Утром Иван уже стоял в большой и просторной комнате своего научного руководителя, среди завалов старинных манускриптов, заржавевших доспехов и раскрытых книг. Денис Трофимович жил в том же доходном доме, но занимал вместе со своими книгами и экспонатами пять комнат. Собственно, он и сосватал Ване угол за приемлемую цену – до этого адъюнкт снимал комнату в складчину с двумя приказчиками (страшными выпивохами и буянами), и заниматься там было совершенно невозможно.
– Заходи, заходи, В‑в‑ванюша. – прошамкал профессор, усаживаясь на единственный треногий табурет.
Хоть и минуло более недели после событий в доме Стрыльникова, старик так и не оправился от унижения, он иногда заикался, передвигался большей частью с тростью, да и вообще как-то скукожился. История с похищением «Витязя» и покушением на убийство британских гостей просто сломала историка.
– Вчера заглядывал к тебе, грешным делом, вечерком, да так и не застал. А утром глянул – а ты прямо в одежде да в сапогах спать изволишь. Нехорошо-с, нехорошо-с. Ты все-таки историк, а не извозчик.
Иван густо покраснел, его передернуло, как только он вспомнил подробности минувшей ночи.
– Да я ж не злоупотребляю, Денис Трофимович. По вашему совету выбрался вчера на Введенский, там в трактирчике попались студенты, выпил с ними вина – вот и опьянел. Под утро только до дома добрался, уж и не помню как. Зато зуб прошел, вон я и повязку снял.
Профессор поморщился, грустно покачал головой и погладил Ваню по голове.
– Ну ничего, ничего, Ванюша. Бывает. Осторожней надо – не ровен час, в какую историю влипнешь.
– Так не в этом дело-то! – с жаром ответил Иван. – Денис Трофимович, ей-богу, не поверите, зашел в антикварный на мосту и увидал там старинную карту. Продавец, как видно, не представлял ее ценности, да и я сам, признаться, не стал его разуверять, солгал, сказал, что подделка. Так и сговорились на двугривенном. Уже утром я ее осмотрел повнимательней и пришел в смятение. Как минимум, семнадцатый век, техника арабских картографов, надписи на фарси: «Щит Аллаха» и «Воин Аллаха», правда, изображенная область какая-то непонятная. Вот… гляньте…
– Успокойся, успокойся, Ванюша, – после невыносимо долгой паузы ответил профессор, глядя на приемного сына сквозь пенсне, – на такую наживку часто попадаются молодые археологи. Это schulische Karte[166], на которой тренировались начинающие арабские и китайские картографы. Ученикам давали задания – придумать несуществующую область и изобразить ее на пергаменте, так что ценности она не представляет. Впрочем, я бы снял с нее копию, на потеху студентам. А по поводу щита и воина Аллаха – очевидно, это часть девиза школы картографов, это тоже имело место быть, особенно если ученик был юн и амбициозен. Как и ты, – и старик улыбнулся, что заставило Ивана густо покраснеть. – Впрочем, я просто по-стариковски брюзжу, никакой это не грех, а величайшая ценность, и я уверен, что это все обязательно сослужит вам хорошую службу. Не бойтесь амбиций и не бойтесь рисковать – и многого добьетесь!
– Как мой отец?
Смородинов продолжал улыбаться.
– Да, Ванюша, как твой отец. Я всегда тебе говорил, что он любил рисковать и в свои тридцать был куда известнее, чем я в шестьдесят пять.
– Так ведь риск и свел его в могилу!
– Ну и что? Он добился куда больше моего за свою короткую жизнь. Когда он падал со скалы, кричал: «Вот она, дверь!» Так и умер, Ванюша, веря в то, что свою мечту он осуществил – нашел Зеркало Шайтана.
Иван задумчиво смотрел на профессора.
– Ты похож на отца, – добавил старик, – так же сильно, как не похож на меня. Я вечно осторожничаю, мыслю мелко и всего боюсь.
– Бросьте вы, Денис Трофимович, – постарался возразить Иван.
– Да-да, даже не спорь. Я помню, что, когда Афанасий сорвался, я, вместо того чтобы спуститься к нему, сперва осмотрел стену. Скорее всего, если бы я в самом деле нашел дверь, то присвоил бы это открытие. Но двери не было, лишь узкая заснеженная расщелина, и я спустился вниз и плакал на разбитой груди Афанасия. Я уже сто раз тебе это рассказывал, и мне до сих пор стыдно. Не… сердишься ли ты на меня?
