Вармус, спотыкаясь, добрел до ограждения, оперся на него локтями и откинулся назад, помутневшим взором оглядывая палубу. Затем с выражением крайней усталости он перебрался через планшир и спустился на землю. Он сказал несколько слов стюарду Порригу, после чего тот перешел на корабль. Вармус ослабил веревку, и «Аввентура» снова взмыла вверх.

После минутного размышления Кугель подошел к доктору Лаланку.

– Я поражен вашим благородством и хочу отплатить вам тем же. Я уступаю вам и вашим подопечным капитанскую каюту.

Доктор Лаланк еще больше помрачнел.

– Мои подопечные будут смущены. При всем своем легкомыслии они очень чувствительны и уязвимы. Кубрик, как оказалось, вполне удобен.

– Как вам будет угодно.

Кугель прогулялся по палубе и обнаружил, что каюту, первоначально предназначенную для Ниссифер, занял экклезиарх Гольф Раби, а стюард Порриг устроился в плотницкой.

Кугель присвистнул сквозь зубы. Отыскав старую подушку и кусок ветхого брезента, он соорудил на баке какое-то подобие палатки и поселился в ней.

Река Ченг широкими изгибами струилась по широкой равнине, разгороженной на поля и пастбища древними каменными стенами, в тени черных перодревов и индигодубов укрывались фермы. Купающиеся в лучах красного солнечного света выветренные холмы отбрасывали в ложбины изогнутые черные тени.

Весь день караван шел по берегу реки мимо деревушек Гулярд, Трунаш и Склив. На закате в низине у реки разбили лагерь.

Когда солнце уже скрылось за холмами, развели огромный костер, и путешественники кольцом окружили его, ища защиты от пронизывающей вечерней прохлады.

Пассажиры класса люкс вместе поужинали грубой, но обильной пищей, которую даже Клиссум нашел вполне сносной – все, кроме Ниссифер, оставшейся в своей каюте, и мимов, сидевших по-турецки рядом с корпусом корабля и зачарованно смотревших на пламя. Иванелло появился в роскошнейшем наряде: свободных штанах из золотой, янтарной и черной бархатистой саржи, подходящих к ним черных башмаках, просторной рубахе цвета слоновой кости с красноватым оттенком, расшитой золотыми цветочками. Из его правого уха на трехдюймовой цепочке свисал шарик из молочного опала, диаметром почти в дюйм – камень, очаровавший трех мимов почти до состояния транса.

Вармус щедрой рукой разливал вино, и компания стала дружеской. Один из обычных пассажиров, некий Анск-Давеска, воскликнул:

– Вот мы сидим тут, незнакомцы, волей-неволей вынужденные находиться в обществе друг друга! Предлагаю, чтобы каждый из нас по очереди представился и рассказал свою историю, кто он таков, и немного о своих достижениях.

Вармус хлопнул руками.

– Почему бы и нет? Я начну. Мадлик, налей мне еще вина… Моя история очень проста. Мой отец держал птичник под Бледноводьем, на той стороне дельты, и поставлял отличных птиц на весь край. Я хотел пойти по его стопам, пока он не взял себе новую жену, которая не выносила запаха паленых перьев. Чтобы угодить этой бабе, отец бросил птицеводство и хотел заняться разведением рыб в мелких прудах. Но совы собирались на деревьях и до такой степени раздражали его жену, что она сбежала с торговцем редкими благовониями. Тогда мы занялись паромной переправой из Бледноводья в Порт-Пергуш, но отец как-то раз перебрал вина и, уснув прямо на пароме, уплыл в открытое море. Тогда я занялся караванным делом, а остальное вы знаете.

Очередь перешла к Гольфу Раби, который сказал:

– Надеюсь, что моя жизнь, в отличие от жизни Вармуса, покажется вдохновляющей, в особенности присутствующим здесь молодым людям, или даже тем, кто почти вышел из этого возраста, как Кугель и Иванелло.

Иванелло, который отошел в сторону и сел рядом с мимами, обиделся:

– Эй, полегче! Можете оскорблять меня, как хотите, но не равняйте меня с Кугелем!

Кугель не обратил на это замечание своего внимания, а Гольф Раби ответил лишь легкой холодной улыбкой.

