезды по ту сторону Мемона отберут жизнь и свет у того, кто произнес это имя с презрением.

На следующей странице был рисунок, выполненный неумелой рукой, однако старательно и искренне. Картинка изображала нагого мальчика, стоящего перед нагим молодым мужчиной: мальчик – рослый и решительный, с ясным и умным взглядом; мужчина немного худощавый. Но что-то заставляло думать о нем как о сильном и отважном, удивительном человеке.

«Это, – подумал Джерсен, – молодой Говард и его вистгейст Иммир».

Далее Говард выписал подборку аксиом, и понятных, и совершенно туманных.

ЗАПРЕТЫ ПРОЧЬ!

Проблемы, подобные деревьям Блеадстоунского леса. Всегда между деревьями есть тропинка, по которой можно пробраться, не натыкаясь на стволы.

Я – вещь в себе. Я верю. Я волнуюсь. Это истина. Я побеждаю героев. Я ухаживаю за прекрасными дамами. Я плыву в тепле со страстным невыразимым желанием. Своим пылким убеждением я обгоняю время и думаю о невозможном. Мне подвластны тайные силы. Они зарождаются во мне. Иногда они вырываются из-под контроля, и тогда последствия ужасны. Это тайна, которую нельзя открыть никому. А вот секретный символ:

Я люблю Глэйд со светлыми волосами. Она живет в моих грезах и снах, как анемона в холодной воде. Она не осознает, что я – это я. Желал бы я найти дорогу к ее душе. Хотел бы я быть волшебником, чтобы следовать путями нашей мечты. Если б я только мог говорить с ней звездным светом, плывя по тихим волнам.

Я могу видеть контуры власти и использовать их, управлять животными. Я учусь многому. Страх, паника, ужас подобны диким великанам, которых надо приручить, и они будут служить мне. Это необходимо. Куда бы я ни шел, они следуют за мной по пятам, невидимые и неведомые, пока я не прикажу им.

Глэйд!

Я знаю, что она должна существовать.

Глэйд!

Она сделана из звездного света и цветочной пыльцы. Она дышит памятью полночной музыки.

Я удивляюсь… Удивляюсь… Удивляюсь…

Сегодня я показал ей Знак, случайно показал, будто он и значения не имеет. Она посмотрела на него, потом на меня. Но ничего не сказала.

Следующие несколько заметок носили следы подчисток, и там были места, переписанные позже более твердой рукой.

Что такое власть? Это средство осуществлять желаемое. Для меня власть становится необходимостью. Сама по себе она – добродетель и бальзам, сладкий, как поцелуй девушки. Подобно поцелую власть надо взять.

Я одинок. Враги и недоброжелатели окружают меня, смотрят безумными глазами, а потом сверкают наглыми ляжками, когда обращаются в бегство.

Глэйд, Глэйд, почему ты так сделала? Я лишился тебя. Теперь ты порочна и испорчена. О, милая, порочная Глэйд! Ты еще узнаешь горечь сожаления и раскаяния, ты споешь песни горя, но все будет бесполезно. Что касается собаки Таппера Садалфлоуриса, то я посажу его в янтарную гондолу, отвезу на остров работорговцев и отдам на растерзание Моалзам.

Но. я еще успею все обдумать.

В тексте было пропущено несколько страниц, затем шли записи темно-лиловыми чернилами. Рука казалась тверже, характеры выписаны более реалистично.

АКСИОМЫ

Аккумуляция власти – это самоподдерживающийся процесс. Прирост низок, но он увеличивается согласно дирекции[52]. Необходимо сделать только первые шаги. Однообразное и беззаботное существование. Во время этой фазы невозможно выработать собственные суждения. Дисциплина сама по себе не отвлеченное понятие. Обычно она навязывается полуосознанно. Нужно, во-первых, освободиться от Учения, от долга, нежных эмоций, которые не дают обрести власть.

Очевидно, прошло время, возможно, несколько месяцев. Дальше почерк стал крупным, заостренным, угловатым и выделял почти осязаемую энергию.

Новая девушка появилась в городе!

Ее имя – Зида Менар.

Зида Менар!

Мысли о ней волнуют меня.

Она существует в особом пространстве, раскрашенном в свои цвета, обладающем собственным ароматом! Как мне воссоединить ее– пространство и мое? Как разделить с нею свои секреты? Как объединить в одно целое наши тела, души, запахи?

Интересно, знает ли она меня так, как я знаю ее?