С 12 до 16 лет — переходный возраст, превращение «куколки в бабочку». В это время гипофиз резко усиливает продукцию гонадотропных гормонов, «включающих» половые железы. Мощный выброс половых гормонов приводит к ряду существенных изменений в организме: анатомо-физиологических (изменение характера волосяного покрова, перераспределение жировой ткани, изменение в гортани, сопровождающееся «ломкой» голоса, увеличение молочных желез у девушек и рост наружных половых органов у мальчиков); функциональных (появление первых месячных у девочек и поллюций у мальчиков) и психологических (осознание этих процессов и эмоциональное переживание их). Для формирующейся личности именно психологические изменения во время полового созревания оказываются самыми важными, тем более что находящиеся рядом взрослые часто не могут просто и откровенно объяснить подросткам суть происходящих с ними явлений — по незнанию, по неумению, из-за ложной стыдливости, а чаще — из-за отсутствия желания.
Настоящим психологическим шоком для подростков являются первые месячные у девочек и первые поллюции у мальчиков. Если девочек чаще все-таки предупреждают их матери (к сожалению, эти предупреждения нередко запаздывают), то первые поллюции подростков оказываются для них совершенной неожиданностью. Сладострастные ночные сновидения, заканчивающиеся мокрой постелью, таят в себе одновременно и притягательное, и постыдное начало для мальчиков. При этом у подростков объекты их эротических фантазий, как правило, не совпадают с окружающими их реальными людьми. Когда же пробуждающееся либидо случайно «натыкается» на близких знакомых, они испытывают стыд и неловкость.
Еще З. Фрейд отмечал, что в сознании мальчика-подростка чувственно-эротическое влечение и потребность в психологической близости и тепле сначала разобщены, так что грубые, лишенные всякой духовности эротические фантазии нередко сосуществуют с мечтой о нежной и возвышенной любви, в которой нет ничего сексуального. Подтверждением этого феномена могут служить воспоминания русского писателя В. Вересаева о своей гимназической влюбленности: «Поражает меня в этой любви вот что. Любовь была чистая и целомудренная, с нежным, застенчивым запахом, какой утром бывает от луговых цветов в тихой лощинке, обросшей вокруг орешником. Ни одной сколько-нибудь чувственной мысли не шевелилось во мне, когда я думал о Конопацких. Эти три девушки были для меня светлыми, бесплотными образами редкой красоты, которыми можно было только любоваться. А в гимназии, среди многих товарищей, шли циничные разговоры, грубо сводившие всякую любовь к половому акту». Далее В. Вересаев пишет: «Я развращен был в душе, с вожделением смотрел на красивых женщин, которых встречал на улицах, с замиранием сердца думал, — какое бы это было невыразимое наслаждение обнимать их, жадно и бесстыдно ласкать. Но весь этот мутный поток несся мимо образов трех любимых девушек и ни одна брызга не попадала на них из этого потока. И чем грязнее я себя чувствовал в душе, тем чище и возвышеннее было мое чувство к ним».
Если же романтические и «плотские» переживания пересекаются на одном объекте, подросток может испытывать сильнейшее смятение и такую встряску чувств, которые запоминаются на всю жизнь, как это произошло с героем рассказа А. Куприна «Леночка»:
«И отношения как-то сразу переменились. Переменились после того, как в один из субботних вечеров, перед всенощной, Леночка и Возницын, расшалившись в полутемной комнате, схватились бороться. Окна тогда еще были открыты, из палисадника тянуло осенней ясной свежестью и тонким винным запахом опавших листьев, и медленно, удар за ударом, плыл редкий, меланхоличный звон большого колокола Борисоглебской церкви.
Они сильно обвили друг друга руками крест-накрест и, соединив их позади, за спинами, тесно прижались телами, дыша друг другу в лицо. И вдруг, покрасневши так ярко, что это было заметно даже в синих сумерках вечера, опустив глаза, Леночка зашептала отрывисто, сердито и смущенно:
— Оставьте меня… пустите… Я не хочу…
И прибавила со злым взглядом влажных, блестящих глаз:
— Гадкий мальчишка.
