— Мы готовы. Прошу вас, — обратился Намбий к посланнице.

Та поднялась. Стол, за которым сидел старейшина Балий, находился от неё в двух шагах, но девушка обошла его и встала с другой стороны, так, чтобы все могли её видеть. Двигалась посланница несколько сковано, не отнимая левую руку от живота. В правой — зажаты такие же чётки из черепов пхи, как и у старейшины Балия.

— О мудрейший из старейшин Варсума, — посланница склонилась, — боги этого мира и следующего вещают…

Я почувствовала рябь пространства — тонкую, едва заметную, какой покрывается вода в умывальной чаше, если мимо дома скачет конница. Или грохочет установка переносного огня.

Посланница отняла руку от живота. Сделала круговое движение пальцами, словно раскрыла невидимый веер. Охранники у стены закрылись пространственными щитами. Свет замигал, из светильника под потолком сыпанули искры.

Я отскочила. Рухнула ничком, закрыв голову руками.

Грохнуло.

Волна жара скатилась. Я приподнялась на локте. Звон в голове стоял страшный, комната «покачивалась», перед глазами всё плыло. Я ковырнула в ухе. Сфокусировала взгляд на темном предмете рядом. О, обломок Молчальника… Вот что значит качество: купол тишины над гостиной истаял, но грохот погасил. Никто ничего не слышал. Сами себя перехитрили, называется. А еще это значит, что заказчики хорошо знали привычки Бассаров и их возможности, поэтому наняли смертницу.

Крупная игра.

Проморгалась. Сквозь оседающую пыль разглядела, что мебель разметало, а стены покрылись выщерблинами. И брызгами: «Алая гостиная» стала по-настоящему алой. В голове продолжало звенеть, но даже через заложенные уши я слышала стоны выживших. И не только я: охранники, спрятавшиеся от взрыва за пространственными щитами, остались невредимыми. Достав короткие мечи, бугаи начинали добивать уцелевших. Движения короткие, четкие. Явно профи. О боги.

Сердце колотилось, как бешеное. Стоп. Не паниковать. Ползком, ползком… Заметили. Один из убийц пошёл ко мне.

Я вскочила и кинулась прочь.

***

В голове гул, перед глазами мошки. Усталость притупила страх. Ну, догонят, ну, убьют. От погони сдохну раньше…

Я неслась по дому-лабиринту, стараясь не слушать, не слышать, не думать о происходящем в других частях здания. Слишком хорошо знала: когда ставки высоки, род выкорчёвывают полностью, вплоть до самого маленького корешка. Словно в ответ на мысли, где-то закричал младенец. Тут же смолк — скорее всего, навсегда. Я остановилась. Сжала зубы. Глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Всё. Отставить. Нельзя мне сдохнуть. Теперь — точно нельзя. Слишком многое на меня завязано. Слишком многих подведу, если сгину. И все сегодняшние смерти тоже будут напрасны.

Коридор раздвоился. Я свернула налево, оказалась в коротком аппендиксе-тупике. За окошком в торце светало. Стекла нет. Холодный воздух пробежал по волосам. Несколько прядей тут же залезло в глаза. Тьфу, пакость! Обросла, как горная овца, даром что такая же кудрявая и светлая! Срезать бы патлы здесь и сейчас, да наслежу…

Одёрнула тунику, насквозь мокрую от пота. Проверила кинжал на поясе, на ноге. На месте, оба. Хоть какая-то стабильность в жизни.

Движение справа — неслышное, мягкое. Я резко повернулась. Пиу, рыжая в черную полоску священная красавица, спрыгнула с подоконника и гордо прошествовала мимо. Да боги тебя во все дыры!

Пыхтя, в окно влез мальчишка. Выбритая макушка, короткая туника почти того же цвета, что и шерсть Пиу. Ага. Кошарь, приставлен наблюдать за баснословно дорогим питомцем. Наблюдать всегда и везде, куда бы сволота усатая ни учапала. Вот повезло пацанёнку. Взрыв не слышал, убийц — пока ещё — не видел. Остальных-то слуг и рабов наверняка порешили. А этого священная кошка хранит.

— Дбрйутр, гспжа Взия, — деловито буркнул пацанёнок, и закричал, — Богиня Пиу! Богиня Пиу! Ваше молочко! Богиня Пиу!

И дунул в кошачий свисток.

Пространство в основном коридоре шевельнулось. В пяти шагах появилась мужеподобная баба со скорострелом в руках. Я пригнулась. Схватила пацана, отпрыгнула к двери рядом с окном. Болт оцарапал ухо, второй — руку. Третий воткнулся в дверь.

