Она ведь понятия не имеет, что я впервые в жизни играю с женщиной, и мы не в постели и это не игра из разряда «непослушная ученица». Это просто мы, и «просто мы» за секунду состряпали диалог, под напором которого отступает вся накопившаяся за последние дни усталость.

— Я не обнимала тебя три дня, - шепчет мне на ухо Туман. – Очень сильно соскучилась по тебе. В моем сердце радужный мыльный раствор, и кто-то дует в него через трубочку, потому что у меня под кожей миллиарды пузырьков счастья, и в каждом твое имя. Мне хочется просочиться тебе под кожу

Никто никогда не говорил мне ничего и близко похожего.

И дело даже не в словах.

Дело в том, с какой интонацией она их произносит.

Я прижимаю ее спиной к стене, фиксирую своей грудью и, пока Таня снова не начала говорить, хрипло отвечаю:

— Двенадцать дней, Туман, а потом ты будешь моя всю ночь.

— Повтори еще раз, - жмурится она, податливо откидывает голову.

— Хочу тебя трахнуть, малышка.

Она так невыносимо дико ерзает в моих руках, что напоминает бракованную петарду, которая просто вертится на земле со скоростью реактивной юлы.

— Неприемлемая формулировка? – уточняю на всякий случай.

Таня выразительно колотит пятками по моей пояснице.

— Неприемлемые двенадцать дней, Дым.

Она делает все, чтобы показать злость, но я вовремя беру себя в руки и спускаю малышку на пол, чуть не в спину выпроваживая в сторону ванны мыть руки. Сам ухожу на кухню, упираюсь ладонями в столешницу и начинаю хаотично перебирать в голове всякие юридические термины, кадры из фильмов ужасов и прочую хрень, лишь бы успокоиться.

Молодец, Клейман, понадеялся на выдержку и фору в тринадцать лет опыта. Опускаю взгляд на свои домашние полотняные штаны. Хрен тебе, а не фора: Туман уделала за минуту, а впереди еще целый час.

Сам не знаю как, но все-таки беру себя в руки, раскладываю ананас на большое блюдо к другим фруктам и ставлю чайник.

Она возвращается из ванной… и хорошо, что я не держу в руках ничего хрупкого, потому что кулак рефлекторно сжимается до хруста костяшек. Она в одном очень простом розовом белье: маленькие трусики и розовый бюстгальтер на узких бретелях. Волосы распущены и я только сейчас фиксирую, что они у нее длинные, немного вьющиеся, почти до середины спины.

Малышка подходит ближе, неуверенно протягивает пальцы к пуговицам моей домашней рубашки, а я даже рта не могу раскрыть, чтобы не сказать, что в гробу я видел и ее белье, и свои запреты. Просто смотрю, как она расстегивает рубашку – аккуратно и неторопливо, прижимаясь губами к моей шее. Ниже и ниже.

Меня валит обратно, к столу. Приходится опереться рукой на столешницу, чтобы не запустить руку ей в волосы и не прижать к себе еще сильнее.

— Ты такой… - тяжело дышит малышка, пробегая пальцами по небольшой поросли у меня на груди, целует прямо над сердцем. – У меня от тебя голова кружится сильно-сильно.

Закрываю глаза, посылаю все на хрен и запускаю пальцы ей в волосы. Прижимаю голову сильнее. Мы одновременно сжимаем зубы: она на моей груди, я от проклятого удовольствия, которая растекается под кожей, словно яд.

Нам нужно притормозить.

Хотя бы на пару минут.

Таня стаскивает с меня рубашку, и я ловлю этот момент передышки, чтобы отодвинуть ее от себя, и даже боюсь смотреть в ее лицо, потому что это будет настоящая Хиросима для моего терпения и самоконтроля. Просто отмечаю, что малышка влезает в мою рубашку, поворачивается спиной, немного возится – и бросает на кухонный диванчик верхний предмет своего белья, застегнув рубашку только на одну пуговицу.

Даже полностью голые женщины, которых я видел на своей кухне, выглядели и в половину не так сексуально, как Туман в моей рубашке.

И сейчас мне совсем не хочется шутить о единорожках и бегемотиках.

Мне до одури хочется быть у нее между ног.

— Дым? – Туман смотрит на меня с таким желанием, будто от моего «да» зависит ее жизнь. – Поиграй со мной.

Я отступаю назад, увлекаю малышку за собой.

