Крепче сжать зубы, крепче. Вот, уже поскрипывает металл…

— Не сработает.

Я подпрыгнула. Обернулась. Встретилась с пронзительно-синими глазами.

— Невозможно выгрызть. Невозможно вырезать. И выжечь. И отравить. Только снять. И только с ключом.

Эвелин говорила тихо, но отчетливо. Даже шум сборов не мог заглушить голос, в котором сквозило сочувствие.

— Я пыталась, — лекарка взяла мою руку, достала из кармана платья коробочку, и начала мазать прокушенное место, — всё перепробовала. Их ничего не берет. Абсолютно.

— И что же делать? Мне нельзя здесь! Я не хочу! Я… я же, в конце концов, ничего не умею!

Эвелин вздохнула. Убрала мазь. Взяла меня под локоть.

— Пойдем. Я как раз на днях собрала первоцвет пяйца. Хорошо помогает.

— От чего? От Орр? — фыркнула я.

— Нет, — Эвелин снова вздохнула, — помогает… терпеть не могу это слово, но…

Она замолчала, снова вздохнула. И тихо произнесла, словно через силу:

— Смириться…

Шестиногие волы тянули повозки по широченному тракту с гладким пружинящим камнем. Дорога шла по лесу невдалеке от реки Ледяной — той самой, в которой мне чуть не довелось утонуть. Шла, шла, и уводила от привычного мира. Нечто подобное уже приходилось пережить, но тогда я хоть как-то могла строить планы. И строила. А теперь…

Единственное, что помогало не свихнуться — посиделки с Эвелин. В отличие от большинства артистов, лекарка замечательно говорила на Высоком языке, но главное — тоже носила Орры, а общая беда сближает. Мы с Эв перекладывали и растирали травы, болтали, молчали, обсуждали, как ноют Орры на перемену погоды. Но почему молодую лекарку держат в плену, я так и не узнала.

Кроме Эвелин, общалась с её «подопечными» — теми самыми ребятами, что спасли меня от червяков из плода. Маро и Отто постоянно веселили и подбадривали меня театральными байками. Я смеялась, восхищалась, верила… Но видела всё равно другое, ведь даже в дороге Дарн не отменил репетиций.

Практически ежедневно директор заставлял ужинать вместе с ним и его помощниками. Ну как ужинать. Угрей в собственном соку, рыбу в соусе из моллюсков, свежие булочки и крабовое желе наворачивало начальство, а я скакала, показывая отрывки из номеров. Живот подводило от голода и от мерзких запахов рыбы одновременно. Я нервничала, сбивалась, начинала все заново. Дарн хмурился и отпускал колкости, священник Курт вздыхал и качал головой, озабоченный Трен усмехался и тыкал пальцем правой руки в полусжатый кулак левой. Халнер, мой наставник по работе с пространством, хранил спокойствие и не смотрел.

— Кет все делает нормально, а у тебя шило в заднице, — лишь однажды фыркнул он, хлопая Дарна по спине.

Затем добавил, задумчиво глядя на тающую в воздухе тарсумскую ящерицу, которые периодически получались место монторпа:

— Хотя лишний раз потренироваться не помешает…

И репетиции продолжились.

Дней через десять неспешной езды, от тракта начали отходить посыпанные мелким щебнем дороги. Раза три Дарн приказывал съезжать, но все городки оказывались вымершими. Решив не размениваться по мелочам, директор направил караван в ближайший крупный город.

Речной стоял на широком изгибе Ледяной реки, и носил звание столицы Предгорного округа Империи Мерран. Судя по картам, которые висели у Дарна в повозке, округ этот занимал главным образом лесистые предгорья, по которым сейчас шел караван, и немного пустошей на западе. Прикинув скорость передвижения, я поняла: один только здешний округ размером с два-три средних княжества моего мира.

Дорога подходила к Речному между холмами. Въездная застава располагалась в лощине и выглядела внушительно: стены из стволов каменных деревьев в четыре человеческих роста, гигантские самострелы на крыше, трое ворот с толстенными решетками. На центральных — украшение в виде троих относительно свежих висельников: двое ребят и девушка. Полуголые. Руки связаны за спиной. На груди, лбу, спине — клейма с солнечным диском.

— Храни Великий Апри! Еретики! — ужаснулась Хелия, хозяйка повозки, в которой я ехала.

— Э-э-э… а еретиков разве не сжигают? — поинтересовалась я, вспоминая рассказы Феррика и вообще все, что знала о Мерран.

