Интересно, сможем ли мы насытиться когда-нибудь? Схлынет ли со временем эта иссушающая необходимость друг в друге? Надеюсь, что нет.

Мысли текли потоком где-то на границе сознания, и, честно признаюсь, я не пыталась в них вникать. А совсем скоро выкинула их вовсе — сейчас важными остались лишь прикосновения Кеорсена, его губы на моей коже и пальцы, расстегивающие пуговицы моего платья.

На обед в тот день мы так и не явились.

Я бы хотела сказать, что после случившегося магия слова полностью подчинилась мне, но это было бы неправдой. Сила, запечатанная столько лет, рвалась проявить себя. Я чувствовала ее голод и нетерпение, ощущала на кончике языка, готовую стать приказом в любую секунду. Требовалась вся моя выдержка, чтобы только сохранять контроль над пробудившимся даром.

Иногда он все же брал верх и, вплетаясь невидимой лентой в мои слова, подавлял чужую волю. Как правило, я успевала вовремя отменить приказ и сделать вид, будто ничего особенного не произошло. Слуги редко замечали неладное, а если что и чувствовали, то не придавали этому значения.

С Кеорсеном и Рейшаром мы условились не афишировать мои новые способности — не хотели дразнить Совет и подкидывать дров в огонь их ненависти ко мне. Да, магия может защитить меня, но только пока о ней не догадываются. Стоит врагам прознать о ней, как меня попытаются устранить более грубым способом: метко пущенный арбалетный болт не менее опасен, чем разъяренный низший. И мое счастье, что демоны — не важно, какого подвида — питают слабость к уничтожению недруга в ближнем бою. Иначе мое сердце давно бы перестало биться.

Поиски Амадейны продолжались. Демоница растворилась, будто снег по весне, — исчезла, не оставив ни следов, ни зацепок. Однако Кеорсен с Рейшаром не сдавались. Подключив присягнувших темных, они пытались отыскать сбежавшую высшую. Действовали при этом без лишнего шума. Дела Артенсейров оставались делами Артенсейров, и тех, кто не относился к первому роду, посвящали в происходящее крайне неохотно.

Когда Кеорсен покидал замок, я запиралась в тренировочном зале и медитировала часами напролет. Я хотела научиться ловить момент активации магии за секунду до того, как она вплетется в слова. Почувствовать ту грань, когда обычный приказ становится непреодолимым. Верной помощницей в этом деле стала Двадцать-шесть — человеческая рабыня, чью жизнь я однажды спасла. Как оказалось, она не забыла моего заступничества и, узнав о моем пребывании в Северном замке, попросила принять ее клятву верности. Отныне Двадцать-шесть хранит мои секреты крепче собственных.

Иногда, глядя на нее, я вспоминала слова Кеорсена. Он не верил в прощение, считал, что ударивший раз обязательно сделает это снова. Но Двадцать-шесть оказалась не такой: она умела признавать ошибки и быть благодарной за помощь и тем вселяла в меня надежду.

С Тиной я стала проводить меньше времени. Сейчас, не чувствуя уверенного контроля над пробудившимся даром, я не хотела нечаянно навредить ей. Тина, к моей радости, поняла все правильно. Иногда она сама приходила ко мне и делилась мыслями, показывала вязание, которым увлеклась в Северном замке, или просто сидела рядом. Я в такие моменты старалась больше слушать.

Жизнь снова стала почти нормальной. И лишь по ночам, когда Кеорсена не было в замке, я мучилась бессонницей. Подолгу ворочалась в кровати или, кутаясь в плед, стояла у окна, глядя, как снег блестит от лунного света.

Я думала о том, какой была когда-то и какой становлюсь. С каждым новым этапом, с каждой пробудившейся или обретенной силой я все больше похожу на демоницу и все меньше — на человека. Это пугает. Я не желаю лишиться своей более слабой половины. Точнее, слабой ее считают высшие. Я же вижу в ней силу — силу поступать правильно, игнорировать выгоду ради совести.

Впервые за последние недели я вновь задумалась о положении людей в мире высших, о несправедливости установленных порядков. Только теперь это не просто сетования — я вдруг поняла, что действительно могу попытаться их изменить. Чувствуя поддержку Кеорсена, полагаясь на пробудившуюся магию, я ощутила себя как никогда уверенной в собственных силах.

