— О сопричастные Духам! Мы спрашиваем вас, как спрашивают самого себя: видите ли вы чёрную птицу вины, что витает над головой этого нечастного?

Жрецы разом вскинули руки. Толпа примолкла.

— Приглушите, пожалуйста, свет. Люди должны видеть в полутьме, — сказал Марш.

Какой всё-таки странный у него голос. Низкий, а при этом звонкий, словно шипение рассерженной гадюки!

Стоило примаскировать свет факелов, как над головой Анкера начали метаться чёрные тени, смахивающие на летучих мышей.

— Видим! Видим вину! Смерть! Смерть предателю! — завизжала толпа.

— Смерть? Вы уверены? Ну что же! Да будет так! Духи примут его плоть, растерзают его душу, упокоют в великой тьме океанских глубин!

Едва жрец договорил, как кадарг со всей силы пнул Анкера в спину. Отчаянно вереща, юноша кубарем полетел в каменную чашу. Дно покрывал слой старых водорослей, поэтому Анкер не разбился. Однако левая нога выгнулась под неестественным углом. Юноша завыл — утробно, на одной ноте.

— Это что за хня тут происходит?! — обернулась я к Маршу, — я ж вполне ясно сказала, что он просто удачливый, больше ничего!

— Мы уже поблагодарили вас за хорошо проделанную работу, — невозмутимо сказал Марш, слегка поклонившись, — а теперь мы делаем свою. И, кстати, простите великодушно, но вы уверены, что такое послабление иллюзии соответствует требованиям заказа?

— К-каким таким тре…

Я вдруг поняла, что не держу иллюзии, а мало-мальская маскировка держится на одной только инерции кристалликов Мирт.

— Да свершится правосудие! — донеслось со стороны жрецов, — да славятся Духи!

Несколько голосов затянули гимн. Плохая идея: многократное эхо превратило нестройное пение в полную какофонию. Бедные мои уши…

— Правосудие! Правосудие! У-у-у-у! — подхватила толпа.

В чудовищную мешанину звуков вплелось бульканье: начался прилив. Мутная от водорослей и песка вода проникла между скал, хлынула в чашу. Сброшенный на её дно Анкер заорал громче прежнего, начал умолять о пощаде.

— Какого вы творите?! У вас что, спецов по Оррам так много?! — заорала я на Марша, — вытаскивай его быстро! У меня сеанс!

— Мы всегда выполняем договор, — невозмутимо сказал Марш, кланяясь и прикасаясь к шляпе, — но только если другая сторона выполняет свой. Свет Кетания, простите, но иллюзия тает.

Да чтоб тебя монторпы драли! Я рывком подхватила пространственные нити, стянула купол иллюзии крепче. А вода всё лилась и лилась в чашу, на дне которой копошился напуганный, голый Анкер со сломанной ногой. Он всё пытался встать, и выкрикивал то призывы, то проклятия, то мольбы.

Но море было сильней.

Едва казнь свершилась, как жрецы затянули припев на странном языке, не похожем ни на Простой мерранский, ни на древний Высокий. От шепелявых переливистых звуков тут же заломило за ушами. Я отпустила не нужную уже иллюзию, и начала массировать виски. Боги, ну и мир. Одни под линзой людей сжигают, как муравьёв, другие топят, да ещё издеваются при этом. И все воют, словно монторпы.

— Что такое, свет Кетания? Вам плохо? — осведомился Марш, слегка прикасаясь к моему локтю.

— Плохо? Мне хорошо! Мне просто зашибенно здорово! Орры поют и пляшут от счастья, что их больше никто не будет трогать!

— О. Боюсь, их радость преждевременна. Мы с Анкереом вместе учились, а потом долго работали бок о бок. Так что, как я уже сказал, без помощи вы не станетесь. А теперь последнее усилие, будьте столь любезны, пожалуйста?

Подавив желание сбросить Марша в чашу, я снова взялась за иллюзию. Слава богам, жрецы уже шли к лестнице. Толпа двинулась за ними, кадарги исчезли среди скал. Проследив за ними, я увидела крохотную лодочку во внутреннем «заливе», видимо, Анкера привезли именно на ней.