– Моему отцу тогда уже было все равно, – ответил Иван, – а вам я всегда буду благодарен за то, что вы меня вырастили. И жизнью я смогу рискнуть не только ради бездушных сокровищ, но и ради вас – человека, которого люблю и уважаю.
С этими словами Иван вышел из кабинета, оставив старика с глазами, полными слез. Никто из них не знал, что увидятся они еще только один раз.
Итак, профессор не только не помог, а еще больше озадачил. Рассказу про лавку Исакова он, конечно, не поверил, это было очевидно. Зачем-то выдумал историю про какие-то учебные карты, изображал безразличие, назвал карту занятной поделкой, хотя глазами так и впивался в пергамент. Зачем он лгал? Неужели сам решил найти тайник? Черт побери, показывать карту опекуну не следовало, идиотская идея… За картой глаз да глаз теперь. Нужно во что бы то ни стало и как можно скорее найти разгадку. Надо торопиться. Иван швырнул манускрипт под кровать в свой «тревожный» чемоданчик, где он привык держать вещи наготове: если что – схватить его и бежать. Затем, ломая голову, сел за стол. Взял ржавую саблю за отломанный эфес своими крепкими сильными пальцами и принялся бездумно натирать лезвие тряпочкой. Скоро пришла Катя, но, увидев странную задумчивость своего возлюбленного, не стала мешать, а просто тихонько села в уголке на кресло.
Иван не знал, что уже через несколько дней Родин догадается, куда пропала карта Стрыльникова, что она самая что ни на есть подлинная и что скоро он сам будет бежать в темноту по гремящим крышам сараев, сжимая в окровавленной руке «тревожный» чемоданчик.
Иван, конечно, был человеком крепким и выносливым но никогда еще в своей жизни не бегал так быстро. Сердце колотилось в грудной клетке громко, как дробь проказливого барабанщика. Конечно, побегаешь зайцем, когда за спиной слышны выстрелы, крики и полицейские свистки, да еще и подгоняет ни с чем не сравнимое ощущение, что ты снова убил человека. Ну оно, может, и к лучшему, потому что зря сболтнул Родину про Шайтан-Калаяр. Еще, не дай бог, снарядили бы за ним сыщиков. Так лучше. Пусть спит бывший лучший друг спокойным сном. И пусть никто не знает, куда может направляться беглый убийца.
Подворотни и проулки беглец знал куда лучше преследователей – и они вскоре отстали, заблудившись в бесконечных поворотах, дровешницах, заборах и сарайчиках. Гусев с изумлением обнаружил, что ноги сами пронесли его по привычному маршруту – прямиком к университету. Он остановился у отдельно стоящего корпуса естественного факультета, аккурат перед анатомичкой. Недалеко находилась избушка штатного университетского сторожа и дворника – лодыря Равиля. Равиль, похоже, опять дрых – вон в окне даже огонька лучины не было. Зато лунный свет отлично осветил сушившееся на веревке белье: сероватые простыни и пододеяльники, халат, пояс, широкие полосатые шаровары, долгополая рубаха и даже зеленая тюбетейка, пришпиленная одинокой прищепкой. План созрел мгновенно: Иван перемахнул через забор, аккуратно снял всю одежду, а потом, немного подумав, и простыню. Сам виноват Равиль: не соблазняй воришек, все ж таки в неспокойном городе живем.
Уже переодеваясь в лесочке в татарское платье, Гусев совершенно успокоился. Не зря же он сотни раз мечтал, как будет уходить в бега с чемоданчиком, полным денег. Да, пока денег нет, но в чемоданчике лежит заветная карта, и он должен, обязан разгадать ее секрет. Ну а если нет – выход всегда есть: пойти в полицейское управление с повинной и сдаться. Ха! Даже звучит глупо. Денег на поездку в Таврическую губернию хватит, а там сами горы помогут ему решить задачу.
Кабак «Шилка» у Горбатого моста – место опасное. Туда человеку чужому без нужды лучше не соваться: вот Ваня Барин из Томска начал со своей колодой на местных ребятишек быком переть – живо на ножи поставили. И правильно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