Кеорсен отсутствовал уже четыре дня, но к сегодняшнему вечеру обещал вернуться. Предвкушая скорую встречу, я с особой тщательностью подбирала наряд: платье из струящейся ткани цвета предрассветного неба, туфли на два тона темнее, подаренные высшим драгоценности. Мне хотелось выглядеть безупречно в его глазах. Но еще больше мне не терпелось увидеть его самого, обнять, прижаться к сильному телу и вдохнуть ставший таким родным запах.

Идя к гостиной, в которую по негласному правилу всегда перемещался Кеорсен, я с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на бег. Сердце трепетало, губы едва ощутимо покалывало в ожидании поцелуя. И только гордость не позволяла сбиться с шага, заставляя держаться спокойно и с достоинством.

Переступив порог гостиной, я огляделась. Это глупо — в душе я уже знала, что Кеорсена здесь нет, но желание убедиться в обратном оказалось сильнее меня. Вызвав слугу, я велела подать закуски и напитки, сама же опустилась на диван и принялась ждать. Мне казалось, пройдет минута-две, и в центре комнаты закрутятся потоки открываемого портала. Однако этого не случилось ни через пять, ни через десять, ни даже через сорок минут.

За окном стремительно темнело. В небе драгоценными слезами замерли звезды, и ветер пел им протяжную песнь. Вторя ему, моя душа выла, отчетливо понимая: что-то случилось. Что-то ужасное, непоправимое. И незнание рождало в сердце страх.

Я исходила гостиную вдоль и поперек, отправила Двадцать-шесть дежурить возле покоев Кеорсена — на случай, если он перенесется туда. Иногда я останавливалась и прислушивалась к звукам в коридоре, надеясь услышать спешную поступь рабыни, бегущую сообщить о возвращении хозяина.

Искусанные от волнения губы едва ощутимо пульсировали. Холод, тянущий от окна, все сильнее проникал под кожу.

Когда спустя почти четыре часа ожидания в комнате закрутились вихри портала, я едва не заплакала от облегчения. Кинулась к Кеорсену, но замерла, не дойдя шага. Лицо высшего казалось непроницаемым — фарфоровая маска, не выражающая ни единой эмоции.

— Что случилось? — Я с беспокойством заглянула в черно-серебристые глаза.

Кеорсен прошел к дивану, упал и, запрокинув голову, прикрыл веки. Я, ступая почти неслышно, приблизилась и опустилась рядом. Заговаривать снова не спешила.

— Мы нашли Амадейну, — наконец произнес он. В затянувшейся тишине его голос прозвучал до неуютного громко. — Точнее, все, что от нее осталось.

ГЛАВА 26

Не произнося ни слова, я придвинулась вплотную и опустила голову на плечо Кеорсена.

— Ее убили жестоко, — продолжил высший. — Даже слишком для демоницы ее статуса. Задели краем огненного вала. Не промахнулись — поступили так сознательно.

Кеорсен говорил сухо, отрывисто. Боль главы рода, потерявшего члена семьи, и злость на убийцу переплелись слишком тесно, чтобы можно было отделить одно чувство от другого.

Огненный вал… Я помню его и свой страх перед несущимся в меня шаром пламени. А еще я помню холодную усмешку Кеорсена, когда он поведал мне о жестокости подобной магии: тех, кому не посчастливилось умереть сразу, вал уничтожает в течение нескольких дней. Выжигает изнутри клетка за клеткой, сводя с ума невыносимой болью, выворачивает душу и толкает на самоубийство в надежде на избавление от мук.

Как бы Амадейна ни поступила со мной, она не заслужила такой страшной участи.

— Ее бросили умирать, связав руки и ноги. Видимо, желали поглумиться. — Кеорсен скрипнул зубами. — Кто бы это ни сделал, он знал, что боль не позволит ей мыслить здраво. Амадейна видела свои связанные запястья, но вместо того чтобы избавиться от веревок, она раздирала собственное лицо.

Меня передернуло, стоило только представить происходящее. Я тряхнула головой и попыталась выкинуть жуткие картины из головы.