– Я прожил жизнь, подчиненную строгой дисциплине, и преимущества моего образа жизни должны быть очевидны всем. Будучи еще неофитом, я прославился безукоризненностью своей логики. Как Главный Член Коллегии я сочинил трактат, доказывающий, что излишнее обжорство поражает дух, как сухая гниль – дерево. Даже сейчас, когда я пью вино, я подмешал в него три капли аспергантиума, придавшего ему горький вкус. В настоящее время я заседаю в Совете и являюсь пантологом Последнего Откровения.

– Завидные достижения! – подвел итог Вармус. – Пью за ваш непрекращающийся успех, и вот вам бокал вина без аспергантиума, чтобы вы могли присоединиться к нашему тосту без отвращения к его мерзкому вкусу.

– Благодарю вас, – сказал Гольф Раби. – Это допустимо.

Теперь к обществу обратился Кугель:

– Я – вельможа из Альмери, где являюсь наследником огромного древнего состояния. Борясь с несправедливостью, я перешел дорогу злому волшебнику, который послал меня на север на верную смерть. Но он не учел, что покорность не в моем характере. – Кугель обвел глазами группу. Иванелло соломинкой щекотал мимов. Клиссум и Гольф Раби вполголоса спорили о воделевской доктрине изоптогенеза. Доктор Лаланк с Перруквилом обсуждали пивные Торкваля.

Надувшись, Кугель вернулся на свое место. Вармус, который разрабатывал маршрут вместе с Анском-Давеской, наконец заметил это и воскликнул:

– Молодец, Кугель! Очень интересно! Мадлик, полагаю, что еще два кувшина вина экономического сорта мы можем себе позволить, все-таки не часто мы устраиваем такие праздники по пути. Лаланк, не хотите ли представить одну из своих сценок?

Доктор Лаланк взмахнул руками; девушки, поглощенные той чепухой, что нес им Иванелло, не сразу, но все-таки заметили его знаки. Они вскочили на ноги и несколько минут демонстрировали какую-то головокружительную пляску.

Иванелло подошел к доктору Лаланку и задал ему на ухо какой-то вопрос.

Доктор Лаланк нахмурился.

– Вопрос, конечно, бестактный или, по меньшей мере, чересчур откровенный, но ответ – «да».

Иванелло задал еще один неслышный вопрос, на который доктор Лаланк ответил явно холодно:

– Сомневаюсь, чтобы подобные мысли когда-либо приходили им в голову.

Он отвернулся и возобновил беседу с Перруквилом.

Анск-Давеска вытащил гармонику и заиграл веселую мелодию. Эрмолде, несмотря на испуганные увещевания Вармуса, вскочила на ноги и пустилась плясать зажигательную джигу.

Закончив свой танец, она отвела Вармуса в сторонку и пояснила:

– Оказалось, что у меня просто болел живот от газов; конечно, мне следовало успокоить вас, но это как-то вылетело у меня из головы.

– У меня просто камень с души свалился, – ответил Вармус. – Кугель тоже обрадуется, поскольку, как капитану «Аввентуры», ему пришлось бы исполнять обязанности акушера.

Вечер был в полном разгаре. У каждого нашлась история, которой он хотел бы поделиться, или какая-то концепция, которую он желал донести до остальных, и все сидели до тех пор, когда от костра остались одни головешки.

Клиссум, как оказалось, сочинил несколько од и под напором Эрмолде с выражением продекламировал шесть строф из длинного творения, озаглавленного «О время, жалкий негодяй, что бьет из-за угла», перемежая строфы вокальными каденциями.

Кугель достал свою колоду карт и предложил научить Вармуса и Анска-Давеску игре в скаке, основанной лишь на удаче. Но и тот, и другой предпочли слушать, как Гольф Раби отвечает на ленивые вопросы Иванелло:

– …вовсе никакой путаницы! Коллегию часто называют «Конвергенцией» или даже «Ступицей», в шутку, разумеется. Но это одно и то же.

– Боюсь, вы разбираетесь в этом куда лучше, чем я, – сказал Иванелло. – Я заблудился в джунглях терминологии.

– Ага! Вот что значит непрофессионал! Я объясню попроще.

– Да, пожалуйста.

– Представьте себе несколько воображаемых спиц, представляющих от двадцати до тридцати бесконечностей – их точное число до сих пор неизвестно. Они сходятся – конвергируют – в центре, обладающем абсолютной чувствительностью; они смешиваются, а затем расходятся в противоположном направлении. Местонахождение этой «Ступицы» точно известно – она расположена на территории Коллегии.