Михалыч кивнул Сергею, и они двинулись дальше.

На последней вышке стоял сам Петр Фадеевич. Он задумчиво смотрел куда-то в лес, прищурившись и изредка вздыхая.

– Ну что, – поинтересовался он. – Обматерил вас Димка-то?

– Нет вроде, – Михалыч махнул рукой.

– Ворчливый он какой-то, – сказал Сергей.

– Да не обращай внимания. Как говорят, смирен, не речист, а на руку нечист. Он дельный мужик, одно слово, Кожемяка.

В чем особенность кожемяк, как дельных мужиков, Сергей расспрашивать не стал. Раз говорят, значит, так и есть.

– А у тебя чего тут? – поинтересовался Михалыч.

– А ничего. Хорошо. Одно плохо в ночь, надо будет усиливать посты. В одиночку никак.

– Верно… Ну, посмотрим. Думаю, что получится.

– Хоть и нехорошо, да ладно… – непонятно ответил Петр Фадеевич и снова уставился в тайгу.

– А мы с тобой, Сережа, пойдем разберемся с подходами на палисаду. – Михалыч хлопнул Сергея по плечу.

Они осторожно, насыпь оказалась очень скользкой, спустились вниз.

– Ты бы мне задание какое-нибудь дал, – попросил Сергей. – А то я, как не пришей к чему-то там рукав, мотаюсь…

– Легко! Давай мне хворосту разного. Да побольше. Топорик вон там возьмешь…

Таскать и рубить хворост было не так просто, как казалось на первый взгляд.

Дело это оказалось серьезным и изматывающим. Вскоре Сергей взмок и тяжело дышал, однако работу не бросал.

Когда он в очередной раз вошел в ворота, охраняемые Сашей Рогаткиным и Костей-десантником, то сначала не поверил своим глазам.

Во дворе, на расчищенной от снега площадке, стоял Гриша, сосредоточенный и напряженный. А напротив него, чуть пригнувшись и расставив руки, стояла Маша. Оба были одеты довольно легко, видимо, чтобы одежда не стесняла движений.

Неподалеку Михалыч с интересом наблюдал за происходящим.

– Машка, у него ведь челюсть…

Гриша махнул рукой, не мешайте, мол, и двинулся вправо. Маша не дала ему возможности сократить дистанцию и двинулась в противоположенную сторону. Они накручивали круги, ступая осторожно, плотно, чтобы не дать противнику даже малой возможности воспользоваться случайной оплошностью.

Сергей с грохотом свалил набранный хворост. И едва не упустил начало боя. А посмотреть можно было только начало, потому что все разрешилось слишком быстро.

Гриша успел пинком послать в лицо Маше комок снега и кинуться вперед.

Однако хитрость не прошла. Супруга Михалыча ушла в сторону, ловко ухватила Гришу под локоть, уводя в сторону удар кулаком. А дальше…

А дальше Сергей ничего не понял. Потому что в следующий момент Гриша уже лежал на спине и молотил свободной рукой по импровизированному татами.

– Руку ему не сломай! – закричал Михалыч. – Еще этого не хватало…

– Да хорошо все! – радостно откликнулась Маша. Она раскраснелась и явно вошла в азарт. – Под контролем!

– Знаю я… – проворчал Михалыч, глядя, как поднимается Гриша, отряхиваясь и возвращаясь на боевую позицию. – Чего встал, давай хворост!

Последнее адресовалось Сергею.

– Под контролем, – ворчал Михалыч.

– Да ладно, чего ты волнуешься, Гриша не со всей дури же лупит, – не понял причины волнения Сергей.

Михалыч фыркнул.

– Последний раз это «под контролем» кончилось двойным переломом руки.

– У Машки? – ужаснулся Сергей.

Михалыч посмотрел на него как на умалишенного.

– Сережа… Ты меня поражаешь иногда. Ну, посмотри на нее…

Сергей посмотрел.

– Ты думаешь, у нее может быть перелом руки? Нет, конечно! У ее спарринг-партнера! То же самое ведь говорила. – Михалыч краем глаза посмотрел на Гришу, в очередной раз улетевшего с «ринга» в сугроб. – Под контролем… Блин.

Он отвернулся от дерущихся.

– Ну, вот, собственно, готово. Оставшийся хворост можешь в дом отнести. К печке.

