Дети завтракали в столовой. Поздоровавшись, девушка села за дальний конец стола и смотрела, как они доканчивали свою овсянку. Мирон, как обычно, казался суровым и погруженным в размышления. Лидия выглядела немножко бледной.

— Сегодня ночью ветер опять дул очень сильно, — начала Уэйнесс. — Ты слышала?

— Слышала, — подтвердила девочка. — Но я никуда не побежала.

— Вот молодец! И голос ты слышала?

— Мирон сказал, что голосов на самом деле не существует, — криво усмехнулась Лидия.

— И он прав, как всегда.

Девочка вернулась к овсянке, а Уэйнесс решила осмотреть как следует столовую. Где же еще ей было искать информацию о Монкурио в такой ситуации? Если таковая вообще существовала? И вообще важно знать, как сама Ирена относится к этой теоретически существующей информации. Если она не считает ее особенно ценной, то интересующая Уэйнесс информация может оказаться где угодно — даже в старой коробке из-под конфет, где обычно хранятся всякие счета по дому.

Клара вышла в кладовку, и Уэйнесс мгновенно подбежала к буфету, открыла дверцы, обшарила все полки, надеясь увидеть хотя бы фамилию Монкурио или профессора Соломона.

Ничего.

Лидия и Мирон смотрели на нее без всякого удивления. Вернулась Клара. Девушка заставила себя спокойно сесть.

— Зачем ты это сделала? — тихо спросила ее девочка.

— Я ищу одну вещь, — шепотом ответила ей Уэйнесс. — Я скажу тебе о ней позже, когда бабушка уйдет.

Лилия кинула, найдя такое объяснение вполне разумным.

— Попроси Мирона, — тоже шепотом посоветовала она. — Он может найти вообще все, что угодно, потому что различает вещи через вещи.

Уэйнесс даже вздрогнула, но все же посмотрела на мальчика с недоверием — действительно ли все это так?

— Мирон, ты ведь правда можешь найти любую вещь? — спросила она.

Мирон сморщил нос, словно презирая столь неуместный вопрос.

— Мирон все знает и все может, — поспешила на помощь брату Лидия. — Иногда мне кажется, что он скоро заговорит, и тогда ты услышишь, как хорошо и красиво он умеет говорить!

Мирон не обратил на эту реплику никакого внимания и отодвинул тарелку с недоеденной кашей.

— Я думаю, он заговорит тогда, когда надо будет сказать действительно что-то очень важное, — не сводя глаз с брата, прошептала девочка.

— Или когда кому-то будет очень нужна его помощь, — подхватила Уэйнесс.

В кухне все стихло, и это явно свидетельствовало о том, что Клара весьма заинтересовалась разговором в столовой.

— Ну, ладно. Давайте лучше подумаем, чем мы займемся сегодня? Погода плохая, но не холодно, так что, можно пойти во двор, — предложила Уэйнесс, надеясь там и продолжить разговор с детьми.

Однако пошел дождь, и им пришлось остаться дома. Тогда они все трое принялись рассматривать атлас Земли.

Уэйнесс объяснила детям систему Меркатора.

— Таким образом, на этой ровной бумаге вы можете увидеть всю поверхность Земли. Синий цвет — это океаны и моря, а коричневый — континенты. А кто-нибудь из вас может мне сказать, где мы с вами находимся?

Лидия покачала головой.

— Нам никто этого не говорил.

Но Мирон, быстро посмотрев на карту, уверенно ткнул пальцем в Патагонию.

— Верно! — обрадовалась Уэйнесс и перевернула страницы. Все страны на Земле разные, и каждое место отличается от другого. Поэтому существует очень интересное занятие — путешествовать туда и сюда, переезжая из одного старинного городка в другой или изучая нетронутые леса — ведь на Старой Земле тоже осталось немало диких мест!

Лидия с сомнением посмотрела на карту.

— Может, то, что ты говоришь, и правда, но все же это что-то неправильное, и мне просто смешно смотреть все эти них. Даже не знаю, нравятся мне такое занятие или нет.

Уэйнесс рассмеялась.

