— Знаешь, Белочка… это ведь я когда-то научил Отто Высокому языку, — вдруг тихо проговорил Халнер, отворачиваясь к морю, — старик Ог очень просил. Всё хотел, чтобы сын выучился и приличным человеком вырос. И, знаешь… у мальчика были все шансы. Способности. Память просто фантастическая — Книгу Апри за четыре дня наизусть выучил. Но потом…

— …потом этот самый Апри его и изжарил, потому что пацан заигрался в бумажки!

— Нет, Кети. Не Апри. Люди, — Халнер повернулся обратно, и буквально высверлил меня взглядом, — всё, что люди делают с собой и с другими, они делают сами. Великий Апри просто светит в небесах. Одинаково для всех. А выбор, любой выбор, делаем только мы. И каждый такой выбор всегда стоит чьей-нибудь жизни. Тебе ли не знать.

Теперь уже я отвернулась и сощурилась на заходящее солнце. Несколько облаков висело поперёк кроваво-красного диска, будто кривая усмешка. Что, Великий Апри, смешно? Конечно, смешно. Как не посмеяться над людьми! Над ребятами, которые хотели что-то менять в огромном государстве, забыв, что начинать надо с себя. Над слабовольным лордом, не имеющим своего мнения. Над епископом, ослеплённым тщеславием, ведь он осенён благодатью Апри, ему лучше знать, кто виновен! Прицепился к двум дурачкам, и не в курсе, что под носом уже настоящие жрецы Духов поливают уже настоящих еретиков морской водой, подбадривая ритуальное совокупление, а затем и жертвоприношение.

Хотя, как выяснилось, Великий Апри тоже любит жертвы.

— Что я знаю, всё моё. Но теперь-то что? Что мне теперь-то делать, а, брат-куратор?

В берег врезалась волна, настолько огромная и сильная, что солёные брызги долетели даже до нас. Халнер вздохнул, пожал плечами и тоже уставился на горизонт.

Дорога до следующего города оказалась нелёгкой, хотя и близкой. Высоченный Императорский хребет взмывал к небу почти вертикально, горные тропы петляли узкими лентами, редкие поселения ютились в крохотных долинах. После Нижнего Перевала, дорога стала круче. В итоге, Дарн расщедрился, и посадил театр на ближайший канатный поезд. Гондолы бегали на тонких ногах с четырьмя вывернутыми суставами по крепкому канату, что паутиной раскинулся по хребту, а на крышах «транспорта» росли рожки-скамейки, всегда тёплые, и, главное, сухие. На одной из них я расположилась, дыша воздухом и наслаждаясь видами.

Сейчас, ленты густого тумана трепыхались между скалистых уступов, как клочья мяса между зубами хищника. Справа на горизонте бледнел Великий хребет. Тот самый, где осталась разорённая обитель Тмирран и Переход домой. Домой, где вместо лесов — пляска горячего ветра над степью, вместо морей — прожорливый Огненный ковыль, вместо изобилия причудливых зверей — только суслики, да несколько видов ящериц. Таких умных, таких вкусных, таких родных ящериц…

Я вздохнула, плотнее закуталась в плащ. По календарю Мерран, годовой цикл ещё не закончился, но по внутреннему ощущению прошло уже два наших года. А может, и двадцать. Боги! Столько времени чужой мир, чужая игра, чужие правила, нелепая жизнь.

Театр? Да что он мне! Никогда не смогу полюбить лицедейство. Люди здесь хорошие, но атмосфера всё равно не моя. Категорически. Сопротивление? Сборище фанатиков, глупцов, и тех, кто на них наживается. Как только снимут Орры, мы разбежимся. Сейчас сила не на их стороне, и дай боги, чтобы так всё и осталось. Власти? Весьма заманчиво. Но что-то мне подсказывает, что с ними игры опасны, да и пожизненны. А наемной армии нет. Охранником? Глупо. Раскрыть себя как Странницу? Просто идиотизм. Вернуться бы назад и воплотить то, о чём столько лет мечтала — а как?! До дверки-то через половину Империи топать, и ведёт она не в Нор, а в Тми, наводнённый монторпами. Одна надежда — найти ещё какой-нибудь Переход, до Катастрофы их наверняка было много. Правда, сначала надо избавиться от Орр, а это значит — оставаться в театре, сотрудничать с Сопротивлением, и спать с представителем власти. Зашибись.

