— Твою мать, Туман!

Я вскидываюсь, потому что моя душа каждой своей клеточкой откликается даже на эту грубость. Антон в два шага подходит ко мне, присаживается на одно колено и нервно всучивает мне плюшевую игрушку.

— Ого, какая большая, - пытаюсь сгладить неловкость я, потому что игрушка точно около метра в длину.

— Хрен ты у меня больше будешь кататься, поняла?! – злится он. – В жопу коньки и лед туда же. Самовыражайся как-то иначе.

— Как? – прячу улыбку за игрушкой.

— Носки вяжи.

— Носки?

— Да, носки! Обожаю теплые вязанные носки. С полосками, блядь!

Нас перерывают медики и мой тренер. На случай травм на соревнованиях всегда дежурит «Неотложка», и пока меня упаковывают во временные шины, происходит то, чего я боялась больше, чем сегодняшнего фиаско и падения.

Появляются мои родители.

********

Мне кажется, что воздух между нами становится таким плотным, что его можно зачерпывать ложкой, словно прозрачное желе. Даже мама странно играет щеками, как будто она тоже из желатина, и кто-то раскачивает ее невидимой палкой. На папу вообще стараюсь не смотреть, потому что он даже на редкие визиты Филина всегда реагировал так, будто меня в наглую пришел выкрасть целый цыганский барон. Только то, что Филин всегда провожал меня до порога квартиры и мы с ним дружны, спасало его от прицельного огня отцовских упреков. И еще то, что он в самом деле пару раз оказался кстати, когда ко мне клеились какие-то придурки. Правда, все это было в другой жизни, где у меня не было Мистера Фантастики, и его скупой мужской заботы, от которой я плавлюсь даже сейчас, несмотря на зашкаливающий градус негативных эмоций на термометре взаимоотношений семьи Тумановых.

Единственный человек, кто спокойно на все это реагирует – моя сестра. Она задает пару вопросов медикам, оценивает меня придирчивым взглядом, а потом делает то, от чего у меня почему-то закладывает уши.

Она. Становится. Рядом. С Антоном.

Не берет за руку, и даже ничего не говорит, лишь прижимается плечом к его плечу, почти так же, как это люблю делать я. Что-то вроде кошачьего потирания уголком рта, невидимой метки, которая оставляет на мужчине след принадлежности одной самке – ей.

Вот только он – мой, а не ее.

И пока я пытаюсь за пару секунд заново научиться разговаривать, Нина говорит родителям:

— Я попросила Антона прийти. Он опоздал и не смог нас найти.

Мне кажется, что в мире резко сменились законы физики, и внутри меня образовалась природная аномалия, потому что внутренние органы бултыхаются в невесомости, то ударяясь о стенки живота, то падая вниз заледенелыми глыбами. Это продолжается всего мгновение, за которое я успеваю только открыть – и закрыть рот, потому что медики уже грузят меня на носилки, словно юродивую, и выносят через заднюю дверь. Мне невыносимо сильно хочется обернуться, посмотреть, что происходит за моей спиной, но я силой заставляю себя лежать ровно.

Нина нас выручила.

Она все знала еще в тот вечер, на дне моего рождения, и сегодня только увидела подтверждение своим словам.

Я должна быть ей благодарна.

Мы с Дымом должны.

Но я чувствую только раздражение и досаду. И злость. Меня раскатывает ревностью до состояния блина для приготовления лапши.

Мама вместе со мной забирается в машину «Скорой» и всю дорогу мы молчим. Только изредка я замечаю, как она бросает взгляд на плюшевого единорога, которого я остервенело прижимаю к груди двумя руками, сама себе до смешного сильно напоминая племянницу Антона, когда та носилась со своей любой игрушкой. Но в моей голове сейчас такой бардак, что этот подарок кажется единственной связью между мной и Моим Мужчиной. А больной мозг уже транслирует картинки того, как по приезду в травматологию, я узнаю, что Антон и Нина успели пожениться, завести двух детей и отпраздновать золотую свадьбу. Чтобы мои родители уж наверняка ничего не заподозрили.

— Ты как, моя хорошая? – Мама берет меня за руку, и я улыбаюсь только чтобы ее приободрить, потому что она выглядит гораздо хуже, чем я со своей сломанной ногой. – Папа будет очень расстроен.