— Конечно, сжигают! Обычных. Но политических-то начали вздергивать, неужели не слышала? — удивилась Хелия, — не достойны они в пламени гореть! Через очищающий огонь ведь с нами сам Апри говорит. А тут… Позорище! Нет, нет, ну ты только глянь! Даже Эпидемия не помешала глупости толкать! Как такие только ходят под солнцем, а!

Она поёжилась, хлестнула волов-шестиногов. Я снова поглядела на висельников, и заметила на спине одного кровавые линии, похожие на узор Орр. Хм. Политические еретики, значит. Интересненько…

Тем временем, повозка заехала на площадку для досмотра крупных телег. Таких площадок рядом с заставой было четыре, и все — полны жаждущих попасть в город.

До театрального каравана очередь дошла только на вторые сутки, а сама проверка длилась три дня. Досматривали всё: повозки, вещи, подпространственные «шкафы». И, конечно, переписывали людей, причем весьма необычным способом: в Мерран издревле велась огромная База Крови, в которой хранились сведения о гражданах Империи. Туда вносили происхождение, образование, болезни, а ещё любые перемещения по стране. Удобно: ни тебе именных пластин, ни подорожных грамот. Всего одна алая капля — и на задней стороне громоздкого ящика можно почесть все сведения о человеке.

Нервный момент. Весьма нервный — меня в Базе не было и быть не могло. Учитывая, что Дарн считал меня камойрой, преступницей из Высоких, шанс угодить в лапы стражи «до выяснения» был велик. Но Дарн решил, что вероятная выгода от моего участия в представлениях стоит риска, и проявил чудеса говорливости и щедрости. Итог — начальник заставы осознал, что вовсе не обязательно рвать задницу, тщательно вглядываясь в каждый сбой записи, тем более в неразберихе после Эпидемии. Так что в составе театральной труппы в Речной въехала Аделаида Адони, гимнастка. На самом деле эта девушка погибла зимой на охоте, но театр как раз стоял лагерем в глухих предгорьях, и сообщений никуда не посылал.

Наконец, караван выстроили в ряд перед боковыми воротами. Ожидая своей очереди, мы с Эвелин сидели на козлах медицинской повозки, привычно болтая о том — о сём. Вдруг у главных ворот началась шумиха: хлопки, звон металла, улюлюканье, свист.

— Держи! Держи! — раздались крики на Простом языке, — еретики! Еретики рогатые!

Из заставы выскочили двое. Тёмные волосы по плечи, большие черные глаза, смуглая, по меркам Мерран, кожа. Юноша расталкивал встречных широченными плечами, массивная девушка колотила увесистой сумкой любого, кто пытался приблизиться.

— Глянь! Преступники что ли? — ткнула я локтем Эвелин.

Лекарка молчала, неотрывно следя за беглецами. Стража металась по стене, но не стреляла: слишком густая толпа. Густая и активная: сознательные граждане усердно «давили» беглецов сами. Наконец, те упали, вопя проклятия.

Тут на нашу телегу влез Маро.

— Да твою же мать! — ругнулась я, — загородил всё, монторп сраный!

— А ты подпрыгни повыше! — огрызнулся Маро, — я хочу полушек посмотреть! Они ж почти не выживают, а тут аж двое и совсем взрослые! Нет, ты тока глянь!

Солдаты уже скрутили и подняли на ноги обоих нарушителей спокойствия, и вели их через расступившуюся толпу. Я с удивлением увидела: под шляпами молодые почти-люди прятали небольшие рожки и пару крохотных коровьих ушей, что росли чуть выше обычных человеческих. Если бы не это, отличить существ от обычных людей было бы невозможно.

— О Великий Апри, помоги им! — раздался всхлип.

Я повернулась и увидела, что Эвелин щиплет себя за круглые шрамы на запястьях и ревёт. Вот тебе на!

Тем временем пару разлучили и повели к клеткам для Перерожденцев — слуг, которых создавали либо из осужденных за тяжкие преступления, либо инвалидов. В последнем случае исправляли все физические изъяны, но «вживляли» психические: умственные способности не больше, чем у среднего животного, никаких воспоминаний о себе-человеке. Однако нынешние существа, которых Маро назвал полуперерожденцами, явно стояли по уму ближе к людям: они вырывались и что-то отчаянно кричали, или скорее, мычали, друг другу. При этом «юношу» с трудом удерживало четверо, а «девушку» — двое.