— Я тебя понимаю. Такое чувство у нас называется «охота к перемене мест». Когда я была в твоем возрасте, один человек подарил мне сборник старинных стихов. И одно из них произвело на меня огромное впечатление, оно преследовало меня неделями, я даже стала избегать этой книги. Хочешь его услышать? Оно совсем небольшое, вот:

Мы скачем, мы скачем, и я и другие,

Чрез синие горы и реки стальные,

Чрез шумное море и чрез

Тартари разбойничий лес.[70]

— Какое милое, — согласилась Лидия и посмотрела на брата, который, по обыкновению наклонив голову набок, молчал. — Мирону тоже очень понравилось. Ему вообще нравятся всякие созвучия из слов. А ты знаешь еще какие-нибудь стихи?

— Дай подумать. Вообще на стихи у меня очень плохая память, но вот еще одно я помню. Оно называется «Озеро Мрачных Болот», очень грустное:

Слишком влажен и слишком глубок оказался грот

Для души столь возвышенного героя.

И она улетела на Озеро Мрачных Болот,

Где лишь свет светляков освещает всю ночь напролет

Одинокую душу в березовом легком каноэ.

— Какое хорошее стихотворение, — признала Лидия. И снова посмотрела на брата. — Мирон тоже решил написать тебе стихи! — после некоторой паузы с восторгом сообщила она.

Выпрямившись особенно резко, мальчик взял карандаш и бумагу и быстрыми ровными строчками написал: «стихи очень красивые, и слова красивые. Прочитай еще раз».

Уэйнесс улыбнулась.

— Нет. Во второй раз это прозвучит гораздо хуже.

«Хорошо, — написал Мирон. — Если не хочешь, я попробую записать их с первого раза».

Уэйнесс сдалась.

Мирон слушал ее внимательно, затем немного подумал и написал следующее: «Мне нравится эти стихи. Слова хорошо подходят друг к другу. Когда будет время, я тоже напишу стихи».

— Надеюсь, ты мне их покажешь? Или даже прочтешь вслух.

Мирон прикусил губы, вероятно, еще не готовый к такому подвигу.

— А еще знаешь какие-нибудь стихи? — не унималась Лидия.

Уэйнесс задумалась.

— Есть одно стихотворение, которое я выучила, будучи совсем маленькой. Хорошее стихотворение, и вам оно тоже должно понравиться. — Девушка посмотрела на детей — оба сидели в трепетном ожидании. — Вот какие это стихи, — улыбнулась она.

Танцевала наша Мурка средь углей,

Танцевала в лучшей юбочке своей.

Плачет Мурка, не дадут ей молока,

В юбке дырку не заштопает пока.

Лидия была просто в восторге.

— Только очень грустно, — добавила она.

— Может быть, — согласилась Уэйнесс. — Но, я думаю, кошечка очень быстро заштопает свою юбочку и скоро получит много молока. Я бы на ее месте сделала именно так.

— И я тоже. А еще, а еще знаешь какие-нибудь стихи?

— Не сейчас, ладно? Может быть, лучше ты сама попробуешь написать стихи. И Мирон тоже.

— Я напишу стихи о ветре, — задумчиво произнесла девочка.

— Это хорошая мысль. А ты, Мирон, о чем?

«Об этом я должен еще подумать, — написал мальчик. — Мое стихотворение будет звучать похоже на то, про озеро — так мне нравится писать больше всего».

— Твоя идея тоже очень интересна — одобрила Уэйнесс и прислушалась. Клара снова вышла в кладовку. Девушка быстро оглядела гостиную: ни стола, ни бюро, где могли бы лежать личные бумаги Ирены.

— Ты опять что-то ищешь? — увидела Лидия.

— Да, бумаги, в которых есть адрес человека по имени Адриан Монкурио или профессор Соломон. Это все равно одно и то же лицо.

Клара вернулась и подозрительно заглянула в гостиную, словно проверяя что-то. Мирон и Лидия молчали. Когда старуха вышла, мальчик взял карандаш.

«Таких бумаг в доме нет».

Уэйнесс откинулась на спинку стула и посмотрела в потолок.

День шел под шум непрекращающегося дождя, который доносил запах сырости и болота. Вернулась домой Ирена. Уэйнесс, несмотря на проливной дождь, стазу же ушла к себе в отель.

На следующий день дождь шел мелкий и, прибыв в Каса Лукаста, Уэйнесс обнаружила, что ни на какую работу Ирена не ушла. Женщина никак это не объясняла, но, по-видимому, чувствовала себя плохо и после короткого совещания с матерью, поднялась к себе наверх. А чрез полчаса Клара, накинув старую шаль, вязала хозяйственную сумку и вышмыгнула из дома.