Гадкий мальчишка стоял, опустив вниз и нелепо растопырив дрожащие руки. Впрочем, у него и ноги дрожали, и лоб стал мокрым от внезапной испарины. Он только что ощутил под своими руками ее тонкую, послушную, женственную талию, так дивно расширяющуюся к стройным бедрам, он почувствовал на своей груди упругое и податливое прикосновение ее крепких высоких девических грудей и услышал запах ее тела — тот радостный пьяный запах распускающихся тополевых почек и молодых побегов черной смородины, которыми они пахнут в ясные, но мокрые весенние вечера, после мгновенного дождя, когда небо и лужи пылают от зари, и в воздухе гудят майские жуки.
Так начался для Возницына этот год любовного томления, буйных и горьких мечтаний, единиц и тайных слез. Он одичал, стал неловок и грубоват от мучительной застенчивости, ронял ежеминутно ногами стулья, зацеплял, как граблями, руками за все шаткие предметы, опрокидывал за столом стаканы с чаем и молоком».
Иногда, на первых порах, подросток, испытывая томление новых для него чувств, еще не до конца осознает все, что с ним происходит, а его пробуждающийся половой инстинкт не сразу выбирает себе подходящий объект. Вспомните, как две с половиной тысячи лет назад юная Суламифь из «Песни песней» ожидала свою любовь, которая позже явится ей в облике царя Давида:
«На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его».
И действительно, что толку искать то, что еще не существует в природе? Можно сколь угодно долго разыскивать яблоки среди ветвей цветущего сада, но пока деловитые пчелы или легкомысленные мушки не принесут на рыльца цветов пыльцу, и она не проникнет в таинственный сумрак завязи, оплодотворив яйцеклетки, найти плоды невозможно. Но когда подойдет положенное время, весь сад будет усыпан ими. Точно так же и подсознание, набрав силы, очень скоро находит себе объект для влюбленности (причем это может быть равно как соседская девчонка, так и заокеанский киноактер). И вот — бац! — и первая любовь молнией ударяет в сердце!
В русской литературе, наверное, непревзойденным классическим образцом описания такой ситуации является прекрасная повесть И. С. Тургенева «Первая любовь», отрывок из которой я позволю себе процитировать:
«Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, что я ощущал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно-сладкого, женского… Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав; я дышал им, оно катилось по моим жилам в каждой капле крови… ему было суждено скоро сбыться. <…>
Я присел на стул и долго сидел как очарованный. То, что я ощущал, было так ново и так сладко… я сидел, чуть-чуть озираясь и не шевелясь, медленно дышал и только по временам то молча смеялся, вспоминая, то внутренне холодел при мысли, что я влюблен, что вот она, вот эта любовь. Лицо Зинаиды тихо плыло передо мной во мраке — плыло и не проплывало; губы ее все так же загадочно улыбались, глаза глядели на меня немного сбоку, вопросительно, задумчиво и нежно… как в то мгновение, когда я расстался с ней.
Моя «страсть» началась с того дня. Я почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен чувствовать человек, поступивший на службу: я уже перестал быть просто молодым мальчиком — я был влюбленный. Я сказал, что с того дня началась моя страсть, я мог бы прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствие Зинаиды: нечего мне на ум не шло, все из рук валилось, я по целым дням напряженно думал о ней… но в ее присутствии мне не становилось легче. Я ревновал, я сознавал свое ничтожество, я глупо дулся и глупо раболепствовал — и все-таки непреодолимая сила влекла меня к ней — и я всякий раз с невольной дрожью счастья переступал порог ее комнаты. Зинаида тотчас же догадалась, что я в нее влюбился, да я и не думал скрываться; она потешалась моей страстью, дурачила, баловала и мучила меня. Сладко быть единственным источником, самовластной и безответной причиной величайших радостей и глубочайшего горя для другого — а я в руках Зинаиды был как мягкий воск. Впрочем, не я один влюбился в нее; все мужчины, посещавшие ее дом, были от нее без ума — и она их всех держала на привязи — у своих ног. Ее забавляло возбуждать в них то надежды, то опасения, вертеть ими по своей прихоти (это она называла: стукать людей друг о друга) — а они и не думали сопротивляться и охотно покорялись ей».