— Пиу! Как же Пиу? — взвизгнул мальчика.

— Дуй отсюда! — рявкнула я и навалилась на дверь.

Мальчишка ринулся по лестнице вниз, чудом не упал в открытую шахту лифта. Матерясь на обожженную о почтового варана ладонь, я закрыла хлипкую задвижку. Вовремя: дверь застонала под ударом. За миг до второго, свернула пространство в здоровой ладони, укрепила запор. Дверь тут же перестала ходить ходуном. Надолго ли?

Огонь поможет, но медальон далеко, да и жаль тратить. Я потянулась к лампе — слава тому, кто сделал тут освещение! — и вынула пламя, сворачивая пространство пальцами. Распределила лепестки огня в воздухе, словно развесила бельё. Прицепила к задвижке. Так себе растяжка, но хоть немного продержится.

Теперь бы понять, куда бежать и где прятаться.

Некуда. Негде. Два пролета — и грохот. Щепки долетели даже сюда, выбивая песчаную крошку из стен. Осколок царапнул ухо. Я обернулась. Увидела наемницу, всю в пространственной броне. Едрить через козла! Такое есть только у особых войск!..

…и у охотников за Проклятыми.

Я оступилась. Кубарем скатилась на площадку, под двери грузового лифта. Модель стандартная — вытянутая капсула, три пары кремениевых шестеренок по бокам. Завести просто: раскрути колеса, и кремень выбьет искры, те сольются в Коричневый огонь, дадут ход. Но сейчас важнее, что кабина из металла, а значит, прикроет от рикошета и новых болтов. Отличное укрытие! И смыться можно. Только вот размер…

— Не могу… не могу больше…, - раздалось хныканье.

Чуть дальше на площадке, за полукруглым боком лифта, лежал мальчишка-кошарь. Бледный, потный, штаны мокрые, стопа неестественно вывернута. Добегался, удачник хренов.

Загрохотали шаги охотницы. Я вскочила, развернулась к лифту. Потянула за толстые ручки на тяжелых дверях. Приоткрыла. Нет. О нет. Тесно, как же там тесно! И стены падают на го…

Болт, осколки, болт. Эгхм. Стены? Ну, стены и стены. Пусть их падают.

Открыла дверь шире, затащила в кабину мальчишку. Стараясь не думать, что лифт похож на саркофаг на колёсиках, запустила механизм.

Кабина застонала, тронулась. Разболтанные диски искрили, прокручивались, мешали управлять. Хоть скорость набрали, и то ладно. Теперь бы знать, куда ехать! Семейство древнее и богатое, большая часть усадьбы под землёй. Как потом выбираться?

— На скальном! Третий коридор! — заголосил кошарь, — там бабка! Там никто не найдёт! Только быстрее! Быстрее!

— Хватит орать! — рыкнула я, но курс поменяла.

В конце концов, я тут всего-ничего, а мальчишка из потомственных слуг семейства. Закоулки уж точно знает.

Закоулки, и правда, оказались ещё те. Когда, поддерживая друг друга, мы с кошарем вывалились из лифта, в нос ударил запах квашеного молока, солёного мяса, подкисшего хлеба. Тусклая лампа в потолке освещала начало единственного коридора. С одной стороны хорошо — не запутаешься. С другой, плохо — погоне тоже ясно, куда двигаться. С третьей, без лифта сюда не добраться, да и знать надо, куда по техническим тоннелям сворачивать.

Сделав несколько шагов, я в изумлении остановилась. Ничего себе! Я слышала, конечно, что дом Бассаров стоит корнями на настоящих скалах-костях-земли, а не просто на спрессованном песке, но одно слышать и другое — видеть. И ощущать.

— Вон та дверь, вторая! Вторая налево! Ай… ай… — заскулил кошарь, наваливаясь на меня всем весом: опираться на вывихнутую ногу он не мог.

Мальчишка был на полголовы ниже, поэтому идти было зверски неудобно. Наконец доковыляли до нужной двери. За ней обнаружилась небольшая комната. У входа — несколько шкафов с толстыми книгами, на вид конторскими. Грубо сколоченный стол, на нем горелка. Пламя жевало почерневшую солому и всё никак не решалось перейти из оранжевого в голубое. По центру комнаты в скрипучем кресле-качалке сидела почти лысая бабка в засаленном стеганом жилете поверх тоги в пол, и вязала.