…интересно, животных из его приюта снова вышвырнут на улицы, или усыпят?…

Когда мы с Маршем вывалились на «пирс», толпа уже начала разбредаться. Холодный ветер, дувший на закате, превратился в теплый и ласковый бриз. Факелы горели ровно, разгоняя темноту уютными отблесками теплого света. Пахло морем и почему-то свежим хлебом. Люди сбились в кучки. Кто-то делился впечатлениями, кто-то подъедал остатки празднества, кто-то пошёл купаться.

— Свет Кетания, ваш остаток, будьте добры.

Не глядя, я взяла протянутый кошель. Хм. Легковато.

— Что-то требуется ещё? Может, лучше расплатитесь, когда всё доделаю?

— Нет-нет, свет Кетания, работа сделана. А это… небольшой вычет за эмоциональность.

Эмоциональность, да. Теперь это так называется.

— Вы казнили невиновного, — устало сказала я, пряча кошель за пазуху: открывать подпространство не было сил.

— А так ли это важно, свет Кетания? Главное, мы едины.

Не найдясь с ответом, я пошла прочь.

То ли ветер дул слишком холодный, то ли я стала слишком впечатлительной, но всю дорогу до лагеря меня трясло. Добравшись, наконец, до знакомого лабиринта, я направилась прямиком к Халнеру. Больше всего на свете хотелось забраться к нему под одеяло, на руки, за пазуху, под мышку, куда угодно, лишь бы провалиться в удушливое забытьё и чувство беспомощной безопасности, с которым я всегда так рьяно боролась, и о котором так мечтала сейчас.

Ночи уже стояли холодные, вход завешивали двумя пологами. Скользнув под первый, я почувствовала упругое сопротивление сферы Молчальника, а раздвинув второй, застыла, как вкопанная. Посреди комнаты, на широких подушках сидели Халнер и Лилиан. Девушка увлечённо рыдала, а вот мой… кхм, а Халнер аккуратно гладил её по голове.

— Добрый вечер, — громко сказала я, — не помешаю?

Лилиан дёрнулась. Обернулась, снова вздрогнула. Секунду протупив, она вскочила и закричала:

— Ты! Ах ты! Явилась, да? А он где? Где мой Отто, где? Куда ты его дела, сучка?! Где мой Отточко?! Сволочь! Ненавижу! Ненавижу всех!!

И, с удивительной силой оттолкнув меня с дороги, выбежала из шатра.

— Аа, ээ, ээт-то ч-чё? — только и сказала я, переводя взгляд на Халнера.

— Отто почти двое суток не было в лагере. Весь выходной, считай. Как и тебя, кстати. Где шялалась?

Он уже поднялся, и теперь стоял, зацепив руки за пояс, и агрессивно наклонив голову. Я хотела отшутиться, но вдруг заметила, что рубашка у него на груди помята, а из складок посверкивает медальон Апри. Медальоны эти в Мерран носили под одеждой, носили везде и всегда, но Халнер обычно снимал, перед тем как мы…

— Где хотелось, там и шлялась! Тебе-то что? Всё равно, я вижу, не скучал!

Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, а потом прошипел сквозь зубы:

— Села и рассказала.

— Чего-оо?!

— Я сказал, села, и всё рассказала!

— Ты охренел так со мной разгова-айй!

Халнер схватил меня за локоть и буквально швырнул на подушки, где только что сидела Лилиан.

— Разговариваю! В городской Инквизиции ещё не так будут разговаривать! Память топорами переколошматят, и кровянкам сбагрят на опыты, как сильно ценную! — рявкнул он так, что я даже вздрогнула.

И добавил, уже тише:

— Кети, послушай. Что этому идиоту Отто «духовитые» мозги запудрили, и так знаю, он с детства глуповатым был. Равенство и свобода, ****! Но ты! Что тебе-то посулили?! Деньги? Пытки?

— Пытки? Ха! Пыток мне и так хватает, спасибо Дарну! — я вскочила и помахала перед его носом руками, где всё ещё виднелись узоры Орр, — а про свободу лучше и не вспоминать! Всё! Пошла свободно дрыхнуть! Лили обратно позвать, или сам спра-кхх!

Я закашлялась, ударившись спиной о полированную доску. Это Халнер перехватил меня на полуслове, скрутил, и втиснул в кресло. Сам тут же опустился на пол, сжав коленями мои ступни и лодыжки. До синяков прижал мои запятья к подлокотникам.

Не то от встряски, не то от общей усталости, я почувствовала дурноту.

— Хал. Хал, послушай. Я зверски устала, ты не в настроении, давай лучше завтра всё обсудим?