— У меня золото, мам.

Я покрепче сжимаю ее пальцы, и мы прижимаемся друг к другу лбами. Синхронно набираем в легкие воздух и начинаем петь «Звенит январская вьюга…»

Пока меня обследуют, делают снимок и ждут заключение врача, я сижу одна в смотровой, потому что чуть не силой вытолкала мать к остальным. Кажется, она готова была упасть в обморок от одного вида кушетки, на которую меня усадили под белы руки. В тишине у меня есть время подумать, что делать дальше. После укола обезболивающих в голове все немного плывет, поэтому сложно не потерять мысль. Я словно перебираюсь на другую сторону реки, перепрыгивая с льдины на льдину, почти не замечая, что все это время просто топчусь на месте.

Нужно поблагодарить Нину. И извиниться за то, что накричала на нее. Она – моя старшая сестра. В чем-то даже роднее матери, потому что именно Нина учила меня наносить макияж и давать отпор наглым ухажерам. Нам просто не повезло увлечься одним мужчиной. Мы поговорим – и все наладиться.

Через полчаса приходит врач в сопровождении моих родителей, и «осчастливливает» меня новостью, что у меня перелом без смещения, а значить, гипс накладывают на четыре недели. Пока. Через неделю на повторный осмотр и снимок, как выяснилось – можно прямо к нему, а не в поликлинику по месту жительства. Уверена, что не обошлось без разговора с папой, который мастер договариваться, кажется, даже с тем, что не умеет говорить и не обладает интеллектом.

— А пока – покой, лекарства и… костыли. – Улыбка доктора становится похожей на гримасу Джокера в исполнении Джека Николсона. Только зубы белые.

От одной мысли о костылях меня подташнивает, но в этот раз даже мой безудержный оптимизм дает задний ход, потому что – нужно быть реалисткой – я и шага без них не сделаю.

— А Нина и… Антон уже уехали? – спрашиваю с безразличным видом, но паника шепчет, что моя ложь очевиднее, чем свеженький прыщ на кончике носа.

— У твоей сестры важное совещание, Антон повез ее в редакцию, - отвечает мама. И подмигивает мне, шепотом, как будто отец может этого не услышать, добавляет: - Вот ведь… обманщики, за спинами у родителей…

— Меня сейчас стошнит, - жалуюсь я.

Стошнит чистой неуправляемой черной ревностью.

Еще никогда мне не было так тяжело вести машину. Ни разу, хоть я за рулем с девятнадцати лет и по праву считаю себя внимательным и осторожным водителем. Во всяком случае, пара ДТП, в которых угораздило вляпаться, были не по моей вине.

Но сейчас я среди бела дня пролетаю на красный, только чудом не нарвавшись на ребят с жезлами, потом слишком резко даю по газам, и только ремни безопасности спасают Нину от неизбежного удара лбом о приборную панель. В завершение не очень удачно вписываюсь в поворот и все-таки притормаживаю на стоянке около магазина.

Я видел, как она упала. Просто на ровном, блядь, месте, растянулась, как годовалый ребенок, еще толком не научившийся ходить. А все потому, что одному великовозрастному барану вздумалось припереться без предупреждения и размахивать долбаной игрушкой.

— Я знала о вас, - на удивление спокойно говорит Нина.

Что я должен на это сказать? В ножки поклониться, что прикрыла наш с Таней секрет? Прикрыла грудью от гнева Туманова?

А, черт!

— Спасибо. – Скупо, но это пока единственное, на что способны мои мозги. А еще это искренне, потому что она в самом деле нам подыграла.

— О чем ты только думал, Антон?

Сначала мне даже кажется, что это не ее слова, а голос моей совести, у которой почему-то не едкий мужской фальцет, а голос Нины Тумановой. Но нет: Нина смотрит прямо на меня, и вопросительно ждет, когда я созрею для вразумительного ответа.

— Ей девятнадцать лет, а ты сделал ее своей любовницей, - продолжает Туманова, так и не услышав от меня ни слова. – Думаешь, я не в курсе, как ты обычно выбираешь женщин и на каких условиях?