И единственная причина, по которой я это не делаю – и каток, и коньки важны для моей малышки.

— Ты… волновался? – Туман медленно и осторожно сжимает обе ладони на моем локте.

Я нервно смеюсь.

— Туман, я эгоистичная скотина, но сегодня ты должна остаться со мной.

Она широко улыбается, показывая свои белые зубки без скобок.

— Хочешь попробовать меня… без брекетов? – Она уже вовсю строит мне глазки.

Тянусь к ней как будто с намерением поцеловать, но в последний момент останавливаюсь и просто смотрю на ее закрытые глаза и приоткрытые губы.

Чтобы я делал, если бы с ней что-то случилось?

— Нет, малышка, просто хочу обнимать тебя всю ночь. Я реально пиздец, как испугался.

Другого слова, чтобы описать мое состояние в те часы, просто нет.

Туман отстегивает ремень безопасности, подвигается ко мне и, потираясь макушкой о мой подбородок издает выразительное и громкое:

— Мурррррр…

*******

Я не буду ей говорить, что вот это ее… мурчание… - это какая-то странная смесь успокоительного и виагры для меня. Мгновенно успокаивает и толкает мысли сильно ниже пояса. Не буду, но когда-нибудь обязательно дам понять, потому что хочу, чтобы она сделала так еще раз. Много раз.

Пока Таня звонит бабушке и договаривается с ней о том, что сегодня она «останется» у нее, я пытаюсь задушить голос совести, который буквально орет, что так делать нельзя, потому что на сегодня и так нарушены все правила нашей конспирации. Хотя, кого я обманываю? То, как мы с ней прячем наши отношения достойно отдельной главы в пособие для начинающих шпионов. Главы под названием «Не делайте так».

— Мне нужно будет заехать домой, - немного виновато говорит Туман. – Сказать родителям, я же без телефона теперь, нужно все объяснить и сказать, чтобы не волновались.

Примерно через сорок минут уже стою на привычном месте под деревом, курю и пытаюсь решить, куда деть желание забить на девять дней, когда она ляжет в мою постель. Это был чистый импульс, а со мной уже давным-давно не случалось ничего непредсказуемого и незапланированного. Все попытки мозга предлагать творить безумства, я благополучно посылал известным маршрутом и делал только то, на что был согласен в здравом уме и крепкой памяти.

Хотя нужно быть честным с собой: Туман и есть один большой импульс. Оголенный провод моей жизни, который лежит на виду и постоянно бьет током. А я, вместо того, чтобы материться и вызывать электрика, веду себя как та холостячка из анекдота: «Вчера изнасиловали, сегодня изнасиловали, завтра опять через эту подворотню пойду…»

Таня появляется через десять минут: с улыбкой во все лицо и проклятой хромотой.

— Ой, - пищит малышка, когда я беру ее на руки и несу к машине. – Знаешь, что, Антон?

— Жду, когда ты скажешь, - пытаясь сохранить непроницаемый вид, возвращаю вопрос.

— Меня никто еще на руках не носил. Никогда-никогда. Ни разу. Папины плечи в пять лет не считаются.

— И как ощущения, Туман?

Она обнимает меня за шею, прячет лицо в воротник моего пальто и просто громко счастливо вздыхает. Задача «не трогать малышку еще девять дней» только что превратилась в блокбастер «Миссия невыполнима».

— А у меня завтра нет первой пары, - говорит Таня, когда я усаживаю ее на сиденье и задерживаюсь, чтобы она подольше подержала руки на моей шее.

— И? – Я знаю, куда она клонит, но пусть скажет сама.

— Можно на часик дольше валяться в постели…

— А у меня завтра ни минуты свободного времени, - подстраиваясь под ее тон, отвечаю я.

— Ни минуты? – огорчается она, и я отрицательно мотаю головой.

— Ни секундочки? – не сдается Туман.

— Секундочка, пожалуй, найдется.

Она трется кончиком носа о мою щеку и каким-то другим голосом, которым я раньше никогда у нее не слышал, шепчет:

— Я соскучилась по твоим колючкам, Дым.

Это прозвучит как бред сумасшедшей, но я благодарна телефону, что он сломался и запустил цепочку событий, которая привела к тому, что в эту секунду я переступаю порог квартиры Моего Мужчины.