Вздохнув, я перевела взгляд налево, на Пенный залив. Его огромное пространство безмятежно синело, местами искрилось золотыми полосами. Это солнце выбивалось из-за туч — тех самых, в которые мы вот-вот должны нырнуть. Опять. Боги, как надоело.

С каждым днём всё холоднее, ветер садит из каждой щели. Почти все артисты простудились, у меня так и вовсе началась желудочная лихорадка, постоянно выворачивает. Даже Дарн проникся, приказал сидеть у Хелии, помогать с починкой костюмов после сезона, а на репетиции с иллюзией монторпа выходить только лично к нему, директору. Потому что «ничего нам, бездарям, доверить нельзя!».

— Позвольте к вам присоединиться? — слева возник Марш, закутанный, по обыкновению, в свой шляпошарф, — ну что, как вы себя чувствуете?

— По сравнению с несчастным Анкером и Отто — замечательно.

Боги. Принесла нелегкая. Когда, перед самым отъездом из Жемчужного, этот молодой сопротивленец пришёл наниматься разнорабочим, Дарн пребывал в истерике после казни Отто и Перта, и плохо соображал. Халнера возражать не стал — видимо, преследовал некие служебные цели. Но, как потом сам же мне и пожаловался, это мало что дало. Марш ни с кем не переписывался, на редких стоянках местных жителей сторонился, только вел тихие беседы с присмиревшими театральными сопротивленцами. Хуже того, эта скотина ещё и отказалась снимать с меня Орры! После кучи отговорок, вручил снадобье, чтобы замедлить самовосстановление механизма, и пообещал посмотреть на моё поведение.

— Замечательно? Рад слышать, — не повёлся на подкол Марш, — лекарство пьёте?

— Нет. Тошнит от него.

— Ооо. А от настоек этих ваших, значит, не тошнит?

— Нет, — соврала я, хотя от алкоголя в последнее время тоже воротило.

— Ну, дело ваше. А у меня к вам небольшая просьба. Будьте готовы послезавтра прикрыть священнодействие — приветствие гор. Только проверьте кристаллы заранее, пожалуйста. Эксцессов, знаете ли, не хочется. Всё-таки Вам репутацию восстанавливать надо. После случившегося…

— Эксцессов не будет, — зло отрезала я.

На этом и беседе конец. Марш постоял еще немного, и отправился по каким-то своим делам. Эх. Испортил относительно неплохой вечер.

Нет, ребята меня ни в чем не обвиняли. Поначалу, правда, приставали с жесткими вопросами, как так получилось, что я осталась жива. Но потом оказалось, кто-то из них то ли видел происшествие, то ли слышал подробный рассказ некоего свидетеля из окрестных домов. Опять-таки, Эвелин внезапно вспомнила про моё самочувствие в тот вечер. Да и официальные бумаги вполне вязались с общепринятым мнением о реальности. Пошёл даже слух о моей стойкости на допросах в «жутких застенках» (ха! видели бы они тюрьмы в Сетере…). Но сторониться всё равно стали — должно быть, я теперь символ неудачи.

Одно хорошо: после инцидента в Жемчужном, Дарн понял, что дурь из мозгов надо выбивать. По своему обыкновению, из всех способов выбрал пожёстче. Бесконечные репетиции, перебор запасов… Отлов Кирва, моложавого деда Перта: после казни внука, старик окончательно скукожился и телом и разумом, перестал спать, начал бродить по ночам, потрясая палкой, и ища «еретичек, которые понесли от кадаргов». После долгих раздумий, Дарн сдал Перта в прицерковную общажку в городе Нижний Перевал, через который в тот момент проезжала труппа, и заявил, что когда старик поправится — заберёт. Все сделали вид, что поверили.

Труднее пришлось Лилиан. Закутанная с траурную белую хламиду, она предлагала всем мелкие, горелые пирожки, которые так и не научилась печь. Зато она научилась заниматься уборкой — мыть колёса на ходу, например — и смотреть полным отчаяния и ненависти взглядом на любого, кто называл Отто еретиком. Ну и на меня, конечно — как же так, иллюзии во время движения каравана делать могу, а тогда, на какой-то телеге — нет?! Что-то тут не чисто!

***

День ото дня выщерблина на солнечном диске становилась больше, а воздух холоднее. Из ущелий тянуло туманы, которые выпадали изморосью на ткань шатров. Промозглый холод забирался под одежду, вытрясал из-за пазух последнее тепло, как муку из дырявого сита.