Сажусь на диван, не глядя смахиваю пару подушек.

Усаживаю Туман сверху, медленно развожу ее ноги так широко, чтобы она полностью прижалась к моему паху. Надавливаю на ее ягодицы. Малышка вздрагивает, кусает нижнюю губу, тянется меня обнять, но я мотаю головой.

— Руки назад, Туман.

Она послушно сцепляет пальцы на моих коленях. Подталкиваю ее бедра, показываю, как она может ими двигать: плавно, вверх и вниз, прижимаясь ко мне.

— Я… все хорошо? – Взгляд из-под пшеничных ресниц.

Можно сказать ей, что она выглядит невыносимо сексуально, что у меня рвет крышу, что мои трезвые мысли покинули пределы этой Солнечной системы, но это все равно никак не передаст мое состояние. Я где-то между двумя супер-магнитами, в вакууме Колайдера, и вот-вот превращусь в маленькую черную дрянь, которая может взорвать мир.

— Я хочу тебя, малышка. – Вместо тысячи слов – вдавливаю ее в свой стоящий член, перехватываю за талию и «насаживаю» несколькими грубыми толчками. – Хочу до на хрен пустой башки.

Туман издает низкий возбужденный вздох и мне приходится снова ее оттолкнуть, чтобы не выпрыгнуть из штанов. Она начинает понимать – откидывается назад, ерзает, чтобы полы рубашки разошлись еще шире. У нее аккуратный втянутый живот с вертикальным пупком, который я обвожу большим пальцем. Несколько кругов – и Туман начинает повторять за мной, выкручивает маленькие буквы «о» на моем члене.

Кажется, она открыта передо мной в каждой из своих эмоций.

Кажется, эта мысль только что вышибла мне мозги.

Придерживаю ее за спину, проталкиваю ладони ей на спину: узкая талия, ровная нитка позвоночника, маленькие плечи.

— Когда закончатся эти двенадцать дней, - я заставляю ее смотреть мне в глаза, - я буду так глубоко в тебе, что ты будешь чувствовать меня еще неделю после.

— Дыыыыым… - растягивает мое имя, словно наслаждение, откидывается назад, пуская водопад волос по моим коленям.

Мои ладони уже у нее на животе: медленно веду вверх, под рубашку, останавливаюсь под грудью.

— Не останавливайся, прошу тебя, прошу, прошу… – Таня сильнее сжимает пальцы на моих коленях.

Я просто отрываю проклятую пуговицу – это проще, чем пытаться ее расстегнуть. Медленно стаскиваю рукава ей на локти, замираю, уговаривая парня в штанах не выпрыгивать от желания оказаться между двумя небольшими круглыми холмиками с светло-розовыми сосками. В каждого мужчины время от времени возникают непонятные фантазии, и с каждой женщиной всегда по-разному. Пока я просто смотрю на ее грудь, в голове мелькают картинки, как охуенно будет смотреть, когда я кончу на эти тугие соски. Боже, надеюсь, моя раскрепощенная малышка не будет против, потому что, до тех пор пока это не случится, этот образ будет моей навязчивой мыслью.

Накрываю ее грудь ладонями, несильно сжимаю. Вершинки такие тугие, что покалывают кожу. Таня издает длинный тихий стон, прижимается ко мне еще сильнее, хоть это почти невозможно.

— Прошлой ночью… и позапрошлой тоже… - шепчет она едва слышно, - я думала о том, как ты будешь делать это.

— И? – Проталкиваю большой палец между ее губ, вышвыриваю мысли о том, как охеренно туго Туман сцепляет на нем губы…

— Я кончила, думая об этом, - без тени смущения признается она.

— А как же язык, малышка?

Она дрожит так сильно, что приходиться на минуту отвлечься от наших игр и просто прижать ее к себе, хоть это тоже не особо помогает. Она почти царапает меня своей грудью, и в том месте, где прижимается ко мне развилкой у себя между ног, я уже весь влажный от ее возбуждения.

Малышка притрагивается губы к моему уху, сглатывает. Ее дыхание обжигает кожу, проникает в сознание, как будто мы говорим без слов, настраиваемся на частоту ударов наших сердец.

— Займись со мной любовью… языком.

Ее нельзя нести в постель, иначе я сойду с ума, разрываясь между желанием сохранить хоть одно табу и потребностью вставить ей по самый яйца, посмотреть, как она будет брыкаться подо мной.