Мы поворачиваемся друг к другу лицами. Антон с хмурым видом расстегивает мое пальто, и я не могу удержаться: надуваю щеки, корча серьезную даму и тянусь к его пуговицам.

— У тебя такое лицо, как будто ты раздеваешь Статую свободы, - говорю голосом профессора с кафедры.

Он вздергивает бровь, спускает пальто по моим плечам и нам обоим прямо сейчас вообще все равно, что оно падает прямо на пол.

— Кто-то прямо сверкает от счастья, да? – Мистер Фантастика скользит ладонью по моей талии, опускает пальцы на бедро.

Тянусь к нему в руки, прижимаюсь сразу вся.

— Кто-то просто счастливая. – Второй раз за день голос подводит меня. Я хочу сказать это с игривой непринужденной интонацией, но получается как-то тихо, словно у меня в горле пушистый шарик от пинг-понга, и он пропускает ровно столько звука, чтобы было слышно хоть что-то. Даже пытаюсь откашляться, но ничего не получается. – У меня что-то с голосом, Дым…

Он подталкивает меня к стене, и чтобы не упасть на слабых ногах, «прилипаю» ладонями к гладкой поверхности. Мне нравится, что у нас такая разница в рост, из-за которой мой Антон нависает надо мной как большая соблазнительная тень: предплечьем одной руки опирается на стену у меня возле головы, пальцами другой расстегивает пуговицы на рубашке. И я знаю, что он нарочно делает это очень медленно, потому что даже если бы я откусывала их, это было бы быстрее.

— По-хорошему, малышка, тебя нужно отходить по заднице за то, что заставила меня волноваться. – Ни намека на то, что он шутит. А во мне ни намека на то, что я против быть наказанной. – Но раз ты ни при чем, то придется сделать внушение телефону.

— Ты в курсе, что на твоей рубашке семь пуговиц, Дым? – «А ты расстегнул только три!»

— Никогда не считал пуговицы, Туман. – Он выразительно сует руку в карман брюк. – Ну, вперед, математик.

В моем воображении все выглядело совсем не так: у меня не дрожали пальцы, пуговицы не были такими скользкими и вообще я выглядела как секс-бомба. На деле оказалось, что было бы проще просто отрезать каждый из маленьких кругляшков, чем вот так сопеть над каждой.

— У тебя такое лицо, Туман, как будто ты раздеваешь Эйнштейна, - возвращает мою же шутку Дым.

— Помолчите, больной, вас оперирует практикантка, - нервно посмеиваюсь я.

Я правда вдруг разволновалась. Так сильно, что эта метаморфоза пугает и заставляет переминаться с ноги на ногу, потому что живот скручивает непонятное ноющее ощущение. Как будто если я прямо сейчас не сяду на что-то твердое и намертво прикрученное к полу, мир начнет вертеться реактивной каруселью.

Мой триумфальный «Та-дам!», когда я разделываюсь с последней пуговицей, не такой уж громкий и не такой уж триумфальный. И по коже мурашки галопом, потому что я несмело развожу полы рубашки и укладываю ладони на грудь своего мужчины. Мне нравится, что тут у него короткие светлые волоски – совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы мое сердце предательски пропускало удары. Правду говорят, что когда мужчина нравится – в нем нравится даже то, что раньше не нравилось.

— Мне нужно в душ, Туман, так что заканчивай с рубашкой, - напоминает Антон.

Поднимаю ладони выше, до ключиц, несколько долгих секунд сопротивляюсь желанию оставить на нем след от ногтей, но все-таки сдаюсь и легонько царапаю кожу. У меня короткие ногти, так что это что-то вроде попыток новорожденного котенка куснуть тигра за хвост, но Мой Мужчина в ответ напряженно сглатывает.

— Девять дней, Туман, - выдыхает он сквозь зубы.

— Угу, - нехотя соглашаюсь я. - Учти, Мистер Фантастика, я уже разучиваю фразу из «Звонка», и когда останется семь…

— Снимай. Мою. Рубашку.

Я стаскиваю шелк по его широкими плечам, опускаю до запястий и стону, натыкаясь на запонки. Это же мой фетиш. Это же… чистый секс: красивое крепкое запястье, «окольцованное» тугой манжетой и лаконичное украшение в петлице. Вынимаю сперва одну – Антон стряхивает рукав, отрывается от стены, протягивает вторую руку и на этот раз у меня просто деревенеют пальцы.