На каждую палисаду вела теперь аккуратная снежная лестница, укрепленная ветками. Надежно, хотя, может быть, и недолговечно. Но Михалыч и не собирался тут зависать на месяц. Чутье подсказывало ему, что лестницы или понадобятся в скором времени, или не пригодятся вообще.

Он посмотрел на часы. И повернулся к Маше.

Дождавшись, когда Гриша в очередной раз подтвердит проигрыш, Михалыч громко спросил:

– А обедать сегодня дают? Или кормят только отбивной по ребрам?

– Я ж сказала, – весело отозвалась Маша. – Все под контролем. Горячее готово и так далее…

– И то хорошо. – Михалыч вздохнул.

За обедом все молчали. Ощущение неясной приближающейся угрозы вдруг поселилось среди людей. В каждой операции наступает момент, когда адреналиновая волна, подпитывавшая людей до определенного предела, наконец иссякает и на смену ожесточенной решимости приходит упадок сил и тревога.

– Не фонтан, короче, – вдруг резюмировал Миша Самойлов. – Я, конечно, всякой дряни понаставил вокруг. Но для умелого человека это все раз плюнуть.

Ему никто не ответил.

Михаил вздохнул и, подхватив свой маскхалат, двинулся к выходу.

– Ты куда? – окликнула его Маша. – Чай еще…

Самойлов, даже не обернувшись, потряс в воздухе большим железным термосом.

Уже в дверях он сказал, будто бы ни к кому не обращаясь:

– Там присмотр нужен. Вернусь через три часа. Если нет, то…

Хлопнула дверь.

– Ну, когда Мишка по кустам шарит, это уже половину беды долой. – Петр кашлянул и потянулся. – Те, кто сменился, на боковую. Маш, постовым…

– Накормила вперед вас, – ответила Маша.

– Умница, что я могу еще сказать. – Петр Фадеевич встал, снова потянулся и направился к своему лежаку. – Спите, кто может, чую я, что ночка будет… Эх! В болоте тихо, да жить там лихо. Что-то вы, мужики, приуныли?

Никто не ответил.

Петр Фадеевич спал крепко. Решив что-то для себя, он уже не маялся колебаниями, неуверенностью. Если решение принято, то и сожалеть о нем смысла нет никакого. От этого ни пользы, ни толка не будет, одна маета. Поэтому даже разбудить его получилось не сразу.

– Петр! – Михалыч тряс тестя за плечо. – Петр! Вставай!

Наконец тот открыл глаза.

– Ну, ладно-ладно, душу вытрясешь… Случилось чего?

– Мишка пропал.

Петр тут же сел в кровати. Пошевелил плечами, глянул на часы.

– Чего сразу не разбудили?

– Хотели подождать, может, задержался где-то. Придет…

– Придет, – передразнил Петр Фадеевич. – Самойлов точный, как часы. Если сказал – через три часа, значит, через три. Буди всех. Случилось что-то…

В это время Самойлов из-под засыпанной снегом валежины, в корнях которой очень кстати располагалась брошенная медведем берлога, наблюдал за людьми, которые медленно, осторожно, тщательно выбирая место для следующего шага, двигались по лесу.

Поднимать шум, стрелять первым и потому подставляться под пулю Михаил не имел желания. Но и подпускать этих опасных даже на вид людей близко к стенам было нельзя. Получалась крайне паршивая вилка, где как ни крути, а на иголку напорешься.

– Тихо как-то… – прошептал Сергей.

– Тут всегда тихо, – ответил Михалыч. – Не город все-таки…

– Я знаю, что не город. Но все равно как-то тихо. Слишком.

Они торчали на палисаде, укрывшись за частоколом, уже с полчаса.

Сгущались сумерки.

«Еще полчаса, и темень будет непросветная, – с тревогой подумал Сергей и пригляделся к фигуре часового, хорошо видной на фоне еще светлого неба. – Кто это так торчит на башне? С чего бы?»

Не успел он так подумать, как от темного силуэта совершенно бесшумно начали отлетать маленькие темные кусочки. И сама фигура задрожала, наклонилась…

«Да по нему же стреляют!»

– Михалыч! Смотри!

Откуда-то сбоку и чуть снизу от расстреливаемой фигуры с грохотом вырвался сноп пламени! И еще!

Кукла наконец упала, с грохотом обрушилась куда-то вниз, бревном перевалившись через край частокола.

Теперь стреляли уже со всех башен. Редко. Наугад. Никто не видел противника…